«До того как Бодлера включили в школьную программу, подростки читали его тайно, передавая друг другу отрывки из „Цветов зла“ на перемене. Так они открывали для себя эротическую поэзию», — рассказывал в интервью France Inter Антуан Компаньон, член Французской академии и преподаватель литературы. Однажды он записал подкаст с лекциями по Бодлеру, их услышал директор Radio France и предложил Компаньону запустить программу «Лето с Бодлером».
Так в июле — августе 2014 года, отправляясь на работу, французы могли прослушать по радио пятиминутную программу и узнать, почему знаменитый поэт ненавидел зеркала и фотографии, выступал против всеобщего голосования и красил волосы в зеленый цвет. Компаньон признавался, что не стремился создать аудиоучебник. «Я обращался не к школьникам, которым предстоит сдавать экзамены, а к обычным людям, которые между делом были не прочь узнать что-то новое о классике французской литературы», — отмечал исследователь.
Год спустя его зарисовки издали под одной обложкой. Теперь «Лето с Бодлером» можно было уложить в чемодан и отправиться с ним в отпуск или же оставить на полке и вернуться к вдумчивому чтению осенью. «Я стремился рассказать просто о сложном», — говорил Компаньон. Его книга не сборник анекдотов о «проклятом поэте», а попытка ответить на важный вопрос: почему Бодлер (а не, к примеру, Гюго, который писал в год столько же стихов, сколько автор «Цветов зла» создал за всю жизнь) определил развитие французской поэзии?
Компаньон отмечает, что изучать Бодлера стали тогда, когда игнорировать его влияние на современную литературу оказалось невозможным. «Бодлер определил творчество Верлена и Рембо. Кроме того, нельзя понять Пруста в отрыве от Бодлера», — отмечал исследователь. Сам же Пруст считал Бодлера величайшим поэтом XIX века задолго до всеобщего признания. «Каким же дряблым, расплывчатым и лишенным акцентов кажется творчество Гюго по сравнению с такой книгой как „Цветы зла“», — писал автор романа «В поисках утраченного времени».
Его книга не сборник анекдотов о «проклятом поэте», а попытка ответить на важный вопрос: почему Бодлер (а не, к примеру, Гюго, который писал в год столько же стихов, сколько автор «Цветов зла» создал за всю жизнь) определил развитие французской поэзии?
Слушать книгу
Шарль Бодлер и Виктор Гюго были современниками. Для обоих поэзия значила очень много. Однако Гюго печатался огромными тиражами и получал большие гонорары. Бодлер же часто уходил ни с чем из редакций журналов, его рецензии не вызывали интереса, его лекции о литературе и искусстве посещали несколько человек. Гюго мог позволить себе годами писать один роман: его доходов хватало на безбедную жизнь. Бодлер же вынужден был постоянно искать источники заработка. Рано умерший Франсуа Бодлер, отец Шарля, оставил сыну солидное состояние, но тот, едва достигнув двадцати одного года, наделал множество долгов и заложил землю, чем вызвал негодование отчима и матери. Семья добилась установления опеки над Шарлем. С тех пор поэт стал несовершеннолетним в глазах закона и более не мог самостоятельно распоряжаться деньгами. Нотариус выдавал ему 200 франков в месяц, этой суммы едва хватало на еду, но не на книги, мебель и шелковые розовые перчатки, которые так обожал Бодлер.
Поэту приходилось влезать в долги — и речи не могло быть о том, чтобы заменить синий бархат и золотые пуговицы на черный сюртук, тогдашнюю униформу парижских буржуа. Бодлер ненавидел темный цвет и не желал сливаться с толпой. Сохранить индивидуальность, непохожесть, странность («Красивое всегда странно» — один из самых известных его афоризмов) было для него абсолютно необходимым. В таком случае нужно было постоянно брать взаймы, а потом стараться не встречаться с кредиторами. Компаньон рассказывает, как один из них неосмотрительно явился к Бодлеру на урок фехтования и был с позором изгнан поэтом, вооруженным шпагой. Чтобы не попадаться на глаза тем, кому он был должен, Бодлер постоянно менял адреса. За годы жизни в Париже он сменил порядка шестидесяти квартир. Дольше всего — целых пять лет — он прожил на Амстердамской улице около вокзала Сен-Лазар. Оттуда было удобно ездить в Нормандию, где жила мать поэта, госпожа Опик. В одной из зарисовок Компаньон отмечает, что Париж казался Бодлеру адом: там стоял постоянный шум, улицы утопали в грязи, новые власти разрушали город его детства, толпы одинаковых людей ходили по недавно проложенным широким бульварам. «Электричество, локомотивы и фотография вызывали у Бодлера примерно те же чувства, что у нас мобильные телефоны и интернет. Мы не можем обходиться без этих вещей, при этом ощущаем себя их рабами», — говорил Компаньон в одном из интервью.
