Блог
Storyport

Один из главных романов XXI века: почему надо читать «Благоволительниц» Джонатана Литтелла

Поделиться в социальных сетях

20 мая 2021

«Если, благодаря моей книге, читатель сможет признаться, что все описанное касается и его самого, что и он сам мог бы в определенных обстоятельствах стать палачом, значит, я писал не зря»: Инна Дулькина, преподаватель французского языка в Московском городском университете МГПУ, рассказывает об одном из главных романов XXI века – «Благоволительницах» Джонатана Литтелла.

Один из главных романов XXI века: почему надо читать «Благоволительниц» Джонатана Литтелла — блог Storyport

Один из главных романов XXI века: почему надо читать «Благоволительниц» Джонатана Литтелла

Никто не ожидал такого успеха: даже глава старейшего французского издательства «Галлимар», Антуан Галлимар, был поражен. Разумеется, он употребил все свое влияние, чтобы роман никому особо не известного Джонатана Литтелла прочитали в редакциях главных парижских газет. С удовлетворением воспринял несколько восторженных — и пару негодующих — рецензий, но не мог поверить, что через пару месяцев после выхода книги «Галлимару» придется пускать в дело бумагу, отложенную на новый том «Гарри Поттера». «Благоволительниц» придется допечатывать. Первые 12 000 экземпляров раскупят за несколько дней, последующие 200 000 — за пару месяцев.

Роман в 900 страниц, выстроенный в форме воспоминаний офицера-эсэсовца, привлечет внимание не только французских интеллектуалов — это было вполне предсказуемо, — но и самой широкой публики. «Благоволительницы» получат Гонкуровскую премию и Большую премию Французской академии, а к 2021 году тираж книги только во Франции составит 618 000 экземпляров.

Затем многие читатели признаются, что чтение Литтелла вызывает у них тошноту — главного героя тоже непрестанно тошнит, — а еще желание отшвырнуть роман и забыть о нем навсегда. Но те, кто дойдет до конца, напишут, как Gwen21 на сайте Babelio: «Когда я наконец закрыла „Благоволительниц“, меня охватила тревога, мне стало не по себе, я словно рухнула в бездну, и на пару мгновений мне показалось, что я прикоснулась к правде!»

Откуда берутся убийцы

Литтелл может быть доволен: задача, которую он перед собой ставил, выполнена. В интервью газете Le Monde в год выхода книги — в 2006-м — он заявляет: «Я не искал правдоподобия, я искал правды». Здесь речь идет и о художественной правде: «Я бы хотел, чтобы моя книга была так же правдива, как „Мадам Бовари“». А еще — о попытке понять, почему люди совершают массовые убийства и как добропорядочные граждане превращаются в палачей.

«Благоволительницы» — книга о еврейском геноциде, который совершили немцы во время Второй мировой войны. Но Литтелл утверждает, что этот вопрос носит универсальный характер. «Я мог бы исследовать эту тему и на примере вьетнамской войны», — отмечает он. Желание убивать рождается из чувства униженности, к такому выводу приходит автор. «Как так случилось, что после Первой мировой войны три европейских государства — Германия, Австрия и Россия — сошлись в едином мнении, что массовые убийства наилучшим образом помогут решить их социальные проблемы? — задается вопросом Литтелл в интервью журналу Le Débat. — Ведь другие страны не стали прибегать ни к чему подобному». Почему фашистская Италия, к большой досаде Гитлера, не стала уничтожать евреев? Напротив, итальянская бюрократия всеми силами препятствовала превращению своей страны в judenfrei. Литтелл убежден: дело в том, что Италия не проиграла войну и у нее не было необходимости искать жертву, чтобы выместить на ней горечь поражения.

Чего нельзя сказать об Австрии и России. Литтелл отмечает, что около 90% сотрудников концлагерей Белжец, Собибор и Треблинка были австрийцами. Австрийцем был и ответственный за окончательное решение еврейского вопроса Адольф Эйхман, и по меньшей мере половина его подчиненных. Россия же — проиграв в Первой мировой и пройдя через две революции — скатывается в Гражданскую войну. Уничтожение соотечественников по классовому принципу становится нормой. «Процесс аналогичен тому, что происходит в Германии, отличается лишь содержание», — отмечает Литтелл.

