Когда вы услышите странное гудение, знайте: это вас хотят убить.
Нет, это не про согласное гуденье насекомых у Бродского — хотя как знать. Зачем зудит комар? Не легче ли было подлететь бесшумно: мы бы не отмахивались раздраженно, не прихлопнули бы самого нерасторопного.
Но он (точнее, она) все равно пищит, порождая этот утомительный звук крыльями. Какая-то ошибка эволюции. Вот бабочка же научилась летать бесшумно. Но только что спарившаяся самка летит к тебе, чтобы забрать твою кровь, и выдает себя, глупая, звуком.
Если бы самка была гигантской — она бы выпила из тебя все.
Если бы самка была разумной — она бы своим звуком дала знать другим комарихам, что здесь есть чем поживиться.
Если бы самка комара была жертвой гигантской сети зловещих тайных институтов, она бы отомстила за нас всех.
Именно про это новый роман Стивена Кинга «Институт».
…Авиакомпания «Дельта» предлагает добровольцу бесплатный билет до Нью-Йорка на рейс в шесть сорок пять утра. Именно такое объявление будет сделано в уже почти готовом взлететь самолете, и один пассажир после небольшого торга встанет и согласится покинуть самолет за две тысячи баксов плюс наличные за билет.
Так начнется эта история. Согласившийся уступить свое место пассажир на долгое время потеряется из виду, но однажды возникнет вновь, чтобы сыграть в повествовании важную неотменяемую роль.
«Попробуйте задать себе задачу: не вспоминать о белом медведе, и увидите, что он, проклятый, будет поминутно припоминаться», — написал Федор Достоевский в «Зимних заметках о летних впечатлениях» в 1863 году. Кинг упоминает про Достоевского в своем романе неслучайно. Это намек. Если про белого медведя в малоизвестных «Зимних заметках о летних впечатлениях» мы не помним, то про слезу ребенка знают даже те, кто ни одного романа Достоевского не одолел.
Вот и мы теперь про слезинку ребенка не забудем, как и про этого покладистого пассажира (когда же, интересно, он снова вынырнет в сюжете?).
А пока… Через несколько неторопливых, вязких страниц мальчик двенадцати лет будет похищен однажды ночью из собственного дома и даже не узнает, что за минуту до этого он стал сиротой. Бедный вундеркинд Люк Эллис думал, что у него есть выбор (идти после школы экстерном в один из двух университетов, которые уже прислали ему приглашения), но выбора у него нет. За него уже все решено.
Унижение, удары током, зачем-то в открытом доступе имеющиеся сигареты и алкоголь, тоска по родным, публичное одиночество, поддельная бывшая его комната, неизвестность и страх. Люк Эллис очнулся в слишком страшном месте: странные дети и совершенно безжалостные взрослые, голоса в голове, мысли других пленников (они именно слышатся тобой в голове, это не догадки, это именно чужие мысли, которые ты смог подслушать), телепатические способности, исчезающие куда-то новые товарищи по несчастью, а еще этот странный гул. Как будто какой-то невидимый гигантский комар издает его — причем не над ухом, а как будто издали, из-под земли.
Бедный вундеркинд Люк Эллис думал, что у него есть выбор (идти после школы экстерном в один из двух университетов, которые уже прислали ему приглашения), но выбора у него нет.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных –
лишь согласное гуденье насекомых.
Это не насекомые, Иосиф Александрович, это куколки детей. Они были уведены через сложно запирающийся коридор в задний тайный корпус и теперь гудят оттуда, как гигантское скопленье комаров. Только этот гул слышат немногие. Те же, на кого он направлен (они находятся за многие сотни километров от источника гула, но, даже если бы находились в соседней комнате, все равно бы ничего не услышали), погибают при самых глупых и совсем не таинственных обстоятельствах: случайно выстреливают себе в лоб, когда чистят пистолет, поскальзываются на узком мокром подоконнике, не справляются с управлением автомобиля, тонут в ванне.
Да-да, мы уже догадались. Все собранные в этом зловещем Институте дети обладают паранормальными способностями, теперь они — тайное оружие. И оружие можно чистить, можно довести до совершенства мучительными процедурами, можно откалибровать.
И конца и края этому нет. Точнее, есть: край — это «овощехранилище», и скоро ты окажешься там, бедный Люк, и этого, кажется, уже не отменить.
Но слабые однажды станут сильными — и восстанут против своих мучителей.
«Может, гениальные дети спят не так, как обычные?» — спрашивает автор своих читателей, и читатели не успевают об этом подумать, как уже приходит ответ: «Да нет, как и все».
Однако некоторые гениальные дети после унижения чувствуют в себе ранее неведомую им новую силу — например, желание обрушить здание, где произошло унижение, на голову их унизивших. И этого тоже уже не отменить.
(Как не отменить и того, что все люди, когда-то обидевшие нас, свое заплатят. Мы в Институтах не обучались, но и у нас есть кое-какие магические способности. Эники-беники ели вареники, лети-лети, лепесток, по лучу, наискосок.)
Мы в Институтах не обучались, но и у нас есть кое-какие магические способности. Эники-беники ели вареники, лети-лети, лепесток, по лучу, наискосок.
Читайте также
И тут в какой-то момент тебя охватит отчаяние: двенадцатилетний мальчик, уже сбежавший из взрослого ада и подумавший «кому-то наверху я нравлюсь», вдруг, вспомнив о смерти родителей и последних событиях своей жизни, поймет, что не слишком уж, видимо, он и нравится. И такое одиночество выдуманного ребенка порежет тебя, как бумагу.
«Делай для себя, и это даст тебе силу». Эту фразу мальчик скажет только один раз, но мы ее сразу запомним. Она немного дикая, не из тех, которым нас учили в детстве («делай все для всех, помогай людям, мир это оценит»), но она, видимо, работающая. Потому что это фраза лузера. А Стивен Кинг умеет описывать неудачников: слабые, несовершенные, даже проигравшие — они все равно несут в себе какой-то свет: надежды ли, честности ли, невозможности ли смириться, невозможности ли проиграть свою жизнь за просто так, за понюшку бесплатного и неположенного детям табака.
(Эти разрешенные, кстати, в Институте табак и алкоголь — какая-то иррациональная, необъяснимая деталь, но зло вообще иррационально: оно только притворяется выгодным производителю, но на самом деле оно именно патологично. А добро — человечно и осмысленно. Поэтому и побеждает.)
Вдруг откуда-то летит
Маленький Комарик,
И в руке его горит
Маленький фонарик.
Комарик прилетит, Люк Эллис, даже не сомневайся. Потому что этот комарик — ты. Ты просто не можешь не прилететь. Кто же спасет тебя, кроме тебя самого?
Ах да, точно. Еще один человек. Тот пассажир, про которого мы уже забыли, тот, который вдруг согласился отдать свое самолетное место за две тысячи баксов и деньги на новый билет, но покупать билет почему-то не стал, отправился наземным путем, по необъяснимой причине остановился в маленьком заштатном городке и согласился на должность «ночного смотрящего» в полицейском участке.
Меня только сейчас озарило: может, это ты его вызвал своей телепатической силой, а, Люк Эллис? Может, ты уже знал все наперед? Может быть, ты даже умел заглядывать в будущее? И мы просто, как и твои мучители, об этом сразу не догадались?
Что ты на это ответишь, Люк Эллис?
Но Люк Эллис молчит.
И только писк комара вдруг раздается из дальнего угла комнаты. Как странно. Обычно мы слышим комариный гул, только когда комар подлетает уже совсем близко…
