Вирджинию Вулф сегодня очень легко любить. Ее, кажется, и читать для этого не обязательно. Достаточно знать, что именно она первой заговорила о роли женщин в литературе и попыталась эту роль изменить. Достаточно прочитать эссе «Своя комната», где она просто и доступно говорит о том, как влияет экономическое и социальное положение женщин на их роль в литературе. Через сто лет все будет другим, предрекала Вулф, и так оно и случилось, поэтому неудивительно, что феминистки второй волны ее практически иконизировали. В своих первых же эссе, еще до того, как стать известной писательницей, Вирджиния Вулф подсмеивалась над тем, как боялись ее и ее слов мужчины. Но она и представить не могла, что и через сто лет, даже в ее родной Англии, мужчины продолжат бояться женщин, отказывающихся смиренно играть привычные женские роли.
Вулф завораживает — яркая, умная, предвосхитившая наше время далеко не только в женском вопросе. Но она и пугает, как до сих пор отпугивают читателя модернистские тексты. Для многих Вулф — героиня Николь Кидман из фильма Стивена Долдри «Часы» по роману Майкла Каннингема. Но даже читавшие роман не всегда подозревают, насколько книга Каннингема, он сам, да и вся современная литература обязаны Вулф идеями о связях героев между времен. Пространство и время, люди и природа в текстах Вирджинии Вулф не просто точки на воображаемой прямой, но мерцание единого завораживающего целого. Мир устроен сложно, но это восхитительная сложность непознаваемого. Писание как процесс и текст как результат были у Вулф попыткой приблизиться к истине вещей, и ее литературные открытия недалеко ушли от современных ей открытий физики или психологии.
Сегодня, кажется, мы так уже не умеем, литература пошла каким-то своим путем, наука — своим, и открытия одной не влияют на изменения другой. Тем более стоит открыть и переслушать Вирджинию Вулф, как ее тексты, считающиеся простыми, вроде «Орландо» или «На маяк», так и более сложные «Миссис Дэллоуэй» или «Волны», просто чтобы обнаружить в них запечатленное в последние разы в истории литературы единство распадающегося мира.
Это модернистское наследство Вирджинии Вулф, собственно, ее литература, кажется сегодня затерянной в огромной тени ее фигуры, ее яркой биографии, ее открытой бисексуальности, ее речей в защиту женщин, ее трагической смерти. Современным биографам интереснее выкапывать истории о перенесенном в детстве сексуальном насилии, деспотизме отца, эпизодах депрессии, влюбленности в Виту Сэквелл-Уэст. Вокруг Вулф всегда было слишком много сюжетов. И это при том, что сама она считала сюжет отжившим реликтом литературы, ее ненужным придатком. Важно не событие — писала она в статьях и доказывала в текстах — а реакция на событие, душевное переживание, память, мысль. «Если бы писатель был свободным человеком, а не рабом, — писала она в эссе „Современная литература“, — если бы он мог руководствоваться собственным чувством, а не условностями, то не было бы ни сюжета, ни комедии, ни трагедии, ни любовной интриги, ни развязки в традиционном стиле и, возможно, ни единой пуговицы, пришитой по правилам портным с Бонд-стрит».
Пространство и время, люди и природа в текстах Вирджинии Вулф не просто точки на воображаемой прямой, но мерцание единого завораживающего целого. Мир устроен сложно, но это восхитительная сложность непознаваемого.
Читайте также
Невозможно раз и навсегда избавить Вирджинию Вулф в глазах читателя от диктатуры ее собственного сюжета. Но невероятно полезно читать, а тем более слушать ее тексты, про этот сюжет забывая. Тогда в них обнаружится бесконечное пространство, английские поля, приключения, путешествия, очень много любви и очень много внимания к тем маленьким движениям души, из которых, собственно, жизнь и состоит. Сами подумайте — даже за сегодняшний день сколько вы совершили поступков, из которых можно было бы сварганить роман, сколько пережили больших событий, а сколько было мелких действий, повлиявших на вас ничуть не меньше: заварить кофе, пройтись по знакомому переулку, услышать пение птицы, прочитать твиттер бывшего возлюбленного. Вулф верила, что маленькие вещи сильнее определяют, кто мы такие и как мы живем. Оттуда в ее текстах такое чувство наполненности, и именно его читателю больше нигде не пережить.
