Мрачность мира и перверсивность героев
Книга 1938 года «Ребекка» сделала Дафну Дю Морье богатой и знаменитой, хотя к тому времени она уже не могла стать полностью независимой, поскольку еще в 1932-м вышла замуж за успешного военного Фредерика Браунинга. Одна из самых экранизируемых историй об абьюзивных отношениях, обычно маскируемая режиссерами под романтическую готику, «Ребекка» была написана опытной женщиной, а образ самой Ребекки взят во многом с бывшей невесты ее мужа. Однако знаменитая экранизация Альфреда Хичкока породила когнитивное искажение, благодаря которому история опасного мужчины и двух женщин превратилась в любовный триллер о проклятом доме. Любовными романы Дю Морье называли и издатели, однако с самого начала было ясно, что книги эти совсем не похожи на истории, вдохновляющие на замужество.
Брак самой Дю Морье, закончившийся со смертью супруга в 1965 году, преподносился как образцовый — таково было желание самой писательницы. Однако на поверку супруги неоднократно переживали тяжелые времена: алкоголизм и измены Браунинга и пылкие увлечения самой Дафны, то ли переходившие в настоящие романы, то ли нет, а также несходство их характеров и интересов не могли не сказаться. Но вместе их явно держали общие ценности, ключевой из которых была приверженность британской монархии.
Знаменитая экранизация Альфреда Хичкока породила когнитивное искажение, благодаря которому история опасного мужчины и двух женщин превратилась в любовный триллер о проклятом доме.
Читайте также
Эта лояльность также неудивительна, ведь Дафна Дю Морье росла в богатой лондонской семье с давней историей. Отец ее был известным британским актером, любимцем Дж. М. Барри и исполнителем роли Капитана Крюка в пьесе «Питер Пэн». Дед Дафны — Джордж Дю Морье — считался одним из самых знаменитых писателей своего поколения. Творчество Барри (вместе с наследием деда и творчеством сестер Бронте) было невероятно важно для Дафны, средней из трех дочерей, отец которых всю жизнь мечтал о мальчиках; девочки, которая постоянно примеряла на себя мужской образ и в течение всей жизни черпала вдохновение от своего мужского альтер-эго, «мальчика из табакерки», у которого даже было имя — Эрик Эйвон. Дю Морье неоднократно влюблялась в женщин, однако ненавидела, когда ей приписывали лесбийскость или бисексуальность, а в письмах своим возлюбленным объясняла, что ее чувства по отношению к ним исходят именно из мужской части ее «Я».
Став матерью трех детей, чопорной богачкой с довольно пугающими взглядами (антисемитизм, ярче всего проявившийся в раннем романе «Джулиус»; страх всего американского; прохладное отношение к борьбе за права женщин), Дю Морье еще меньше подходила на роль новой женщины-писательницы, чем ее американская коллега Ширли Джексон, хотя обе они и воплощали этот типаж. Дю Морье прожила более долгую и во многом более счастливую жизнь, оставила гораздо больше книг и действительно разбогатела на собственном творчестве, однако ощущение непреодолимой мрачности мира и перверсивность героев отличают ее прозу даже в большей степени, чем творчество Джексон.
Интрига и саспенс важнее стиля
Среди самых важных для критиков коротких произведений Дю Морье — рассказ «Птицы», принесший ей славу благодаря еще одной экранизации Хичкока, и новелла «А теперь не смотри», оммаж которой сделал Иэн Макьюэн в романе «Доброта незнакомцев» (другой перевод на русский — «Стоп-кадр»). Оба текста еще страшнее и безысходнее поставленных по ним фильмов: один описывает фактически конец света, другой — конец одной жизни, но оба пронизаны фирменным пессимизмом и, главное, невероятно убедительны.
Кинематографичность прозы Дю Морье отмечали еще в начале ее творческого пути, но уход от эстетических ценностей предыдущего поколения — Вирджинии Вулф и Блумсберийской группы, французских и европейских модернистов — отдалил ее от писательской элиты. Стиль Дю Морье постоянно становился поводом для критики, в нем не было достаточного интереса к языку, образности, сложности. Зато умение видеть и показывать то, что видишь, читателю, мастерство построения интриги и саспенса, совмещенные с искусством открыть темные стороны человеческого «Я», сделали ее одним из самых важных ориентиров для Стивена Кинга и множества авторов фантастики и хоррора последующих поколений.
