В 2022 году Storyport выпустит сразу несколько аудиокниг Джулиана Барнса. Рассказываем об этом авторе, его бурной фантазии и не столь бурной, но, видимо, счастливой жизни.
«Англия, Англия»: иронический патриотизм
Во всем мире Джулиана Барнса почитают как чуть ли не главного специалиста по всему английскому — такой эталон современного джентльмена-интеллигента. На родине, впрочем, его нередко журят — слово «обвиняют» тут было бы излишне громким, все-таки четыре номинации на Букеровскую премию придают статуса — за очень уж ироничное отношение к родине и любовь к Франции и России.
Словно бы в пику и тем, и другим Барнс выпустил в 1998 году роман, по сюжету которого богач сэр Джек Питман создает на острове Уайт в Ла-Манше огромный тематический парк — место, где собрано все-все-все английское, так что и в Великобританию после него ездить не нужно. Робин Гуд и Мерлин, The Beatles и красные телефонные будки — там есть буквально все, кроме Гарри Поттера, который в год написания книги еще не стал настолько знаменитым и «исконно английским».
И хотя иные критики окрестили книгу «романом идей», идеи здесь не довлеют над ироничным и даже смешным сюжетом. Такое сочетание заумного и развлекательного нашло отклик: Барнса во второй раз номинировали на Букеровскую премию.
Читайте также
Туристам совершенно ни к чему посещать «настоящую» Англию, если можно ознакомиться со всем набором достопримечательностей и культурных явлений тут, на небольшом острове. Да, собственно говоря, и самим англичанам, оказывается, не так-то нужна «старая добрая» страна — миниатюрная копия в чем-то даже и лучше…
Трудно не разглядеть в этом романе переклички с философскими изысканиями XX века: тут есть и очевидные цитаты из Вальтера Беньямина, размышлявшего о ценности копии по сравнению с оригиналом; и отсылки к теории симулякров Жана Бодрийяра, которая еще ярче будет раскрыта год спустя в фильме «Матрица»; и рефлексия по поводу «Конца истории» Фрэнсиса Фукуямы, ведь с появлением тематического парка история подлинной Британии, по сути, остановилась. И хотя иные критики окрестили книгу «романом идей», идеи здесь не довлеют над ироничным и даже смешным сюжетом. Такое сочетание заумного и развлекательного нашло отклик: Барнса во второй раз номинировали на Букеровскую премию.
«Попугай Флобера»: франкофилия и путешествие к Флоберу
Первая номинация на Букеровскую премию случилась 14 годами ранее, и был это не то биографический роман, не то сборник эссе о Гюставе Флобере. Точнее, о попугае Флобера. Книга начинается с того, что рассказчик встречает в Руане, в больнице Отель-Дьё, чучело ярко-зеленого попугая, который, согласно табличке под этим шедевром таксидермии, некоторое время принадлежал французскому писателю. Якобы именно этот попугай сидел на столе Флобера, когда тот сочинял «Простую душу», и в книге попугая зовут Лулу.
Из этой встречи героя/Барнса с попугайской мумией разворачивается вся жизнь Флобера. А точнее, очень скоро персонаж/Барнс понимает: никакой «настоящей» биографии умершего 100 лет назад автора уже не восстановить. И встреча с еще одним ярко-зеленым чучелом, только на этот раз в Круассе, подтверждает этот факт: оба попугая рассказывают нам одну и ту же историю, оба выдают себя за подлинного — так по всей средневековой Европе путешествовали черепа Иоанна Крестителя, словно бы тот был стозевым чудищем.
Как только попугаев Флобера в книге Барнса становится два, тот создает главу «Хронология»: в ней он пересказывает жизнь автора «Госпожи Бовари» от рождения до смерти. Пересказывает трижды. Первый раз — с точки зрения успехов. Второй — как череду провалов. Третий — через цитаты из дневников и писем, с помощью которых можно разглядеть проблески чувств. Ни одна из таких биографий не будет верной — но ни одна при этом не будет ошибочной. Это всего лишь интерпретации, как интерпретируют недавние события герои фильма «Расемон» Акиры Куросавы — вплоть до полной противоположности.
«Шум времени»: русофилия и путешествие к Тургеневу
В 2021 году, получив премию «Ясная Поляна», Джулиан Барнс рассказал в небольшом zoom-интервью, как впервые познакомился с русской литературой: «В начале 1960-х, когда мне было лет шестнадцать, моя лондонская школа впервые в истории предложила уроки русского языка. Я стал одним из трех взволнованных добровольцев, которые отправились на занятия к офицеру Британских ВВС — тогда русский чаще всего знали именно военные».