«Благоволительницы» — книга о еврейском геноциде, который совершили немцы во время Второй мировой войны. Но Литтелл утверждает, что этот вопрос носит универсальный характер.

Опасное сходство

В «Благоволительницах» писатель разовьет эту мысль в диалоге между эсэсовцем и коммунистом. «И вы, и мы верим, что человек не выбирает судьбу, она навязана природой или историей, и делаем отсюда вывод, что существуют объективные враги, что отдельные категории людей могут и должны быть истреблены на законном основании, просто потому что они таковы, а не из-за их поступков или мыслей, — говорит взятый в плен политрук. — И тут разница только в том, кого мы зачисляем в категорию врагов: у вас — евреи, цыгане, поляки и, насколько мне известно, душевнобольные, у нас — кулаки, буржуазия, партийные уклонисты».

Этот диалог продолжает другой — который искушенный читатель с легкостью опознает. О сходстве коммунизма и фашизма говорят большевик и эсэсовец в романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба».

«Для социализма в одной стране надо ликвидировать крестьянскую свободу сеять и продавать, и Сталин не задрожал — ликвидировал миллионы крестьян. Наш Гитлер увидел: немецкому национальному социалистическому движению мешает враг — иудейство. И он решил ликвидировать миллионы евреев, — объясняет оберштурмбанфюрер Лисс в беседе с Михаилом Мостовским. — Когда мы смотрим в лицо друг другу, мы смотрим не только на ненавистное лицо, мы смотрим в зеркало».

Отсылку к книге, о которой во Франции пишут не иначе, как о «великом русском романе», мгновенно опознали французские критики. Кто-то даже задался вопросом, нет ли здесь плагиата. «О нет, это мой оммаж Гроссману», — тут же отреагировал Литтелл.

Отсылку к книге, о которой во Франции пишут не иначе, как о «великом русском романе», мгновенно опознали французские критики. Кто-то даже задался вопросом, нет ли здесь плагиата. «О нет, это мой оммаж Гроссману», — тут же отреагировал Литтелл.

Беседы о литературе

Но «Жизнь и судьба» — только один из множества текстов, вплетенных в ткань романа. «Благоволительницы» — настоящий роман-библиотека, квест для читателя и тест на знание мировой литературы. «О люди-братья, — обращается к читателям главный герой книги эсэсовец Максимилиан Ауэ, — позвольте рассказать вам, как это случилось». Это провокационное обращение чуть было не стало названием романа — на этом настаивал «Галлимар». Но Литтелл предпочел «Благоволительниц». А так бы на обложке стояла первая строчка знаменитой «Баллады повешенных» средневекового французского поэта Франсуа Вийона. В конце книги Ауэ кусает Гитлера за нос — как заметил славист Жорж Нива, эта сцена напоминает ту, где Ставрогин, герой романа Достоевского «Бесы», кусает губернатора за ухо. Так эсэсовец словно подмигивает предтече русских революционеров — таким, каким его видит Достоевский. После нападения на фюрера Ауэ оставалось совсем чуть-чуть блуждать по Берлину 1945 года: Благоволительницы уже взяли его след.

Древнегреческие богини мести и ненависти приходят на страницы романа Литтелла из трагедии Эсхила «Орестея». «Чтобы писать, мне необходима основа, — объясняет автор в интервью журналу Le Débat. — И так как я не собираюсь каждый раз заново изобретать колесо, я беру уже существующие структуры». Ауэ — новое воплощение эсхиловского Ореста. Герой древнегреческой трагедии — как и персонаж современного французского романа — убивает мать за то, что та устраняет отца. Климнестра поражает топором Агамемнона. Мать Ауэ — француженка — расстается с его отцом-немцем и выходит замуж за французского буржуа. И Орест, и Ауэ решаются на месть. Обоих — когда непоправимое уже случилось — настигают Благоволительницы.

Им безразличны мотивы убийц — и в этом главное отличие греческой морали от христианской. Богинь не интересует душевное состояние преступника. Был ли он в своем уме? Помнит ли о случившемся? А Ауэ, к примеру, ни о чем не помнит. Раскаивается ли в содеянном? Значение имеет только проступок. В наказание Благоволительницы погружают убийц в бездны безумия. Только Орест предстает перед судом и добивается оправдания. Ауэ же бежит от правосудия и обрекает себя на вечные блуждания в мире, где нет ни забвения, ни прощения.

