Шаши Мартынова, издатель, редактор, переводчик
Как многое чудесное у людей, великий «Дом, в котором…» возник в моей жизни по удивительному стечению обстоятельств. В 2007 году я брала уроки вокала у замечательной джазовой певицы Саши Магеровой, и Саша, узнав о том, что я работаю в издательстве, задала сакраментальный вопрос, который любой издатель слышит по нескольку раз в неделю: у меня есть великолепный текст, не могла бы ты его глянуть? Саша оговорилась, что это рукопись и не ее авторства и она не знает, чье это сочинение, но ей дали ее почитать друзья и эта книга изменила ей восприятие жизни и в целом произвела революцию с каждым, кто с ней соприкоснулся. Даже такие пылкие рекомендации доводится слышать время от времени, и циничный редактор привыкает относиться к ним флегматически, но рукопись я все же взяла, сунула ее в ящик стола на работе и на месяц-другой о ней забыла. Потом зачем-то разгребала бумаги, и та распечатка опять оказалась у меня в руках. Я все же открыла ее на первой странице и начала на бегу читать. И пропала.
В последующие дни я проезжала свои остановки на городском транспорте, не выпускала из рук эту сброшюрованную пластиковой пружиной распечатку в любую свободную минуту. Страниц через пятнадцать-двадцать стало ясно, что это необходимо издавать и что мир обязан эту книгу прочесть. Поначалу я осторожно предположила, что это виртуозный перевод какого-то англоязычного романа — некоторые обороты и формулировки показались мне чуть менее удачными переводческими решениями, выдающими текст как написанный исходно не по-русски. Да и рок-н-ролльность текста показалась признаком книги западной — и времен куда более привольных и ярких, чем даже нулевые.
Попыталась угадать на Амазоне название оригинала — естественно, без толку. Спросила у Саши, есть ли хоть какая-то возможность разузнать, кто автор. Саша расспросила человека, от которого получила тот экземпляр распечатки, он, в свою очередь, восстановил еще одно звено передачи, и вот так я познакомилась с Андреем Лупандиным, другом Мариам Петросян и ее семьи, с которого и началось хождение этой невероятной рукописи в народ. Андрей очень помог этой книге родиться первым тиражом и вообще был ей ангелом-хранителем. Мариам же и ее супруг Арташес навсегда стали друзьями моей семьи, и то, что судьба удостоила меня чести способствовать изданию «Дома, в котором…», оправдывает, среди некоторого прочего, мое существование на этой планете.
В последующие дни я проезжала свои остановки на городском транспорте, не выпускала из рук эту сброшюрованную пластиковой пружиной распечатку в любую свободную минуту.
Читайте также
7 главных трендов современной российской литературы: от исторического романа до магического реализма
Галина Юзефович, литературный критик
Десть лет назад, когда «Дом, в котором…» только вышел, мне очень запомнился рассказ одной моей подруги. Она начала читать роман Мариам Петросян, а потом была вынуждена уехать в командировку на несколько дней, оставив недочитанный толстенный том (тогда еще все поголовно читали бумагу) дома. И все эти дни ее мучила одна мысль: вот я тут работаю, а у героев там, в книге, поди, уже выпускной прошел — без меня, я все пропустила… И это ее чувство очень созвучно тому, что чувствую я: «Дом, в котором…» — такая книга, которая продолжает жить своей потаенной внутренней жизнью даже тогда, когда ты ее закрываешь. И каждый раз, открывая ее, ты магическим образом попадаешь не в ту точку, из которой вышел, потому что пока тебя не было, там все продолжало клубиться, булькать, изменяться, дышать.
Обычно когда говорят о «важности» книги, косвенным образом говорят о ее «актуальности» или, хуже того, «полезности» — книга о чем-то напоминает, предостерегает, учит, показывает, информирует. В этом смысле роман Мариам Петросян, конечно же, полностью бесполезен — никаких уроков из него извлечь невозможно, полезной информации в нем нет, да и актуальность его не просто сомнительна — она совершенно осознанно и намеренно искоренена автором: действие романа происходит в ярко выраженном никогде, без видимой связи с реальным миром. Вся полезность «Дома, в котором…» лежит в принципиально иной плоскости: он полезен как полезно волшебное убежище, куда можно нырнуть в трудную минуту, захлопнуть за собой дверь и наконец выдохнуть. Книга Петросян важна как опыт пребывания в месте, где время течет с другой скоростью (и, возможно, в другую сторону) и где присутствует властное, совершенно бесспорное и практически не поддающееся вербализации волшебство.
