Генри Джеймс считается одним из величайших англоязычных романистов и трижды номинировался на Нобелевскую премию. Он создавал проработанные портреты человеческой натуры, интересовался отношениями между полами (хотя и был убежденным холостяком), моральными конфликтами, психологическими и социальными трудностями, царившими в обществе среднего и высшего класса. Он с необыкновенной проницательностью писал о женщинах, о силе, даруемой деньгами, и об уязвимости, порожденной их нехваткой. Джеймс был непревзойденным профессионалом писательского мастерства и оставался плодовитым на протяжении всей своей зрелой жизни. За полвека он опубликовал объемную коллекцию романов, рассказов, пьес, путевых очерков, мемуаров, биографий, литературной критики, рецензий, а также написал в общей сложности около десяти тысяч писем (не считая тех, что он сам уничтожил, чтобы сохранить в неприкосновенности свою личную жизнь).
Биография Генри Джеймса
Генри Джеймс родился 15 апреля 1843 года в доме на Вашингтонской площади в Нью-Йорке в богатой семье философа-сведенборгианца. Его неугомонный отец постоянно пересекал Атлантический океан, чтобы читать лекции, и брал с собой детей: маленького Генри, его брата и сестру. У них не было близких друзей-сверстников, а заботилась о них их тетя Кейт. Дети росли в интеллектуальной среде, пронизанной американской идеей, что мерилом человеческого достоинства является полезность обществу. В дальнейшем Генри Джеймсу нетрудно было представить себе юных героев «Поворота винта»: подростка-бунтаря без друзей, каким был его брат Уильям, или странную, своенравную, беззащитную девочку, какой была его сестра Элис.
В 19 лет Генри Джеймс поступил в Гарвардскую юридическую школу, но учебное время тратил на чтение Сент-Бева, Бальзака и Готорна. Уже через несколько лет последовали и первые публикации рассказов и критических статей, и сыгравшее огромную роль в его карьере знакомство с писателем-реалистом и критиком Уильямом Дином Хауэллсом, и признание публикой.
Джеймс был убежден, что настоящему писателю необходимы путешествия и наблюдения, чтение и рецензирование, общение с редакторами и издателями, а также проверка своих литературных способностей через эксперименты с жанрами. Все следующие годы Джеймс ездил по Европе, два года провел в Париже, где подружился с Иваном Тургеневым, а через него с Флобером, Эмилем Золя, Альфонсом Доде, Ги де Мопассаном.
Перебравшись в Лондон, он познакомился с Джорджем Мередитом, Робертом Льюисом Стивенсоном, поэтами Альфредом Теннисоном и Робертом Браунингом. Здесь он напишет свой ранний шедевр — роман «Женский портрет» о провинциальной, но волевой американке, оказавшейся в Старом Свете. Здесь же, в Лондоне, но уже много лет спустя, в самом начале нового столетия, он создаст триптих романов: «Послы», «Крылья голубки», «Золотая ваза». Они зададут вектор всей прозе ХХ века: вместо вереницы приключений «достоверных» персонажей — сосредоточенность на внутреннем мире и субъективной реальности нескольких героев. Здесь же Джеймс напишет свое, пожалуй, самое известное произведение — готическую повесть «Поворот винта».
Слушать книги Генри Джеймса
«Поворот винта»: одна из лучших готических новелл
Стивен Кинг и Гиллиан Флинн называли ее одной лучших готических новелл. В год, когда повесть вышла, одни критики считали ее историей зла без надежды, другие — превозносили: Оскар Уайльд восхищался скрытой в повести страстью, Джозеф Конрад — интеллектуальным вызовом, а Вирджиния Вулф — невыносимым сочетанием красоты и непристойности.
Наброски повести появились в дневнике Джеймса 12 января 1895 года. Контуры этой истории, первоначально рассказанной Джеймсу архиепископом Кентерберийским за чаем, поразительно близки к получившемуся сюжету повести: изолированный загородный дом, сироты (сестра и брат, оставленные на попечение развращенных слуг, которые передают свою испорченность детям). Слуги умирают и возвращаются в виде призраков, преследуют и дразнят детей, чтобы те последовали за ними в загробный мир.
История так и осталась бы в черновике, если бы в 1897 году к Джеймсу не обратился Роберт Кольер, редактор еженедельника Collier’s Weekly, который хотел получить историю о привидениях от знаменитого писателя. Этот жанр, гарантировавший широкую читательскую аудиторию в Америке, помог бы Джеймсу оправиться от недавнего феерического провала при постановке одной из его пьес. Писатель уже создавал рассказы в готическом ключе, а интерес к сверхъестественному был семейным: его отец увлекался спиритизмом и одержимостью духами, а брат Уильям занимался исследованиями оккультных явлений.
Оскар Уайльд восхищался скрытой в повести страстью, Джозеф Конрад — интеллектуальным вызовом, а Вирджиния Вулф — невыносимым сочетанием красоты и непристойности.
