В своих первых прозаических текстах он увлеченно придумывал хорошие финалы известным драматическим сюжетам, экспериментировал с масками и шутил так, что «Баратынский ржал и бился». Современникам эти эксперименты показались необязательными безделушками, литераторы Серебряного века увидели в этой книге гигантский социальный сдвиг, а к концу ХХ века стало очевидно, что Пушкин опять был прав, когда говорил, что писать прозу «надо вот этак: просто, коротко и ясно». В дату трагической смерти Пушкина предлагаем вспомнить его самый легкий и смешной текст, который оказался, конечно, совсем не безделушкой и задал новые направления русской прозы. Что придумал Пушкин, почему «Повести Белкина» — это первый русский постмодернистский текст, насколько они на самом деле смешные и как их сегодня читать, рассуждает Лиза Биргер.
Автор мертв
Полное название книги — «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». Их автор заранее мертв: в предисловии издателя сообщается, что Иван Петрович умер в 1828 году, на 30-м году жизни. Более того, он не совсем и автор — в своих повестях Белкин пересказывает сюжеты, которые, сообщает он, ему рассказали другие. На первых же страницах цитируется письмо друга Белкина, в котором тот описывается как неудачливый литератор, лишенный воображения. Полета фантазии еле хватает автору на то, чтобы поменять имена героев и места действия, позаимствовав их из ближайшей географии. В общем, этот писатель как будто бы и не писатель, а гигантский знак вопроса, пустота на месте автора, которого, возможно, на самом деле и нет вовсе. Так, в предисловии «от издателя», по-пушкински нафаршированном несоответствиями и шутками, говорится, что о Белкине спрашивали у его ближайшей родственницы и наследницы, «но, к сожалению, ей невозможно было нам доставить никакого о нем известия, ибо покойник вовсе не был ей знаком».
Забавно, что критик Фаддей Булгарин сначала повести, рассказанные «мастерски: быстро, живо, пламенно, пленительно», похвалил, а поругал через три года, когда общеизвестным стало авторство Пушкина.
Читайте также
Итак, у повестей Белкина как будто нет автора, и кажется, что причин тому несколько. Во-первых, Пушкин с самого начала собирался печатать их анонимно, иначе, переживал он, «Булгарин заругает». Забавно, что критик Фаддей Булгарин сначала повести, рассказанные «мастерски: быстро, живо, пламенно, пленительно», похвалил, а поругал через три года, когда общеизвестным стало авторство Пушкина. С другой стороны, Пушкин с самого начала не особенно и скрывался, велев шепнуть на сторону, что за повестями стоит именно он, это был секрет не больше, чем псевдонимы Джоан Роулинг.
Кажется, куда сильнее, чем условная анонимность, Пушкина занимает литературная игра, где автором может быть кто угодно: сам Белкин, добродушный человек-анекдот из села Горюхина, рукопись единственного романа которого была пущена ключницей на оклейку окон, или его друг как единственный, кому есть что про этого Белкина сказать, или издатель, или Пушкин какой-нибудь. Но еще важнее, что авторов здесь гораздо больше одного или двух — целая толпа на самом деле.
Первый русский метатекст
Современному читателю, к сожалению, это не всегда очевидно, но все пять повестей явно отсылают к кругу литературного чтения пушкинской эпохи, одновременно цитируя и Шекспира, и Вальтера Скотта, и Карамзина, и Бестужева-Марлинского. Сюжет о бедной Дуне из «Станционного смотрителя», которая сбегает с гусаром, а возвращается на могилу бедного отца богатой барыней, — это как будто вывернутая наизнанку «Бедная Лиза». «Барышня-крестьянка» о любви юноши и девушки из враждующих семейств напоминает «Ромео и Джульетту». «Метель» использует старый сюжет о мертвом женихе, ярче всего переработанный в «Светлане» Жуковского (и, как у Жуковского, у Пушкина оказался он живой). А мотив дуэли, окончившейся ничем, в «Выстреле» — это и поэмы того самого Баратынского, который ржал, и тексты Бестужева-Марлинского, и драмы Гюго. В общем, и смешными эти новеллы были прежде всего оттого, что в слишком странных обстоятельствах оказывались здесь эти высокие литературные отсылки.
Получается, что у Белкина здесь десятки соавторов, и это далеко не только, собственно, рассказчики его историй. Автор без лица, лишенный какой-нибудь внятной биографии и профессиональной славы, становится собирательным образом современных Пушкину литераторов.
Кто придумал литературный анекдот? Пушкин!