Умение видеть и показывать то, что видишь, читателю, мастерство построения интриги и саспенса, совмещенные с искусством открыть темные стороны человеческого «Я», сделали ее одним из самых важных ориентиров для Стивена Кинга.
Читайте также
Непредсказуемые и притягательные мужчины, роковые женщины и женщины-жертвы, двойники — все эти герои в руках другого автора могли стать лишь набором карт, но для Дю Морье всегда были невероятно живыми. Ей удавалось показать движения их психики так, что она завладела вниманием главного мастера ужаса своего времени. Правда, Хичкок обесценивал творчество Дю Морье (как и многих других женщин) утверждением о том, что три фильма по ее книгам он снял лишь благодаря их «новеллеточности». Действительно, и в «Трактире „Ямайка“», и в «Ребекке», и тем более в «Птицах» любовно-романтическую линию расцветил сам режиссер. В то же время его шедевр «Головокружение» многие считают наиболее близким творчеству английской писательницы, хотя этот фильм не является прямой адаптацией ни одного из ее произведений.
Прошлое всегда увлекательнее настоящего
Но никакие персонажи и сюжеты Дю Морье не работали бы без удивительного пространства ее произведений. Сама писательница, по мнению многих биографов, больше всего в жизни была влюблена не в какого-то конкретного человека, а в усадьбу Менабилли в Корнуолле, которую она снимала в течение двадцати пяти лет, на реставрацию которой потратила огромные деньги и которую сделала прообразом Мандерли из «Ребекки». Этот дом и его прошлое стали источником вдохновения и для прочих произведений Дю Морье. После смерти мужа она перебралась в другую часть Корнуолла и вместе с сыном написала нон-фикшен об истории региона.
Сама писательница, по мнению многих биографов, больше всего в жизни была влюблена не в какого-то конкретного человека, а в усадьбу Менабилли в Корнуолле, которую она снимала в течение двадцати пяти лет.
Читайте также
Место ее жительства также стало основой для самого важного позднего произведения — историко-фантастического романа «Дом на берегу». Благодаря особому дурманящему средству, главному герою удается перемещаться сознанием в XIV век, в котором — при ужасах чумы, антисанитарии и нравах, далеких от желаемых, — ему как будто легче и интереснее, чем в настоящем дне, где его ждут надоедливая жена, дети и рутина. В этом, предпоследнем, романе Дю Морье как будто заодно обнажает собственный творческий метод — погружение в прошлое полюбившегося места, поиск документов и свидетельств, распутывание семейных тайн, уход от тяготящего сегодня (так она писала и художественную биографию собственной прапрабабушки «Мэри Энн», и биографию своего отца «Джеральд», и книгу о своей любимой литературной семье «Инфернальный мир Бренуэлла Бронте»).
50 оттенков несвободы
Феминистская критика по понятным причинам раз за разом разочаровывается в том, что в мире Дю Морье ни у героинь, ни у героев, от лица которых она, как правило, пишет, нет позитивной программы освобождения. Женщина, стремившаяся к финансовой независимости, сделавшая потрясающую карьеру, страстная, обожавшая одиночество, Дю Морье ни самой себе, ни своим персонажам не дала настоящей свободы. С другой стороны, она, как никто, умела описать все варианты золотых клеток, всю тяжесть вынужденных отношений, весь ужас внутренней тьмы, которая оказывается не менее привлекательной, чем любой вампир, оборотень или какой-то другой романтический абьюзер. И даже раздражая и отпугивая, ее произведения по-прежнему будоражат, впечатляют и не отпускают.
Свидетельство тому — каждая новая экранизация и по сей день прекрасно продающиеся тиражи. И сегодня в книге Дю Морье на любом языке мира под неприметной романтической обложкой читательница найдет страсти и кошмары, одновременно отвлекающие от здесь и сейчас и странно созвучные ее внутреннему состоянию. А читатель обнаружит гораздо более темные и выбивающие из равновесия фантазии, чем те, что ему открыли «Пятьдесят оттенков серого».