Тутта Ларсен, теле- и радиоведущая
«Дом, в котором…» — это единственная книга, которую я прочитала два раза подряд. Буквально: закрыла последнюю страницу — и тут же открыла первую. Я не могла и не хотела расставаться с «Домом…». И надо сказать, что по второму разу читать было еще интереснее: из знакомых персонажей и сюжета просачивались новые смыслы, новые связи. И разные «пасхалки».
Сейчас я читаю этот роман для Storyport в третий раз, спустя десять с лишним лет. И ничего не изменилось! Это опять новая книга! Я все так же не могу оторваться, все так же покрываюсь мурашками. Более того, заканчивая читать очередную главу, я какое-то время прихожу в себя, возвращаясь в реальность. Которая на фоне «Дома…» выглядит картонной подделкой. Эту книгу не читаешь, в ней живешь.
Она для меня больше чем роман, она мне почему-то очень созвучна и очень дорога, мне там все родное. То ли потому, что Мариам гениальная, то ли потому, что мы с ней дети одного поколения. А скорее всего, потому, что у меня в «Доме…» точно есть свое место.
Заканчивая читать очередную главу, я какое-то время прихожу в себя, возвращаясь в реальность. Которая на фоне «Дома…» выглядит картонной подделкой. Эту книгу не читаешь, в ней живешь.
Читайте также
Анастасия Завозова, главный редактор Storyport
В 2009-м, кажется, году одна моя подруга, работавшая в крошечном издательстве, прислала мне верстку какой-то книги со словами: «Я должна с кем-то этим поделиться!» В верстке оказалась современная русская литература.
К современной русской литературе я всегда относилась несколько настороженно: никогда не знаешь, когда автор вдруг начнет запасать прилагательные, будто это гречка, а сюжет, напротив, не возьмет даже на сдачу. Но стоило мне открыть книгу Мариам Петросян «Дом, в котором…», и как-то сразу стало понятно, что это книга, которой у нас еще никогда не было.
Ее совершенно нельзя ни с чем сравнить, потому что она сама похожа на описываемый в ней дом — бесконечное пространство, которое существует сразу в нескольких измерениях. Мне кажется, в этом — в особой пространственности, объемности истории — и кроется ответ на вопрос, почему этот роман стал для русского читателя не просто успешным или, скажем, большим романом, а именно что культовым. Это книга с большим запасом внутреннего места, возможностей для движения по ней не только по прочерченному сюжету, а в целом — по придуманному миру. Сама нелинейность истории — ее многоэтажность, многокомнатность — предполагает активное участие читателя, его сосуществование в мире Курильщика или Лорда, Колясников или Псов. А разветвление сюжетных линий и их неминуемая недосказанность (при таком-то сложном внутреннем устройстве текста) становится поводом для читателя достроить их самому. Это роман, в котором… в котором не может быть точки.
Дистанция между читателем и чтением в случае с этой книгой не просто исчезает — чтение становится проживанием книги, медленным подъемом и спуском по лестницам и лесу, заглядыванием в комнаты. Сама неизбежная иммерсивность этого чтения привела к тому, что роман стал не массовым, а именно культовым. Эта книга работает на уровне необъяснимого волшебства: перед кем-то двери открылись, перед кем-то нет, и рационального объяснения тому, почему одним книга нравится, а другие не могут и шагу в ней ступить, попросту нет. Это не книга, а явление природы, скажем дождь или черемуха, их или любишь, или нет — но не объясняешь.
Константин Мильчин, шеф-редактор Storyport
Роль критика — объяснять причину успеха или неуспеха книг. Но иногда не хочется ничего объяснять, а хочется просто сказать: знаете, перед нами литературное чудо. И вместо объяснений окунуться в переслушивание книги Мариам Петросян «Дом, в котором…». И восхититься, насколько умело Мариам в своем дебютном и единственном на данный момент романе использовала сложнейшие прозаические приемы, насколько уверенно она провела нас по лабиринтам текста, насколько круто эта книга выглядит даже через 12 лет после выхода.