Богинь не интересует душевное состояние преступника. Был ли он в своем уме? Помнит ли о случившемся? А Ауэ, к примеру, ни о чем не помнит. Раскаивается ли в содеянном? Значение имеет только проступок.

Дойче романтик

Греческая трагедия, написанная в 458 году до нашей эры, становится для Литтелла древним храмом, по чертежам которого он строит свой собственный. Вначале писатель предпринимает попытку написать роман, опираясь на библейскую историю о Каине и Авеле. Позднее вдохновится «Орестеей» — и этот эксперимент окажется удачным. «Мне хотелось сыграть на двух досках сразу, греческой и иудейской, которые составляют два полюса нашей культуры», — добавляет писатель. «Благоволительницы» в некотором смысле и есть книга о европейской культуре.

И массовые убийства — ее такая же неотъемлемая часть, как Флобер, Лермонтов и Бах. Одно не то что не отменяет другого, а прекрасно дополняет. Максимилиан Ауэ вполне разделяет взгляды Лермонтова, что «жизнь — пустая и глупая шутка». Оказавшись в Пятигорске в 1941 году в составе одного из подразделений СС, он с легкостью узнает место, где Печорин встретил Беллу, и — не без оснований — видит в себе немало общего с «Героем нашего времени». Все, что происходит вокруг — массовые зачистки, научные конференции о полноценности горских евреев, — вызывает у него лишь усталость и брезгливость, а возможность погибнуть самому совсем не страшит. Уже в 1945-м, спасаясь бегством от наступающих советских солдат, ночуя в лесу и постоянно натыкаясь на трупы, Ауэ взапой читает «Воспитание чувств» Флобера. История любви Фредерика и мадам Арну занимает его гораздо больше, чем убийство верного оруженосца группой детей, играющих в гестапо.

Можно прекрасно разбираться в литературе и искусстве и при этом оправдывать рвы, в которые слоями укладывают «жидов города Киева», виселицы в Харькове и газовые камеры в Аушвице. Убить мать и единственного верного друга. Можно любить Баха — и в приступе ярости расстрелять старика-музыканта, играющего на клавесине в старой семейной кирхе. От отвращения к собственной же способности прикрывать искусством свое убожество и деградацию. Можно прекрасно знать древнегреческий, вести беседы со столетним стариком-евреем, встреченным на Кавказе, а затем, без тени сомнения, выполнить его просьбу: выкопать могилу и застрелить. Ведь евреев надо убивать, хотя это может быть и неприятно, хотя от этого случаются рвота и диарея, — ведь, как говорит фюрер, этот народ одним своим существованием препятствует благоденствию немцев. Евреев надо уничтожать так же бесстрастно, как палочки Коха. Так велит долг и нация.

Можно прекрасно разбираться в литературе и искусстве и при этом оправдывать рвы, в которые слоями укладывают «жидов города Киева», виселицы в Харькове и газовые камеры в Аушвице.

Искусство не помогает. Красота не спасает. Ожидая прихода русских, эсэсовцы ходят в берлинские театры и слушают оперы Вагнера, и совершенные преступления нисколько не мешают им наслаждаться музыкой. А у лож их поджидают юноши из гитлерюгенда и предлагают капсулы с цианистым калием для всех желающих. Сам Литтелл убежден, что нацизм — извращенный, до крайности доведенный немецкий романтизм с его презрением к обывательским ценностям и тоской по абсолюту. «Убивая евреев, мы хотели убить самих себя, — говорит Уна, сестра-близнец главного героя. — Убить в себе еврея, вытравить в себе то, что мы приписываем евреям. Убить в себе толстобрюхого бюргера, который считает каждый грош, гоняется за почестями и грезит о власти, о той власти, которую в его представлении олицетворяет Наполеон Третий или банкир, убить бюргерскую мораль, убогую, успокаивающую, убить привычку экономить, покорность, услужливость кнехтов, убить все эти немецкие достоинства. Нам до сих пор невдомек, что качества, которыми мы наделяем евреев, — пресмыкательство, слабоволие, жадность, скупость, стремление к господству, злобность — по сути немецкие».

