«Грабеж»
Этот бодрый, задорный рассказ я особенно любила и люблю перечитывать на чужбине, где-нибудь в калифорнийских широтах, когда скучаю по морозному воздуху, снегу и исчезнувшей русской старине. Лесков сочинил «Грабеж» уже немолодым человеком, к тому времени он давно жил в Петербурге, но описал в рассказе Орел своего детства и молодости — тогда еще совсем патриархальный, купеческий, степенный, с чинным житием, впрочем, славившийся и грабежами, и «подлетами» — так называли в Орле воров.
Тогда и развлечения были старинные: сражения на кулаках, между прочим, и до смерти, страшные гусиные бои. У рассказа увлекательный сюжет, в основе его — кутерьма, путаница, квипрокво, но я люблю его за другое — за точную передачу атмосферы той неторопливой и все же веселой жизни. «А снег, как назло, еще сильней повалил; идешь, точно будто в горшке с простоквашей мешаешь: бело и мокро — все облипши».
Вот этот снег-простокваша, два дьякона, соревнующиеся в пении — тут Лесков окликает и тургеневских «Певцов», и «Серапионовых братьев» Гофмана, — в этом столько веселья и иронии. Потому что все равно певцы, а точнее дьяконы, в «Грабеже» — очень лесковские. Они произносят молитвы «с ворчком» — особый дьяконовский шик состоял в том, чтобы перед тем, как возгласить ектенью (молитву), надо было немного, как бы издали «поворчать». И гусиный бой там описывается замечательный. В общем, лучшее средство от ностальгии.
Этот бодрый, задорный рассказ я особенно любила и люблю перечитывать на чужбине, где-нибудь в калифорнийских широтах, когда скучаю по морозному воздуху, снегу и исчезнувшей русской старине.
Читайте также
«Воительница»
Это такой почти «физиологический очерк», история, стилизованная под реальную, про Домну Платоновну, скромную петербургскую кружевницу, основной бизнес которой совсем не плетение кружев — она устраивает сердечные дела, выступая то как сваха, то как сводница. В центре повести — история медленной, последовательной продажи, с одной стороны, и превращения того, кого продают, в предмет этой самой продажи. А продает Домна Платоновна человека. Запутавшуюся, что называется, женщину, которая не желает идти навязываемым ей путем, сопротивляется из последних сил, но положение ее безвыходно, и в конце концов она соглашается на свидание с «покровителем». После чего и становится продажной, уже навсегда. Кровь от этой истории, от того, что Домна Платоновна искренне не понимает, почему ее постоялица ей не благодарна за устроенную судьбу, стынет не меньше, чем при чтении о женщине, серийной убийце из «Леди Макбет Мценского уезда».
«Скоморох Памфалон»
В конце жизни Лесков увлекся сочинением легенд. Он опирался на существующие христианские легенды, но пересказывал их по-своему, в своем духе. А дух этот состоял в противостоянии формализму, буквальному пониманию христианской любви. Поэтому в этой истории скоморох, не ведающий о Христе, в милосердии и любви намного превосходит подвижника, который отрешился от мира. Сначала эта история, кстати, называлась «Боголюбезный скоморох», и в этом оксюмороне — весь Лесков. В его мире «плохой мальчик», паяц, актер, которого церковь обличает за лицедейство, может оказаться Богу намного любезнее «зануды-отличника».
В его мире «плохой мальчик», паяц, актер, которого церковь обличает за лицедейство, может оказаться Богу намного любезнее «зануды-отличника».
Читайте также
«Чертогон»
Восхитительный рассказ о безудержности русской натуры, этом свисте русском, разбойничьем: гулять так гулять! Главный герой, крупный московский купец, всю ночь кутит с другими купцами в специально под гулянку арендованном ресторане, с музыкой, цыганками, рубкой оранжереи, буйным русским разгулом во всей его мощи и мерзости. «В редкие просветы памяти вижу, как пляшут цыганки, как дрыгает ногами, сидя на одном месте, дядя; потом как он перед кем-то встает, но тут же между ними появляется Рябыка, и кто-то отлетел, и дядя садится, а перед ним в столе торчат две воткнутые вилки».
Наутро купец едет в женский монастырь, отмаливать ночные грехи. Падает перед иконой, молится с рыданием, не поднимаясь с колен. До тех пор, пока не почувствует, что его «приподняло». И после долгой молитвы его подымает, значит, он заслужил прощение, можно жить дальше. Это «падение и восстание» в одном, его острый вкус, передан в тексте с большой тонкостью и ехидством.
«Захудалый род»
Великолепный роман-хроника о сословии, про которое Лесков писал не так много, — о русской аристократии и дворянстве. О княгине Протозановой. Это апология благородства и великодушия. Инструкция о том, как сохранить себя, собственное достоинство, идеальную осанку в любых обстоятельствах. Но это печальная история, потому что человеку благородному и бесстрашному всегда трудно, так что завершилось все в романе не очень, еще одним проигрышем, с житейской точки зрения, конечно. В лучшем и главном смысле — нет. Княгиня как царила, так и царит.
Это апология благородства и великодушия. Инструкция о том, как сохранить себя, собственное достоинство, идеальную осанку в любых обстоятельствах.
Читайте также
«Астры-кометы и Помпон»
Однажды Лесков решил написать историю о Помпоне, адвокате, дельце, любимце женщин, который оказался — приз в студию! — карликовой разновидностью астр. Человек-цветок, человек-растение, у позднего Лескова и такое случается. Он собирался сочинить цикл «Живые растения», в который должна была войти и история о Помпоне. Вокруг Помпона валялись погубленные им бегонии и петунии. Мак Данеброг пламенел от гнева, Душистый Горошек, Ноготки и Одуванчики обдумывали планы мести. Жаль, свою аллегорию Лесков так и не дописал, остались наброски, совершенно, однако, меняющие наши представления о нем.
Но сама эта попытка многое о нем говорит: он был страстным коллекционером по своей природе. Собирал словечки, поговорки, любые редкости. Один его приятель в шутку рассказывал, что в кабинете у Лескова стоит «настоящий венецианский флакон, а в нем египетская тьма», а на отдельной полочке у него лежит «зуб Бориса и Глеба». Кабинет Лескова и правда напоминал кунсткамеру. И проза его немного напоминает музей: леворукий, косой, но великий мастер с родимым пятном на щеке в «Левше»; бесстрашный карлик Николай Афанасьевич и великан Ахилла в «Соборянах»; одноглазый полусумасшедший покровитель угнетенных Рогожин, Дон Кихот из «Захудалого рода»; упрямый немец Гуго Пекторалис из «Железной воли»; вонючий, но святой тунгус из «На краю света». Предивная коллекция получилась!