Тот самый Булгарин, ругани которого Пушкин так боялся, в своей первой же рецензии в «Северной пчеле» точно определил жанр «Повестей Белкина» — шесть (он считал предисловие от издателя отдельной историей) «анекдотов, приключений, странных случаев, — как вам угодно назвать их». Ведь на самом деле повести и правда ближе всего к анекдотам. Они как бы случились на самом деле — это важно, поскольку Пушкин спорит с литературным каноном сентиментализма и романтизма, драматизирующим конфликты и упрощающим характеры. В «Повестях Белкина» наоборот — характеры у героев сложные, а конфликты простые. Но истории эти читатель узнает как минимум в двойном пересказе: их рассказали Белкину, частично по пересказам, Белкин рассказал нам, а между нами и Белкиным стоит еще издатель, про которого нельзя сказать наверняка, что он ни во что не вмешивался.
Пушкин спорит с литературным каноном сентиментализма и романтизма, драматизирующим конфликты и упрощающим характеры. В «Повестях Белкина» наоборот — характеры у героев сложные, а конфликты простые.
Читайте также
По сути, это коллективный труд, некоторый народный текст, анекдот, короче, испорченный телефон. Ведь суть анекдота в том, что это устоявшаяся история, которая не меняется от отношения к ней рассказчика. Точно так же «Повести» состоят из чистого сюжета, никаких красот литературных даже. Оттуда и эпиграф из фонвизинского «Недоросля»: «То, мой батюшка, он еще сызмала к историям охотник», — говорит о Митрофанушке его мать. Это, кстати, тоже укол в сторону общества — учиться оно пока не готово, пусть хоть анекдоты послушает. Но общество не согласилось воспринимать пушкинские анекдоты всерьез: так, Белинский и десять лет спустя повторял, что эти повести были недостойны таланта и имени Пушкина. «Это что-то вроде повестей Карамзина, с тою только разницею, что повести Карамзина имели для своего времени великое значение, а повести Белкина были ниже своего времени», — писал он. А зря. Но зато простота и привлекательность сюжетов — одна из причин, по которой повести легко читаются даже без малого 200 лет спустя.
«Случаи из жизни, рассказанные без затей»
Еще одно отличие «Повестей Белкина» — нарочитая простота и антипоэтичность их языка. Главный знак препинания здесь — точка, а высокий стиль легко мешается с низким. В незатейливую речь рассказчика (который тут играет роль «плохого писателя») вкрапляются народные присказки — говорят крестьяне, работники постоялых дворов, кучера. Враги Пушкина, Николай Полевой например, потому и писали о повестях как о «фарсах, затянутых в корсет простоты без всякого милосердия».
Но чем дальше, тем больше простота повестей оказывалась убедительной. В 1859 году Аполлон Григорьев восхвалял Белкина как «простой здравый толк, (…) вопиющий против всякой блестящей фальши». Лев Толстой, которому в юности повести казались «голыми», в 1873 году писал, что повести «надо изучать и изучать каждому писателю», поскольку в них присутствует «гармоническая правильность распределения предметов». Ну а главный защитник пушкинского слова — конечно, Довлатов, который видел в Белкиных повестях шедевр простой прозы. «Достаточно как следует рассказать историю, житейский случай, и глубина жизни, ее духовное содержание и все прочее — проявятся сами собой. Чудо „Повестей Белкина“ именно в том для меня, что это всего лишь „случаи из жизни“, рассказанные без затей. Ни одну книгу я не перечитывал столько раз, сколько „Белкина“, может, раз тридцать».
Ваша литература сломалась, несите новую
При всей своей анекдотичности, порой нарочитой, «Повести» — это литература о том, как устроена литература, и что с ней не так. Пушкин берет сентиментальный сюжет, романтический сюжет, мистику, драму и переосмысляет их, помещая героев в обстоятельства современного ему мира. Конечно же, получается анекдот — какой сюжет ни возьми, а он комически выворачивается, какого героя не возьми, а он в этих реальных обстоятельствах в лучшем случае окажется напыщенным идиотом, а чаще просто человеком ничтожным, слегка нелепым. Многие литераторы считали, что именно в «Повестях Белкина» Пушкин придумал маленького человека, «смиренного, простодушного типа», по выражению Достоевского, — это и сам Белкин, и, например, герой новеллы «Станционный смотритель».
Все эти игры литературы с реальностью нужны Пушкину, однако, вовсе не для того, чтобы показать разнообразие русских характеров или неинклюзивность литературы его времени, которая одинаково игнорирует и главных героев (среднее сословие), и читателей (то есть читательниц). Его вообще социальная картина волнует не очень. Его волнуют возможности прозы, которые та еще не использовала. У его сюжетов всегда довольно удивительные финалы. Потому что оказывается, что если взять всю литературу и попробовать примерить ее на реальную жизнь, герои пустятся во все тяжкие и устроят свою судьбу наилучшим образом. В каком-то смысле «Повести Белкина» — это эксперимент, попытка малыми усилиями перезапустить русскую литературу с большой формы, устоявшихся романтических сюжетов и тяжелого высокого слога на легкость, шутку, анекдот и счастливые финалы. Может, современники Пушкина этого не понимали, но нашим современникам только то и нужно.
Фотография: unsplash.com