Судя по всему, знали и преподавали неплохо: довольно скоро юный Барнс читал в оригинале «Асю» Тургенева, мечтал о жизни Обломова и воображал себя «лишним человеком». А несколько лет спустя будущий писатель с друзьями взяли напрокат фургон, соврали родителям, что едут в Шотландию, — и отправились прямиком в Советский Союз. За шесть недель они посетили Минск, Ленинград, Москву, Смоленск, Киев, Одессу — невероятное приключение по меркам холодной войны.
В ГУМе Джулиан Барнс приобрел, по его словам, 25 пластинок, и среди них были записи Дмитрия Шостаковича. Судьба советского композитора, видимо, вдохновила англичанина настолько, что он вернулся к ней 40 лет спустя.
Читайте также
В ГУМе Джулиан Барнс приобрел, по его словам, 25 пластинок, и среди них были записи Дмитрия Шостаковича. Судьба советского композитора, видимо, вдохновила англичанина настолько, что он вернулся к ней 40 лет спустя — в коротком, как и все поздние тексты Барнса, романе «Шум времени». Как и «Попугай Флобера», эта книга балансирует между фикшеном и нон-фикшеном, чуть ближе подходя к статусу биографической, — и рассказывает о взаимоотношениях Шостаковича с государством, о компромиссах и их влиянии на личность творца, о бессилии перед Левиафаном.
Когда самого Барнса спросили в одном интервью, смог бы он сопротивляться репрессивному давлению, тот прямо и без раздумий ответил: «Нет. Я бы сдался и винил себя». Человек, прочитавший «Героя нашего времени» и «Воскресение» на русском благодаря военному летчику, наверняка знает, что говорит.
«Нечего бояться»: рефлексия по поводу смерти
«Думаю, что рассказы писать труднее, чем романы. Я отношусь к тем авторам, которые начинали с романов, а позже стали писать рассказы», — признавался однажды Джулиан Барнс. Возможно, он немного лукавит: многие его романы на самом деле представляли собой сборники короткой прозы, объединенные общей темой (Флобером, трагедиями мировой истории, живописью). Но действительно, с возрастом автор стал бережливее на слова, и книги его все неохотнее стали переваливать за 200 страниц.
В 2008 году умерла Пэт, жена Джулиана Барнса. Она же долгие годы была его литературным агентом — на этой почве они и познакомились еще в 1970-е годы. О том, как Пэт боролась с опухолью мозга, как он сам сопротивлялся неизбежному уходу любимого человека и как переживал горе, Барнс рассказал в серии кратких, пронзительных эссе. По сути, это единственная автобиография в карьере писателя, поскольку попутно с размышлениями о страхе смерти и вере в Бога он пересказывает и собственную жизнь — чтобы затем в интервью всякий раз подчеркивать, что этот пересказ имеет мало общего с действительностью.
Конечно, Джулиан, мы же помним три версии жизни Флобера. Ваша в книге «Нечего бояться» определенно передана как череда потерь. Или — изначальных недостач. Первая же фраза в этом тексте (после посвящения жене, само собой): «Я никогда не верил в Бога, но мне Его так не хватает».
«Открой глаза»: ars longa, vita brevis
Жизнь тленна, зато искусство вечно. И Барнс искусство обожает. Коллекция эссе о любимых картинах «Открой глаза» — нечто очень в духе Петра Вайля и его «Гения места»: автор не изображает всезнайку, а анализирует собственный опыт столкновения с произведениями Делакруа, Сезанна, Магритта и других, превращает это в увлекательную историю, насыщает текст отсылками ко всей мировой культуре и истории (кто бы сомневался!).
Живопись часто мелькает в книгах английского писателя, и глава о «Плоте „Медузы“» Теодора Жерико в этом сборнике уже известна читателям по «Истории мира». Кажется, что автором движет прежде всего любопытство и желание заразить всех вокруг любовью к прекрасному: он с таким азартом повествует о знаменитых полотнах и связанных с ними людях, что мир начинает казаться бескрайним, сложным и многогранным. Это какой-то сеанс арт-терапии, а не чтение — и кажется, что неслучайно за эссе об искусстве Барнс засел вскоре после мемуаров о смерти жены.
