Подборку составил Владимир Гридин — гастрономический обозреватель и автор telegram-канала Foodiscovery.
«Гаргантюа и Пантагрюэль», Франсуа Рабле
Есть такое выражение — «раблезианский размах». Оно означает нечто невероятное по своим масштабам — космических, вселенских размеров полотно. Собственно, роман «Гаргантюа и Пантагрюэль» и дал повод для такой оценки. Написанная без малого пятьсот лет назад книга посвящена жизни добродушных великанов-обжор Гаргантюа и сына его Пантагрюэля. Их приключения невообразимы, их пиры роскошны (подробные и комичные перечни блюд могут занимать страницы), а идеалы далеки от строгих догматов средневековой церкви, которую роман, по сути, высмеивает. Рабле научил своих современников смеяться, а в историю его главный текст вошел как книга, заложившая основы современной европейской литературы.
«В былые времена у персов вкушать пищу в определенный час полагалось только царям, — простым смертным служили часами их собственный желудок и аппетит. В самом деле, у Плавта некий парасит сетует и яростно нападает на изобретателей солнечных и всяких иных часов, ибо это, мол, общеизвестно, что желудок — самые верные часы. Диоген на вопрос о том, в котором часу надлежит человеку питаться, ответил так: „Богатому — когда хочется есть, бедному — когда у него есть что поесть“».
Диоген на вопрос о том, в котором часу надлежит человеку питаться, ответил так: «Богатому — когда хочется есть, бедному — когда у него есть что поесть».
«Молоко! Самый спорный продукт», Марк Курлански
Журналист и писатель Марк Курлански сделал себе имя на книгах-монографиях. Он то исследует историю соли, то пишет о треске. И всегда умудряется о самых простых вещах писать так, словно только ему открываются исторические связи, позволяющие соледобытчикам и рыболовам влиять на судьбы стран и континентов.
В книге, посвященной молоку, он вытаскивает на свет историю молока, сыра, масла и творога длиной в десять тысяч лет. Луга Ирландии, Тибета и Висконсина становятся фоном для настоящего интеллектуального детектива. Изобретение Пастера и сгущенка, пахнущие маслом варвары и бешамель, особенности изготовления сыра с помощью листьев инжира и секреты хранения грудного молока, наконец, история мороженого — тут есть чему удивляться. Да что там, само слово «галактика» происходит от греческого «молоко»!
«Согласно греческой мифологии, Млечный Путь появился, когда Гера, богиня женственности, пролила молоко при кормлении Геракла, известного у римлян как Геркулес. Каждая капля стала пятнышком света, которое мы называем звездой. Похоже, Гера пролила очень много молока, потому что, по оценкам современных астрономов, в Галактике 400 млрд звезд».
Согласно греческой мифологии, Млечный Путь появился, когда Гера, богиня женственности, пролила молоко при кормлении Геракла, известного у римлян как Геркулес.
Читайте также
«Княгиня Гришка», Александр Генис
Энергичные книги Гениса — образец того, как нон-фикшен, без прикрас излагающий некое историческое, научное или вообще бытовое знание, может разрастись в буйный лес настоящей большой литературы. Лианы сравнений, заросли метафор, мелькающие в них всполохами образы, воспоминания и намеки на нечто всем знакомое, но представляющееся совсем иным, — кулинарная проза Гениса основана на вещах привычных, но предстающих в новом обличии. В еде, и особенно в постоянно вспоминаемой советской бедной кухне, он находит источник знания не о продуктах и способах их приготовления, а о сути русского (и советского) человека, пишет не о столе, а о национальном самосознании.
«Представление о городской русской кухне среднего класса накануне революции дает английский путеводитель 1912 года. Главной чертой русской кухни он называет чрезмерность: супы слишком сложные, соусы слишком маслянистые, мясо слишком пряное, еды слишком много. Автор описывает чаепитие в Москве, которое включало помимо чая с пирожными бутерброды с икрой и соленой рыбой, а также „три сорта украинских арбузов, крымский виноград и клубнику с листочками“».
