Блог
Storyport

«Евгений Онегин»: как сегодня стоит читать главный текст Александра Пушкина

Поделиться в социальных сетях

5 июня 2020

Литературный критик Лиза Биргер рассказывает о «Евгении Онегине» — главном тексте Александра Пушкина, чтение которого требует от читателя не профессионализма, а доверия и наивности.

Анализ Евгений Онегин

«Евгений Онегин»: как сегодня стоит читать главный текст Александра Пушкина

Осенью 1830 года Александр Сергеевич Пушкин едет в Болдино разбираться с имением, полученным от отца в подарок к предстоящей свадьбе. С собой у него три книги — «История русского народа» Николая Полевого, «Илиада» в переводе Гнедича и томик английской поэзии. Он боится увязнуть в хлопотах, а в итоге ему грозит скорее скука: Москва закрыта из-за холеры, невеста не может наскрести приданое, а сам поэт оплакивает жизнь молодую — ему только что исполнилось тридцать, впереди свадьба и жизнь практическая, литературная, друзья и критики давно выговаривают ему, что он «исписался». Чем больше он пишет, тем меньше встречает понимания: пока не придет добрый Белинский и не объяснит пушкинскую народность. А пока эту вчерашнюю славу можно только оплакивать:

И альманахи, и журналы,

Где поученья нам твердят,

Где нынче так меня бранят,

А где такие мадригалы

Себе встречал я иногда…

Иллюстрация Ильи Репина к «Евгению Онегину»

В двух шагах от финала «Евгения Онегина»

Той осенью, запертый наедине с собственной скукой, Пушкин доскажет все, что хотел сказать в поэзии и прозе. Это «Повести Белкина» — учебник прозы для последующих поколений, которую, по Пушкину, так и надо писать — «просто, коротко и ясно». Не сказать, чтобы последующие поколения слишком его слушали, а современники «Повести» не поняли вовсе. Это «Маленькие трагедии» — учебник драмы для чтения вслух, где, в противоположность «Повестям», все грохочет и шумит: льется в чашу яд, идет за юным повесой Дон Гуаном призрак его преступления, чтобы расправиться с ним прямо на пороге возможного счастья.

Пушкин и сам на пороге счастья, но счастье, кажется, не сулит ему ничего, кроме тревоги. Будущей свекрови, матери Натальи Гончаровой, он писал: «Бог мне свидетель, что я готов умереть за нее; но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа, — эта мысль для меня — ад». Его, кажется, острее всего волнует призрак возможной измены, наказания за прошлые грехи, за прошлые подвиги обольщения. И потому он пишет неожиданный конец романа в стихах, единственное, что ждет от него еще публика: Евгений Онегин встречает Татьяну на балу в малиновом берете, немедленно влюбляется, а она что? Она читает ему отповедь: «…другому отдана; я буду век ему верна!»

Читатели, надо сказать, не поняли. Как это век верна? Белинский пытался оправдать Пушкина: «Жизнь женщины по преимуществу сосредоточена в жизни сердца; любить — значит для нее жить, а жертвовать — значит любить. Для этой роли создала природа Татьяну, но общество пересоздало ее…» А Достоевский, например, даже не пытался: «Кому же, чему же верна? Каким это обязанностям? Этому-то старику генералу…»

Чем больше он пишет, тем меньше встречает понимания: пока не придет добрый Белинский и не объяснит пушкинскую народность.

Что мешает героям наконец упасть друг другу в объятия? Мешает, правда, входящий в последней строке муж Татьяны — возможно, дело идет к новой дуэли. Но если читатель все это время ждал, что ему покажут, возможна ли какая-нибудь любовь, то Пушкин в последнюю пору своего расцвета взялся отвечать на совсем другой вопрос: а возможна ли хоть какая-нибудь мораль?

Почему «Евгений Онегин» так раздражал читателей?

«Евгений Онегин», как сейчас говорят, был «Игрой престолов» своего времени. Он публиковался по главам, в стихах, и реакция современников не могла не влиять на продолжение сюжета. Тем более что современники не стеснялись ругать роман прямо «в личку» автора — самые резкие отзывы читателей первых глав, опубликованных в феврале 1825 года, дошли к нам из пушкинской переписки. Может, еще распишешься, утешал его Константин Рылеев, а Александр Бестужев советовал почитать «Бейрона» для более глубокого познания людей: «Конечно, многие картины прелестны, — но они не полны, ты схватил петербургский свет, но не проник в него».

Этих добрых читателей у Пушкина скоро не станет: Рылеев меньше чем через год встретит свой конец в Петропавловской крепости, Бестужева ждет ссылка, и ему уже будет не до петербургских нравов. На последующих главах не сможет не оттоптаться главный пушкинский оппонент, Фаддей Булгарин: герои глупые, поверхностные и не меняются на протяжении романа. Именно Булгарину принадлежит один из первых спойлеров в истории: в первой же фразе статьи он сообщит об убийстве Ленского.

Онегин как герой раздражает читателя с 1828 года. Наблюдая его «пустую, холодную жизнь», современники брезгливо жаловались, что характер его слишком обыкновенен, а содержание его ничтожно: из обыкновенного героя не может выйти поэзии. Сериал можно было бы продолжать еще долго, но Пушкин резко свернул его скомканным, на взгляд современников, финалом. Впрочем, кому и когда нравились финалы.