Uber alles

Литтелл показывает, как, потерпев поражение в войне, Германия создает новую идентичность, придумывает новый образ самой себя. Мстительный, безжалостный — и нас не жалели! — проникнутый стремлением к совершенству: истинный немец, национал-социалист, обладает идеальным телом, отменным здоровьем, высочайшим интеллектом и восприимчивостью к прекрасному. Ему чужды изнеженность, слабоволие и покой. Он не ищет удовлетворения вульгарных человеческих потребностей, не грезит — как многие поколения до него — о домике с садом. Его мечта — управлять вселенной, утверждать собственное величие и совершенство. И ради этого он готов терпеть лишения в ледяной российской пустыне и гореть под Сталинградом. Стараясь уничтожить в себе благопристойного, осторожного, бережливого бюргера, немец почти полностью отказывается от рационального начала. И в результате впадает в неистовое безумие, которое в конечном счете и мешает ему победить в войне.

В книге отчетливо видно, как по мере продолжения войны немцы все больше теряют разум и погружаются в стихию иррационального. Для победы им необходимы заводы и рабочие. Это могли бы быть евреи, которых немцы арестовывают по всей Европе, — и часть бюрократии выступает за привлечение их к полезному труду. Но евреев — как врагов арийской расы — требуется убивать, и жажда разрушения оказывается сильней доводов рассудка. Уничтожат почти всех, кого удастся поймать. Несколько счастливчиков будут работать на подземных штольнях в таких чудовищных условиях, что ни о какой производительности труда не может быть и речи.

Германия — а вместе с ней вся европейская культура — закружится в чудовищном танце, уничтожая всех чужих, отчаянно обнаруживая в каждом из них — своих, самих себя. Эсэсовец Ауэ — это и повешенная в Харькове девушка, у которой собака отъела грудь, и убитый им столетний горский еврей, точно знавший, где предстоит умереть самому Ауэ, но ничего тому не сказавший, и с тоской и страхом ожидающие своей участи перед отправкой в Аушвиц венгерские евреи, элегантные дамы и господа, так не похожие на своих собратьев из украинских местечек. Так не похожие — и похожие — на самого Ауэ.

Его мечта — управлять вселенной, утверждать собственное величие и совершенство. И ради этого он готов терпеть лишения в ледяной российской пустыне и гореть под Сталинградом.

Инцест и содомия

Главный герой не строит иллюзий. Ему прекрасно известно, что он палач и убийца. Что его душа лежит где-то между третьим и пятым людским слоем в овраге недалеко от Киева, между мужчиной, который сразу свалился в ров, и девочкой, которую потребовалось добивать уже в могиле. Пришлось спускаться — так неприятно. Ауэ понимает, что человеческое счастье для него невозможно. Как можно жениться на самоотверженно ухаживающей за ним Хеленой, если между ними всегда будут лежать холодные трупы убитых женщин, ни разу не испытавших любви? Ауэ смотрит на себя так же пристально, честно и беспристрастно, как смотрит сама на себя вся европейская культура. Это палач-интеллектуал, палач-художник, который со времен Эсхила лучше кого бы то ни было осознает свою сущность и свое проклятие.

Тем более что все уже было — только разыгрывается заново в новых исторических обстоятельствах. В европейской матрице зашито все это — и насилие, и убийство, и инцест. Равно как и отстраненный, безжалостный взгляд, обращенный внутрь себя. Что есть нацизм, если не стремление к совокуплению со своей сестрой-близнецом, желание слиться с ней и стать единым целым? Ауэ, страстно влюбленный в близняшку Уну, отказывающийся от прочих романов — чтобы хранить верность своей единственной, — выбирает любовников-мужчин, чтобы хоть ненадолго приблизиться к тому, что ощущает женщина, когда занимается любовью. Чтобы хоть в чем-то воссоединиться со своим идеалом, свой дорогой сестренкой. Ауэ — просто последовательный нацист, доводящий свои влечения до логического завершения. Нацизм — как отказ от смешения рас и культур, от контакта с другим, нежелание обнаружить в другом себя самого, как стремление к абсолютной чистоте нации — неминуемо ведет к инцесту, безумию и вырождению.