На пути к «Своей комнате»
Краткая биографическая справка все же не помешала бы. Вирджиния Вулф родилась в 1882 году в семье писателя, историка и эссеиста Лесли Стивена. Третий ребенок от второго брака писателя, она буквально взращена была кружками и салонами. Ее мать Джулия, урожденная Джексон, была воспитана теткой-натурщицей, в художественном салоне которой собирались художники-прерафаэлиты, в доме отца постоянно собирались литераторы-викторианцы — Генри Джеймс, Томас Харди, Альфред Теннисон. А после смерти отца в 1904-м братья и сестры Стивен переехали в лондонский район Блумсбери и там основали свой знаменитый кружок с одноименным названием (в честь этого кружка названо одно из крупнейших современных английских издательств), в котором писатели и критики встречались и обсуждали актуальные идеи века — фрейдизм, архетипы Юнга, теорию потока сознания Уильяма Джеймса.
В отличие от многих писателей, Вирджиния Вулф начинала с теории, а не с практики, изучала поток сознания до того, как это стало модно, и ее собственное письмо не понять, например, не читая работ философа-интуитивиста Анри Бергсона, утверждавшего, что жизнь слишком сложна, чтобы понять ее разумом — попробовать постичь ее во всей сложности может только интуиция. Только искусство способно прикоснуться к потоку жизни, к его чистому, не имеющему границ времени.
И все-таки какое-то влияние время на Вирджинию Вулф оказало — все ее литературные тексты написаны уже после Первой мировой войны. Как будто для того, чтобы начать писать, необходим был физический распад «старого» времени. С 1897 года она вела дневники, опубликованные уже после ее смерти — муж писательницы, писатель и издатель Леонард Вулф, вопреки ее посмертной воле, не уничтожил бумаги, а тщательно подготовил их к публикации. Вулф, верившая в то, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, обращалась к будущей себе, известной писательнице, еще когда сама всего лишь опубликовала несколько рассказов. В 1918 году (ей 36 лет) она писала о будущей себе: «А сейчас я завидую ее будущим трудам, для которых делаю заготовки!». В 1928-м (ей 46, уже опубликованы «Миссис Дэллоуэй» и «На маяк») записывала свои сны и явившееся в них «ощущение моей славы и ее отдаленности».
Впрочем, причина, по которой Вулф поздно, но все-таки начала писать, была еще более прозаичной — полученное от умершей индийской тетушки наследство с годовым доходом в 500 фунтов в год позволило ей меньше думать о заработке и больше — о творчестве. Собственно, эта новообретенная свобода «думать о сути вещей, а не о куске хлеба» и стала сюжетом лекции «Женщины и литература», которую Вирджиния прочитала в Кембридже в 1928 году, лекции, которая в итоге превратилась в эссе «Своя комната».
Вулф говорила о необходимости женщинам «добиться отдельной комнаты в доме, где до сих пор все принадлежало только мужчинам». В том числе и в самом буквальном смысле — отдельного места для творчества. «Моя комната — моя крепость», — писала в дневниках Вулф, которая в итоге добилась не просто спаленки с отдельным входом, но и отдельного творческого дома. Но есть и еще кое-что — экономическая независимость. Если бы Шарлотта Бронте имела годовой доход хотя бы в 300 фунтов, если бы она могла путешествовать и познавать мир — насколько другими были бы ее тексты. Много лет женщины были заперты без образования, без опыта познания, без права на собственные экономические решения. Но «сто лет спустя женщины уже не будут „слабым полом“. Они наверняка возьмутся за те дела, в которых им ранее отказывали. Нянечка станет грузить уголь, продавщица сядет за руль. Все убеждения, основанные на том, что женщины — это „слабый пол“, развеются словно дым».