Почти двести лет спустя очевидно, что «Евгения Онегина», как и абсолютно любую другую книгу, совершенно неинтересно читать, критикуя героев и их поступки.

При Пушкине, да и после его смерти поступки его героев обсуждались так же, как мы обсуждаем персонажей сериалов: верю / не верю / да как они посмели! Дмитрий Писарев в 60-х годах позапрошлого века посвятил целую статью подробному разбору героев: «Само по себе чувство Татьяны мелко и дрябло, но по отношению к своему предмету это чувство точь-в-точь такое, каким оно должно быть; Онегин — вполне достойный рыцарь такой дамы, которая сидит под стеклянным колпаком и обливается горючими слезами; другого, более энергического чувства Онегин даже не выдержал бы; такое чувство испугало и обратило бы в бегство нашего героя…»

Почти двести лет спустя очевидно, что «Евгения Онегина», как и абсолютно любую другую книгу, совершенно неинтересно читать, критикуя героев и их поступки. Все, к чему это приведет, — что мы окажемся героями недовольны. И единственный возможный способ чтения — это довериться автору и попробовать понять, почему он ведет свой рассказ именно так, как ведет, а не так, как нам этого хочется.

Иллюстрация Лидии Тимошенко к «Евгению Онегину»

«Роман требует болтовни»: как на самом деле стоит читать «Евгения Онегина»

Надо сказать, что вдумчивых читателей у Пушкина всегда было немало. Как Владимир Набоков — он не только перевел «Евгения Онегина» заново на английский, а еще и снабдил толпой примечаний, их больше полутора тысяч, над которыми не без основания хохотал Корней Чуковский: «…например, у Пушкина сказано, что Онегин, живя в Петербурге, зимовал в своих покоях, как сурок. Комментатор сообщает по этому случаю, какие породы сурков водятся на востоке и на западе США и как эти зверьки называются в Англии, во Франции, в Польше. Я и об этом читаю с большим интересом, хотя, конечно, и двух слов было бы совершенно достаточно, чтобы объяснить, что такое сурок».

Писателей, читавших Пушкина вместе с Пушкиным, в контексте его собственной судьбы и наших соображений по поводу этой судьбы, можно выделить в отдельное движение — от Анны Ахматовой до «Прогулок с Пушкиным» Терца-Синявского. Уже в наше время вышел сборник статей Александра Минкина «Немой Онегин», где Онегин как раз «мой», целиком присвоенный. Минкин, и современные читатели «Онегина» вместе с ним, делают то, что давно стоило сделать: воспринимают текст пушкинского романа наивно, как в первый раз, и пытаются представить себе наглядно. И тут же обнаруживаются удивительные вещи: например, как Татьяна, завидев, что Евгений явился к ней в гости, пробежала на радостях целый марафон: три версты мигом по пересеченной местности.

Потому что Александр Сергеевич Пушкин оставил нам после себя две главных загадки: свою собственную судьбу и роман «Евгений Онегин».

Пушкин, конечно, не дурак, и прекрасно понимал, что у него в романе происходит и где у него концы не сходятся. Так зачем же он нам голову пудрит? Свел бы концы, да в воду.

Это первый метароман в истории русской литературы, постмодерничнее самого постмодерна. Там куда ни взгляни, то загадка. Письмо Татьяны, например: как оно оказалось у автора («Письмо Татьяны предо мною; его я свято берегу…»)? Почему Онегина не наказали за фактическое убийство Ленского — и зачем он его, наконец, убивает? «Противоречий очень много, но их исправить не хочу», — писал сам Пушкин. Он, конечно, не дурак и прекрасно понимал, что у него в романе происходит и где у него концы не сходятся. Так зачем же он нам голову пудрит? Свел бы концы да в воду.

А может, для того и пудрит, чтобы мы не могли оторваться от его романа даже двести лет спустя. Ведь Пушкин все для нас придумывал: он придумал и русский литературный язык, не смущавшийся смешением высокого и низкого стилей, и русскую повесть, и русскую сказку, и даже историю немножко, а в «Онегине» он придумал и русский роман. Роман, в отличие от повести, «требовал болтовни»: и Пушкин рассказывал и про устройство русской жизни, и про особенности языка, и даже, в уничтоженной десятой главе, про детали русской политики. Но, заболтав читателя, он намеренно его совершенно запутал. И стоит начать расплетать пушкинские нити с полным доверием к автору (А почему он так говорит? А почему она так поступает?), как возникают новые и новые вопросы, а стоит возникнуть вопросам, так и становится по-настоящему интересно.

Не случайно все пушкинские профессиональные читатели, однажды начав, так и не смогли остановиться. Но «Евгений Онегин» требует от читателя не профессионализма, а доверия и наивности. Поверьте автору, последуйте за ним — и каждого, буквально каждого ждет своя россыпь открытий.

Добавьте нас в закладки

Чтобы не потерять статью, нажмите ctrl+D в своем браузере или cmd+D в Safari.
Добро пожаловать в мир историй от Storytel!

Вы подписались на рассылку от Storytel. Если она вам придётся не по душе, вы сможете отписаться в конце письма.

Вы уже подписаны на рассылку
Ваш адрес эелектронной почты не прошёл проверку. Свяжитесь с нами