«Как все было»: любовь, измены и так далее
Эффект Расемона, упомянутый в контексте «Попугая Флобера», еще более отчетлив в этом романе. Мы следим за развитием любовного треугольника, то и дело меняя точку зрения: свое видение событий по очереди презентуют Джиллиан, Стюарт и Оливер. Как и в «Расемоне» и «Попугае Флобера», скоро становится очевидным: до истины нам не докопаться, но мотивы и рассуждения персонажей, кажется, любопытнее самой правдивой правды.
Если в «Попугае Флобера» Джулиан Барнс перекраивал жанр биографического романа, а через пять лет в «Истории мира в 10 ½ главах» — романа исторического, то в 1991-м «Как все было» (в оригинале Talking It Over, «Проговорить все это») деконструирует уже любовную прозу. Причем самого отъявленного бульварного пошиба — простой, как пять шиллингов, сюжет не выдерживает линейного пересказа. Но в том и очарование заявленного в английском заглавии «проговаривания», что читатель как будто оказывается на серии психотерапевтических сеансов и примеряет ситуации на себя. Прием так понравился самому автору, что он единственный раз выпустил под собственным именем сиквел — роман «Любовь и так далее» (2000).
«Одна история»: о возрасте и поколениях
Профайл Джулиана Барнса в газете The Guardian, приуроченный к 70-летию писателя, начинался с истории о футболе. А именно о том, что в главе «Сон», финальной в «Истории мира в 10 ½ главах», герой попадает в современную версию рая, где можно попробовать все: пообщаться со знаменитостями, достичь совершенства в гольфе, отведать самые изысканные и дорогие блюда. Можно даже дождаться того, что «Лестер» в этом удивительном месте выиграет Кубок футбольной ассоциации!
Лестер — родной город Барнса, за его клуб писатель болел с детства, и «Лестер», цитируя барнсовского героя, «никогда не выигрывал ничего, кроме фиги с маслом». Однако же чудеса случаются не только в раю: аккурат в год 70-летия писателя «Лестер» неожиданно стал-таки чемпионом Англии. Ирония автора, конечно, была в том, что ему самому уж точно не дожить до такого момента — и все-таки жизнь оказалась непредсказуемее.
Старшие поколения утрачивают подобную лихость, но оказывается, что не только в отчаянной смелости, не только в молодости можно обрести счастье — и не только в 19 лет ты можешь ощущать всю полноту жизни.
Читайте также
В романе «Одна история» Барнс много размышляет о возрасте и о разнице между поколениями. Такой разговор неизбежно приводит его к спорту — только не к футболу, а к «Формуле-1». На нескольких страницах книги автор описывает, как 19-летний гонщик Макс Ферстаппен бесстрашно управлял своим болидом на залитой дождем трассе в Бразилии в 2016-м — и сколько в этом сорвиголовстве символизма. Старшие поколения утрачивают подобную лихость, но оказывается, что не только в отчаянной смелости, не только в молодости можно обрести счастье — и не только в 19 лет ты можешь ощущать всю полноту жизни. Опыт учит тебя ценить неповторимость момента, отличать существенное от незначимого — пожалуй, лишь тот, кто прожил достаточно долго, сможет в полной мере оценить чемпионство «Лестера».
Книга, кстати, посвящена отношениям совсем зеленого юноши и женщины, годящейся ему в матери.
«Предчувствие конца»: как ненадежна память
Похожая тема звучит и в романе, принесшем Барнсу долгожданную Букеровскую премию в 2011 году. Тони Уэбстер, мужчина за 60, вспоминает юность: круг из четверых друзей, включая возвышенного гения Адриана, и первую несчастную любовь Веронику. Вскоре после расставания с Тони та сошлась с Адрианом, а еще через несколько месяцев тот покончил с собой. С тех пор минуло 40 лет, и Тони жил свою размеренную жизнь, лишь изредка мыслями возвращаясь в любовный треугольник из 1960-х. Но неожиданное письмо заставляет его не просто воскресить из памяти давние дни, а встретиться с прошлым лицом к лицу.
Память ненадежна, подчеркивает Барнс устами Тони. События, казавшиеся исключительно значимыми в момент свершения, начисто стираются из памяти, а что-то несущественное — мимолетный аромат, мелкая деталь — остается навсегда. Самоубийство лучшего друга, замутившего с твоей бывшей, кажется исключительно важным опытом — однако Тони помнит об этом мало. И если молодость направлена в будущее («Что же там будет со мной дальше?»), то зрелому возрасту свойственно оглядываться назад («Как все было?»), обнаруживая внушительные бреши в персональной истории.