Вулф, верившая в то, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, обращалась к будущей себе, известной писательнице, еще когда сама всего лишь опубликовала несколько рассказов.
Читайте также
В эссе 1928 года «Женские профессии» Вулф писала, что для того, чтобы получить право на собственное письмо, ей пришлось победить призрак Хранительницы Домашнего Очага, которая «устроена так, что вообще не имеет собственных мнений и желаний, а только сочувствует желаниям и мнениям других». Удивительно, что эссе «Своя комната», программное во всех отношениях, на русском было переиздано совсем недавно, в 2019 году в переводе Дарьи Горяниной. Как будто мысль об экономической независимости женщин остается радикальной и сегодня — именно потому, что так тяжело расставаться с женщиной-хранительницей, которая опекает и заботится, не требуя ничего в ответ, как андроид из романа Кадзуо Исигуро «Клара и солнце». Впрочем, экономическая независимость, о которой писала Вулф, касается каждого — разве только женщины бедны? «Как влияет на человека нищета, а как — богатство?» — размышляла она в эссе. Эта сугубо практическая сторона ее прозы тем интереснее, что сама эта проза глубоко непрактична. Ну, или кажется такой с первого раза.
«Миссис Дэлоуэй» и женская судьба (1925 год)
Длинный июньский день, 1923 год. Кларисса Дэллоуэй готовится к приему, ее муж завтракает, их дочь пьет чай с подругой. Ничего как будто не происходит, но одновременно происходит много всего. За внешним благополучием героини романа скрывается история женской неудачи — ее бытовая жизнь, кажется, устроена идеально, а вот бытие страдает. Возникает странное несоответствие гармоничного единства мира, все обитатели которого связаны друг с другом в пространстве и времени, и дисгармонии внутри. Именно его затем повторит Майкл Каннингем в своих «Часах», сложноустроенном трибьюте миру Вулф, где три героини зарифмованы, связаны сквозь времена, финансово и карьерно благополучны — и при этом глубоко, предельно несчастны. Сочиняя истории не о судьбе, а о душе, Вирджиния Вулф одна из первых показала, что внутренняя жизнь устроена гораздо сложнее внешней и в каждом из нас отражается общее состояние мира, а тот обессмысливается социальным устройством, внешней политикой, лишается гармонии и разрушает человеческое бытие.
Книги Вирджинии Вулф и без того кажутся предельно современными по внешним признакам и по тому, как она описывает мир женщин и как глубоко и точно говорит о душевных расстройствах. Но еще важнее, что именно в них находится ответ на мучительный для современного человека вопрос: как найти в себе цельность, когда ты раздроблен. Что есть человек, если лишить его большого сюжета, большой цели, по-настоящему значительной роли в мире, если он не герой, а букашечка?
Мы уже говорили, как сильно влияли на Вирджинию Вулф научные идеи ее времени. В эссе «Современная литература» Вулф описывала, как мириады впечатлений, как «неудержимый ливень неисчислимых частиц» западают в сознание и истинная жизнь состоит не из больших, а из малых вещей. Можно соотнести это понимание духовного движения с научными открытиями от физики до психоанализа, но еще актуальнее это читается сегодня, в раздробленном мире соцсетей, оповещений, коротких новостей, когда человек одновременно существует во всей мировой повестке, глобально и при этом неспособен постичь большое, отдаться чему-то одному. Даже дочитать длинную книжку или, например, вот эту статью становится делом непростым на этих новых скоростях.
Со своих первых рассказов Вулф сосредотачивается на движениях души, а не сюжета. Ее письмо — это опыт предельной искренности, бесконечного откровенного пребывания в сознании героев.