Роль критика — объяснять причину успеха или неуспеха книг. Но иногда не хочется ничего объяснять, а хочется просто сказать: знаете, перед нами литературное чудо.
Читайте также
Ольга Лябина, директор издательства «Лайвбук»
Рукопись «Дома, в котором…» мы читали всей редакцией по очереди в 2009 году, у каждого были сутки или двое прочесть сброшюрованную, как курсовые, рукопись, никаких электронных версий. Я тогда не спала, чтобы не отдавать непрочитанное и успеть до конца. Мы ничего не знали про автора, никаких деталей, только текст. Я до сих пор не перечитываю «Дом» от начала до конца, я боюсь трогать то чувство двух ночей, такой силы читательского переживания я не испытывала никогда. Сколько лет, выставок, сколько разговоров, сколько живых ситуаций, когда человек держит на выставке в руках толстенный «Дом, с котором…» и пока я думаю, как бы его уговорить, обязательно кто-то рядом станет убеждать не знакомого ему человека: «Это такое! Это вещь! Это сильно!». Все не зря, раз в родном издательстве вышла эта книга.
Мария Галина, писательница
«Дом, в котором…» — это жестокая и прекрасная сказка, которую дети рассказывают друг другу в темной комнате, когда взрослые не слышат.
Лиза Биргер, литературный критик
В «Доме, в котором…», пожалуй, единственном русском романе за последнее время, соблюдено главное условие Великой Русской Книги — здесь создан абсолютно фантазийный и при этом абсолютно герметичный мир. Поскреби абсолютно любую книгу, добившуюся в России статуса культовой, и обнаружишь в ней фантазию, но не простую, а такую, чтобы за сказочным сюжетом скрывались мечты о социальной справедливости. Это удивительно в стране, где стыдно быть слабым, где нельзя говорить об уязвимости, где вокруг любого разговора о равенстве рождаются споры — но стоит только этому разговору перейти в плоскость фантастического, как в читателе обнаруживаются бездны сопереживания. И не только к героям, но и к себе самому — ведь Дом ощущается как полноценная метафора нашего мира, и невероятно утешительная, потому что в нем столько возможностей будущего, столько чуда, столько тайны и столько смысла.
В «Доме, в котором…», пожалуй, единственном русском романе за последнее время, соблюдено главное условие Великой Русской Книги — здесь создан абсолютно фантазийный и при этом абсолютно герметичный мир.
Читайте также
Виталий Лейбин, главный редактор журнала «Кот Шрёдингера», преподаватель ВШЭ
«Дом, в котором…» Мариам Петросян — одна из самых важных русских книг в XXI веке; если бы я был достаточно смел, я бы сказал — самая важная. И это притом что в книге на первый взгляд нет видимой актуальности и «современных проблем», это практически сказка — психологическое и мистическое фэнтези. Но кроме того, что это сказка, это еще и реалистичное описание нашего мира — и здешнего социального (в книге он выглядит как интернат для детей-инвалидов, какими мы все в определенном смысле являемся, конечно), и того неописуемого (в книге он называется лесом), и еще того, что между ними. Эта книга уже стала частью самых разных культурных кодов. Я сам перечитывал эту книгу четыре раза (и уже пора перечитать еще), и я знаю взрослых людей, которые перечитывают каждый год и каждый раз представляют себя другим персонажем, потому что «Дом…» дает язык для осознания себя и своей роли в человеческой стае (кто жил в общежитии, сразу врубится в мир этой книги). Есть множество подростковых фанатских групп этой книги: «ночь сказок», описанная в книге, стала моделью реальных собраний детей и взрослых.
Мои старшие дочки тоже читали и перечитывали «Дом…», а после того, как мы побывали в доме Мариам Петросян в Ереване на улице ее прадедушки, великого армянского художника Мартироса Сарьяна, просто влюбились и в Мариам, и в ее семью, и в ее дом, и в мир во всех смыслах, и в ее рисунки. У «Дома…» есть только одна проблема: по этой книге нельзя снять кино, потому что в таком случае физические особенности и инвалидности героев стали бы именно физическими и буквальными. Но это история вообще не про инвалидность, а про душевные особенности людей, их стай-общежитий, про их стремления вырваться за пределы себя и мира. Но зато по этой книге можно снять мультфильм, что, я думаю, (рано или поздно, но точно в срок, как говорил Жванецкий по другому поводу) случится.