Главной чертой русской кухни он называет чрезмерность: супы слишком сложные, соусы слишком маслянистые, мясо слишком пряное, еды слишком много.
«Лето Господне», Иван Шмелев
Свой лучший роман о России Иван Шмелев написал в парижской эмиграции. Оттуда не через десятилетия даже, а через эпохи он вглядывается в родную страну, сбереженную в сердце: патриархальную, традиционную, какой мы не знаем. Хлебосольная Москва во всей красоте ее праздников и обычаев встает на фоне жизни маленького Вани в замоскворецкой усадьбе его отца, купца-старовера. Книга щемящая, радостная от полноты жизни и скорбная от утрат, живая и дарящая покой и утешение.
«Зачем скоромное, которое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, горох, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, „кресты“ на Крестопоклонной… мороженая клюква с сахаром, заливные орехи, засахаренный миндаль, горох моченый, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар — лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва… А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам… а „грешники“, с конопляным маслом, с хрустящей корочкой, с теплою пустотой внутри!..»
А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам…
Читайте также
«Битвы за еду и войны культур. Тайные двигатели истории», Том Нилон
Антиквар и специалист по рукописным и первопечатным книгам, Нилон решил перенести свой любительский интерес к кухне позднего Средневековья из плоскости реконструкции на поле литературы. Истории кулинарии посвящено не так уж и много книг, и появление еще одной, увязывающей историю питания с хронологией рождения и падения империй, — приятное событие. Она буквально нашпигована историческими фактами и анекдотами, как средневековый пирог — живыми дроздами и горлицами. Читать ее забавно и поучительно, но всецело доверять теориям автора не стоит, лучше проверить их в других источниках.
«Барбекю с его атавистическим характером — явление для современности уникальное. Барбекю требует неторопливости, а мир живет на высокой скорости; барбекю остается дешевым в мире, одержимом деньгами; барбекю органически социально в эпоху, когда поводы для встреч с ближними становятся все более искусственными».
Барбекю требует неторопливости, а мир живет на высокой скорости; барбекю остается дешевым в мире, одержимом деньгами.
«Война и мир», Лев Толстой
Пьер Безухов любил хорошо поесть и выпить, хоть и считал это безнравственным для высокодуховной личности. Сам Толстой был таким же гурманом в молодые годы, вегетарианству отдавшись лишь после пятидесяти лет (впрочем, не отказавшись от молока и яиц). Его эпопею о войне 1812 года можно читать и как философско-нравственный трактат, и как исторический роман, и как роман любовный. Знакомый со школьной скамьи текст дает возможность прочитать его и как редкий образец кулинарной прозы: тут вам и усадебные застолья старого времени, и торжественные обеды на триста персон, и скромный ужин печеной картошкой на биваке.
«Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело».
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать.
Читайте также
«Дона Флор и два ее мужа», Жоржи Амаду
Термин «магический реализм» обычно применяют к романам латиноамериканских писателей: потомки конкистадоров и переселенцев смешали в единый живой ком экстатическое католичество, рационализм и доколумбовы верования. В «Доне Флор» все это перенесено на уровень плотский, осязаемый, по-бразильски страстный и жаркий. Содержащая кулинарную школу вдова встречается с тихим аптекарем и томится по буйному темпераменту рано покинувшего ее мужа.
«Если же кто-то захочет еще более изысканного блюда, чего-то совершенно особенного, словом, пищи богов, тогда подайте ему красивую, молодую вдову, омытую слезами печали и одиночества, приправленную скромностью и трауром, разогретую на медленном огне запретного желания, которое придает ей аромат греховности».
Если же кто-то захочет еще более изысканного блюда… словом, пищи богов, тогда подайте ему красивую, молодую вдову, омытую слезами печали и одиночества.