Читайте также
В раздробленном мире остается единственная цельность — человеческой души. Со своих первых рассказов Вулф сосредотачивается на движениях души, а не сюжета. Ее письмо — это опыт предельной искренности, бесконечного откровенного пребывания в сознании героев. «И все же пишу ли я из глубины своих чувств?», — спрашивает она в дневнике. Истинность чувства помогала и персонажам быть истинными — и в итоге они ощущались цельными, несмотря на все переживаемые ими кризисы.
Жизнь в потоке — «Орландо» (1928 год)
«На днях напишу тут большую историческую картину, составив ее из портретов моих друзей, — записывала в 1927 году в дневниках Вирджиния Вулф. — Вита станет Орландо, юным аристократом». Вита — это Вита Сэквилл-Уэст, популярная писательница и возлюбленная Вирджинии Вулф. Они познакомились в 1922 году, пережили несколько лет нежного, но почти платонического романа. Сын Виты, Найджел Николсон, называл «Орландо» «самым длинным и очаровательным любовным письмом в литературе». Изначально Вулф планировала включить в книгу всех, кого она знала. Но лучше всего в сюжете узнается она сама, выставленная в жестоком и ироничном свете.
Впрочем, сама Вулф задумывала «Орландо» как «сплошную шутку», написанную «просто и ясно, чтобы читатели поняли каждое слово». В чем-то ее расчет оправдался, читателям понравилась история про то, как елизаветинский аристократ, попутешествовав по временам и странам, превращается в современную красотку, и после «Орландо» Вулф смогла жить на доходы от литературных произведений. Один из первых гендерфлюидных персонажей в литературе, Орландо проснулся женщиной в одно утро в Константинополе, чтобы показать единство всех опытов, доказать любимую идею Вулф, что все сущее находится в едином потоке. Но нельзя не заметить, насколько это все-таки английский роман, где огромную роль играет сам воздух, поля асфоделий и кремнистые поля, леса, фазаны и бабочки, а также, например, Шекспир и Марло, которых Орландо, исполненный благоговения, даже не решается назвать полным именем. Притворяясь биографией, роман на самом деле оказывается о невозможности биографии — герой ускользает, меняется или впадает в спячку, чтобы о нем (ней) нечего было рассказать, а главные моменты ее жизни наступают, когда она сидит в задумчивости и молчит, меняясь и взрослея.
Читателям понравилась история про то, как елизаветинский аристократ, попутешествовав по временам и странам, превращается в современную красотку, и после «Орландо» Вулф смогла жить на доходы от литературных произведений.
Читайте также
«Волны» (1931 год) — встреча сознаний
«Все же я единственная женщина в Англии, которая вольна писать, что хочет», — писала в одном из эссе Вирджиния Вулф, но «Волны», пожалуй, самый сложный и поэтический ее роман, заставлял ее сомневаться в эффективности собственного метода. «Полагаю, это величайшая свобода, какую я только могла предоставить себе; поэтому, полагаю, это самый настоящий провал», — записала она в дневнике, окончив «Волны». Жанр этого романа, состоящего из внутренних монологов шести персонажей, связанных единой темой прибоя, можно определить как роман-сонату: у каждого своя тема, но они складываются в единую симфонию.
Сама Вулф называла роман «густой книгой»: «надеюсь, мне удалось удержать шум моря и пение птиц, зарю и сад, присутствующие подсознательно и незаметно совершающие свой труд». Идея человека-волны, нарастающего и гибнущего практически в эфире, сливающегося со всеми остальными, части огромного моря — отчаянная попытка познать не только собственное «Я», но и коллективное «мы». Это история об опыте, который уже пережит, и героях, которые продолжат возвращаться. Ведь именно в этом сила Вулф — она отказывалась принадлежать какому-то одному времени, верила, что, если научиться видеть и постигать в литературе малое, можно прикоснуться к бесконечности.
Фотографии: commons.wikimedia.org