Интермедия. «Даффи»: под фамилией жены
На заре своей карьеры, на отрезке от «Метроленда» (1980) до «Истории мира в 10 ½ главах» (1989), Джулиан Барнс выпустил четыре романа под псевдонимом Дэн Кавана. Это серия детективов о странноватом бисексуальном сыщике Даффи, голова которого полнится тараканами, а лицо служит пропуском в самые злачные места Лондона.
Кавана — девичья фамилия Пэт, супруги писателя. Первую книгу о Даффи он выпустил примерно к первой годовщине свадьбы и снабдил непременным в таких случаях посвящением. Это ли не лучшее признание в любви, на какое только способен человек литературы?
«Артур и Джордж»: постмодернистский патриотизм
В «Англии, Англии» не было Гарри Поттера, я уже обратил на это внимание. Но не было там и еще одного «стопроцентно английского» героя — Шерлока Холмса. Почему великому сыщику не нашлось места в тематическом парке, Барнс не объяснял, но есть ощущение, что это было осознанным решением: семь лет спустя автор посвятил Артуру Конан Дойлу целую отдельную книгу!
Сыщиком на этот раз становится сам Конан Дойл: ему предстоит разобраться в хитросплетениях скандального дела рубежа XIX–XX веков. Неподалеку от Бирмингема произошло жесткое убийство скота, и обвинен в этом преступлении юрист Джордж Идалджи — обвинен, судя по всему, зря. Артур и его ассистент отправляются в английскую глубинку, чтобы защитить бедолагу и заодно открыть немало сомнительной правды о своих компатриотах.
В этом романе снова можно разглядеть сотни занимательных отсылок: вот ненавязчивая цитатка из «Имени розы»; вот парафраз дела Дрейфуса, разворачивавшегося по ту сторону Ла-Манша в те же годы; а что у нас тут, неужели диалог с Харпер Ли и ее «Убить пересмешника»?
Читайте также
В этом романе снова можно разглядеть сотни занимательных отсылок: вот ненавязчивая цитатка из «Имени розы»; вот парафраз дела Дрейфуса, разворачивавшегося по ту сторону Ла-Манша в те же годы; а что у нас тут, неужели диалог с Харпер Ли и ее «Убить пересмешника»? Нет, последнее — маловероятно. Как и совсем невероятно, чтобы Барнс цитировал «Случайную вакансию» Джоан Роулинг: если уж на то пошло, то это мама Гарри Поттера невольно цитирует в своей первой «взрослой» книге, едкой сатире на британскую глухомань, «Артура и Джорджа».
А может быть, все это просто совпадения, которым сам Барнс посвятил немало места в «Попугае Флобера» и главной своей книге — «Истории мира в 10 ½ главах».
«История мира в 10 ½ главах»: писатель на века
Почему «половина»? Откуда она взялась? Между восьмой и девятой главами «Истории мира» Джулиана Барнса затесалась глава покороче, «половинка», озаглавленная «Интермедия». Это признание в любви… к самой любви.
На протяжении десяти долгих, масштабных глав писатель надевает разные маски: то спасающегося от ядерной войны беженца, то мегаломаньяка-астронавта, то древесных червей, тайком пробравшихся на Ноев ковчег. И лишь в «Интермедии» автор как будто никем не притворяется, а говорит от своего лица: «На общем фоне мировой истории любовь кажется чем-то чужеродным. Это какой-то нарост, уродство, запоздалое добавление к повестке дня. Недавно я ездил по такому североамериканскому адресу: Йонг-стрит, 2041 ½. Наверное, владелец дома номер 2041 продал когда-то маленький участок, а на нем был построен этот полупризнанный дом с половинчатым номером».
Десять глав Барнс рисует этот мрачный фон мировой истории: потопы, теракты, войны, фейковый рай, в котором через какое-то время мечтаешь умереть, наконец, по-настоящему… Новеллы на разные темы и в разных жанрах связаны друг с другом отдельными мотивами — бегства, чудесного спасения, бессилия перед природными и техногенными катастрофами. И на этом фоне — небольшая тихая гавань, полупризнанная и половинчатая недоглава о любви. О том, почему без любви прожить… нет, можно, но вроде не так здорово, как с ней. Существование любви уравновешивает в его книге всю мировую историю — быть может, так и в жизни самого Барнса одна счастливая любовь стоила десятка написанных книг?