Слушать книги Генри Джеймса
Генри Джеймс сделал «Поворот винта» настолько пугающим и драматичным, насколько только мог. В названии скрывается фразеологизм, означающий, что ситуация становится все хуже и хуже с каждым часом. (По одной из версий, выражение отсылает к средневековой пытке тисками для пальцев: каждый поворот винта таких тисков усиливал боль.) Герой-рассказчик во вступлении полуиронично замечает: «Если один ребенок дает действию новый поворот винта, то что вы скажете о двух детях?» Повесть вышла настолько страшной, что смутила самого автора: закончив редактуру, он был так напуган, что боялся подняться в свою же спальню и лечь спать.
В основе сюжета «Поворота винта» лежит предположение о сильном влиянии мертвых на живых. Героиня-гувернантка, выступающая в повести в качестве рассказчицы, завораживает слушателей своей историей из потустороннего мира. Граница между миром мертвых и миром живых остается проницаемой на протяжении всей повести. На первый план выходят границы всех видов: архитектурные (двери, окна, коридоры, лестницы), природные (рассвет, сумерки), классовые (дядя/гувернантка, слуги/дети, гувернантка/экономка) — и их регулярное нарушение. Именно в этом заключается функция призраков — подрывать уверенность в том, что мертвые на самом деле мертвы.
Перед каждым читателем встает вопрос: являются ли призраки мисс Джессел и садовника Питера Квинта «настоящими», или же они лишь плод воображения нынешней гувернантки? С момента публикации критики спорили о подлинности призраков. Одни искренне верят в них, другие считают их галлюцинациями истеричной героини. Важно, что Джеймс сам настаивал на двусмысленности; отказ от абсолютной позиции в этом вопросе, по его мнению, делает историю лучше, открытой интерпретациям.
Реальность или нереальность призраков еще больше осложняется множественными нарративами. События романа пересказывает неизвестный рассказчик, который услышал их от персонажа по имени Дуглас, прочитавшего их в рукописи, написанной гувернанткой, и ее рассказ от первого лица позволяет ей как бы говорить из могилы. Героиня-гувернантка — дочь пастора, нанятая богатым опекуном для воспитания его подопечных, восьмилетней племянницы и десятилетнего племянника, в отдаленном загородном поместье Блай. Она получает инструкции, согласно которым никогда не должна беспокоить его, не должна жаловаться, сетовать и так далее. За это опекун, одинокий человек без должного опыта и терпения, платит ей жалованье, которое настолько превышает ее скромные заработки, что она не может от него отказаться. Однако пасторальная утопия вскоре превращается в кошмар: гувернантка видит призраков мисс Джессел и Питера Квинта и все отчаяннее беспокоится о моральном состоянии детей.
Джеймс в «Повороте винта» больше интересуется онтологией зла, чем представлениями о первородном грехе, и ни на миг не оставляет читателя в уверенности об абсолютной невинности детей. Дети здесь понимают то, в чем боится признаться гувернантка, они преждевременно созрели — под влиянием ли мертвых слуг или сами по себе — и играют с девушкой ничуть не хуже ее воспаленного сознания.
Основной вопрос так и остается открытым: невинны ли дети, да и что вообще значит невинность внутри этой истории? Как и любое по-настоящему великое произведение, «Поворот винта» породил множество прочтений. Психоаналитическую интерпретацию интересует, кто несет ответственность за детское знание о сексуальности взрослых: зловещий Питер Квинт или чрезмерно пассионарная рассказчица? А структуралистский подход вообще отвергает вопрос о реальности призраков и сосредотачивается на том, как Джеймсу настолько хорошо удается сохранять баланс двусмысленности.
Генри Джеймс в истории мировой литературы
Творчество Джеймса занимает особое место в истории американской литературы: конец XIX века и начало XX ознаменовали собой переход от реализма к модернизму, а сам Джеймс стал олицетворением этого перехода. В его поздних работах — в том числе в «Повороте винта» — большее внимание уделено внутреннему миру персонажей, а в повествовании от первого лица уже явно различимы черты потока сознания — «визитной карточки» модернистов.
Джеймс гораздо более наш современник, чем может казаться. Несмотря на свою репутацию замкнутого и традиционалистского человека, Джеймс был крайне любознательным, непоседливым путешественником, его привлекала новизна и целый ряд творческих технологий. Он был в числе первых пользователей телефона и пишущей машинки (но стал надиктовывать свои романы после обострения ревматизма в 1897 году), к концу 1890-х годов ходил в кинотеатры и с энтузиазмом поместил профессиональные фотографии Элвина Коберна на фронтисписы полного нью-йоркского собрания своих сочинений.
Представление о том, что Джеймс пишет сложно и непонятно, использует длинные запутанные предложения и несколько абстрактную манеру выражения, снискало ему репутацию самого рафинированного англоязычного автора. Однако частые кино- и телеадаптации (свыше 125 экранизаций 46 произведений) позволяют предположить, что его привлекательность обусловлена не только его элитарностью. Темы, о которых он писал, не устаревают: положение женщин, многогранность человеческой сексуальности и проблема познания, расслоение классов и власть, которую даруют богатство, социальные связи и сети. К тому же самая квинтэссенция творчества Джеймса, пронизывающая многие его произведения, — это тревога и сожаление о напрасно прожитой жизни, упущенный опыт и неумение людей формировать устойчивые связи — тот страх, который понятен людям сегодня так же, как и сто лет назад.