В европейской матрице зашито все это — и насилие, и убийство, и инцест. Равно как и отстраненный, безжалостный взгляд, обращенный внутрь себя.

Возвращение Европы

«Если, благодаря моей книге, читатель сможет признаться, что все описанное касается и его самого, что и он сам мог бы в определенных обстоятельствах стать палачом, значит, я писал не зря», — скажет Литтелл в интервью швейцарской газете Le Temps. Писатель убежден: единственное, что сдерживает в человеке тягу к разрушению, — это социальные барьеры. Как только они исчезают, тут же, откуда ни возьмись, берется огромное количество людей, готовых пытать и убивать. В палаче нет ничего античеловеческого. Напротив, стремление к доминированию и насилию — неотъемлемая черта человеческой природы. Все, что можно сделать, — это распознать в себе убийцу и держать его под контролем, считает Литтелл, много лет проработавший в гуманитарных миссиях в Сербии, Чечне, Сирии и повидавший немало прекрасно образованных и не лишенных чувства юмора палачей.

Литтелл пишет большой роман о Европе — к которой относится и Россия, — о ее демонах, прорывающихся сквозь словесное и музыкальное кружево высокой культуры. По всей видимости, неслучайно Ауэ — избежавший наказания — по окончании войны работает директором кружевной фабрики. Он плетет паутину из слов, которая не скрывает — а лишь изящно прикрывает — множество смердящих трупов, оставленных им во время метаний с Востока на Запад Европы.

В Америке, кстати, «Благоволительниц» не приняли — даже первоначальный тираж в 150 000 экземпляров не удалось реализовать полностью. Возможно, потому что там нет сцены высадки союзников. Зато в книге есть сюрреалистичный Сталинград, где один эсэсовец со всей предупредительностью одалживает у другого шарф, чтобы перевязать распоротый от взрыва живот, откуда — так некстати — прямо на снег вывалились все кишки.

Литтелл, чьи предки носили фамилию Лидские и уехали в Америку из Российской империи после убийства Александра Второго, спасаясь от еврейских погромов, напоминает европейскому читателю, что Вторая мировая — это история не только про немцев и евреев, а про всех европейцев: ведь их бабушки и дедушки все так или иначе участвовали в конфликте.

Литтелл пишет большой роман о Европе — к которой относится и Россия, — о ее демонах, прорывающихся сквозь словесное и музыкальное кружево высокой культуры.

Литтелл — сын американского писателя и советолога Роберта Литтелла, — выросший и окончивший школу во Франции, пишет «Благоволительниц» по-французски. Хотя мог бы и по-английски. Сам он отказывается объяснять свой выбор, но, возможно, дело как раз в том, что писатель обращается в первую очередь к жителю старой Европы. Ведь Вторая мировая — это и итальянцы, и румыны, что-то забывшие в снегах Сталинграда, и французская дивизия «Шарлемань», защищавшая Берлин в 1945-м. Это и, прежде всего, русские — «у Гитлера было две основных проблемы, евреи и русские», напоминает Литтелл, — отступающие вглубь страны, а затем с невероятной скоростью продвигающиеся на Запад. Ожидая их со дня на день, администрация Аушвица вынуждает босых, голодных и оборванных узников покинуть лагерь. Каждый, остановившийся справить нужду, будет расстрелян немедленно.

Литтелл словно возвращает войну в Европу, в ее настоящие географические координаты — на что немедленно реагирует европейский читатель, которому катастрофически не хватало текстов о том, что это было и какое это имеет отношение лично к нему. А мог ли он оказаться на краю расстрельного рва? Да, — отвечает Литтелл. — Мы оттуда никуда не уходили.

Добавьте нас в закладки

Чтобы не потерять статью, нажмите ctrl+D в своем браузере или cmd+D в Safari.
Добро пожаловать в мир историй от Storytel!

Вы подписались на рассылку от Storytel. Если она вам придётся не по душе, вы сможете отписаться в конце письма.

Вы уже подписаны на рассылку
Ваш адрес эелектронной почты не прошёл проверку. Свяжитесь с нами