Кроме того, Париж для Бодлера рифмовался со случайными встречами и запрещенными веществами. Поэт был болен сифилисом (от него же он и умрет в 1867 году в возрасте 46 лет) и принимал опиум. Все эти обстоятельства, скорее, мешают упорному труду, чем благоприятствуют, и Компаньон посвятил отдельную зарисовку Бодлеру и прокрастинации. «Обещаю тебе, что ни один день этого года не пройдет без труда», — пишет поэт в письме госпоже Опик. В Париже работа Бодлеру дается с трудом, и он мечтает «прийти к размеренной жизни» и переехать к матери в Онфлер — их близким и болезненным отношениям Компаньон посвящает отдельную главу.
В одной из зарисовок Компаньон отмечает, что Париж казался Бодлеру адом: там стоял постоянный шум, улицы утопали в грязи, новые власти разрушали город его детства, толпы одинаковых людей ходили по недавно проложенным широким бульварам.
Слушать книгу
«Я боюсь твоих писем, я опасаюсь обнаружить в них наставления и упреки (которые я с большим успехом адресую себе сам). И при этом я с нетерпением жду твоих писем. Какими бы неприятными ни были твои слова, я сумею извлечь из них удовольствие», — писал поэт госпоже Опик. Но, как бы то ни было, в Онфлер Бодлер так и не переедет. Он посвятит матери стихотворение о счастливом детстве в парижском пригороде. Однако, как напоминает Конпаньон, госпожа Опик, прочитав поэму, даже не поймет, что речь здесь идет о ней.
Бодлер останется в Париже. Как бы ни был ему отвратителен этот город, здесь живут персонажи его самых замечательных стихотворений. Это «восьмидесятилетние Евы», «женщины в прошлом» с испорченными телами, героини поэмы «Старушки». Это «изящные и стройные» вдовы в траченых шалях, в чьих манерах Бодлеру видится «нечто мужское». «Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты, но оба знали мы: ты мной была б любима!» — обращается он к случайно встреченной даме в трауре, «Прошедшей мимо». В Париже живет и любовница поэта, темнокожая высокая Жанна Дюваль (ее рост был выше 180 см), и Бодлер пишет в своей «Великанше», как хотел бы ползать «по склонам ее колен» и дремать «в тени ее грудей». Там же в поэме «Сплин» «поэта дряблого по трубам водостока дух стонет зябнущий, как призрак, безголос». В это же время по острову Сен-Луи гуляет тощий кот Бодлера, а близ Лувра бродит больной лебедь, сбежавший из зверинца.
В 1857 году поэт, исписав тысячи листов и сделав множество исправлений (сочинительство для него — тяжелый труд), наконец издает 100 стихотворений. Это знаменитые «Цветы зла». Сборник выходит в июне. В июле газета «Фигаро» обвиняет автора в безнравственности. Прокурор Пинар подает на Бодлера в суд и требует запретить книгу. «Цветы зла» нарушают общественную и религиозную мораль. Не так давно Пинар предъявлял схожие обвинения автору «Мадам Бовари». Флоберу удалось выиграть процесс, Бодлеру же, не имеющему средств на хорошего адвоката, пришлось смириться с проигрышем. Поэта обязали выплатить штраф и изъять из сборника шесть стихотворений. Некоторые из них, кстати, и сегодня могли бы попасть под запрет в целом ряде стран. Разрешение на их публикацию во Франции было дано только в 1949 году — через 80 лет после смерти поэта. «Книга приводит людей в ярость, — писал Бодлер матери в разгар судебных разбирательств. — Мне отказывают во всем, в способности к сочинительству и даже в знании французского языка. Мне плевать на этих идиотов. Я знаю, что этот том, со всеми достоинствами и недостатками, останется в памяти образованной публики и займет место рядом с лучшими произведениями Гюго, Готье и Байрона».
Бодлер не ошибся, но его прогноз сбудется только в далеком будущем. И даже сейчас его стихи о смерти, уродстве и разложении могут шокировать. Дохлая лошадь лежит, «раскинув ноги, подобно девке площадной, бесстыдно, брюхом вверх». Смерть является «с большим букетом роз, горда, надушена, в перчатках лайковых, с осанкой благородной». А лирический герой Бодлера готовится вдохнуть жизнь в «холодный труп вампира».
Прокурор Пинар подает на Бодлера в суд и требует запретить книгу. «Цветы зла» нарушают общественную и религиозную мораль. Не так давно Пинар предъявлял схожие обвинения автору «Мадам Бовари».
Слушать книгу
Бодлер одним из первых поэтов решается всмотреться в человека во всей его противоречивости и полноте. В то время как его современники (во главе с Гюго) развивают идеи просвещения и проповедуют, что человек добр по своей природе, Бодлер убежден, что человек поражен первородным грехом и его влияние можно лишь смягчить, но не устранить окончательно. Поэт не верит в прогресс и всеобщее счастье. Зато он верит в борьбу. Из левого анархиста в юные годы Бодлер по мере взросления превращается в анархиста правого. Компаньон рассказывает, как холодно Бодлер разговаривает с Мане, когда художнику требуется дружеская поддержка. «Я бы так хотел, чтобы вы сейчас были со мной рядом, мой милый Бодлер! Ругань сыплется на меня как град. Я бы хотел услышать ваше здравое суждение о моих картинах», — пишет Мане. «Над вами насмехаются? Но не думаете же вы, что подобное происходит только с вами? Неужели вы более гениальны, чем Шатобриан или Вагнер? А уж как насмехались над ними. Но заметьте, они от этого не умерли», — отвечает ему Бодлер.
Герой поэмы в прозе «Бейте бедняков» рассказывает, как «с усердием, достойным поваров, которые отбивают мясо для бифштекса», избил нищего, просившего у него денег. Когда же бедняга, в свою очередь, выбил зачинщику пару зубов, тот с удовлетворением произнес: «Своим грубым лекарством я вернул ему гордость и жизнь». Ведь «только тот равен другому, кто это докажет, и только тот достоин свободы, кто сумеет ее завоевать».
Бодлер безжалостен как к другим, так и к себе. Большую часть жизни он болен и беден. Однако поэт не смиряется с обстоятельствами и борется как с равнодушным к его талантам обществом, так и с собственной меланхолией, чтобы «раздавить умы», «удивить их», как это сделали Байрон, Бальзак и Шатобриан. «Я не ищу честной вульгарной репутации, — пишет он к матери. — На свое несчастье, я создан не таким, как остальные люди». Бодлер смотрит без страха на самые отвратительные проявления человеческого. Он препарирует тело и выносит на всеобщее обозрение его внутренности, вскрывает душу и показывает ее тайные влечения и преступные желания. Бодлер с одинаковой ловкостью залезает внутрь убийцы и проститутки, показывая, как выглядит мир, если взглянуть на него их глазами. Бодлер предвосхитил криминологию и психоанализ, его «человек недобрый» стал объектом исследования множества французских писателей и поэтов: от Камю до Уэльбека. «Гюго только и говорил, что о смерти, — писал Пруст. — Но делал он это с отвлеченностью любителя сладко есть и сладко спать. Возможно, — увы! — необходимо носить смерть в себе, жить под угрозой паралича, как Бодлер, чтобы в неподдельном страдании сохранять ясный ум, а в сатанинских пьесах — религиозное содержание». Бодлер первым показал нам нечто, о существовании чего мы всегда подозревали, но не решались посмотреть на это во все глаза.
