«Безгрешность», Джонатан Франзен
Нашумевший роман американского писателя Джонатана Франзена вмещает в себя и искусное препарирование души, и меткие аллюзии на современность, и клубок интриг, чьи нити тянутся к матери главной героини. Двадцатитрёхлетняя Пьюрити «Пип» Тайлер едва ли способна сориентироваться в собственной жизни.
Помимо бессмысленной работы за копейки, внушительного учебного долга, тесной комнаты в сквоте и патологического невезения с мужчинами, Пип ничего не знает об истории своей семьи: ее эксцентричная мать, предпочитающая быть «невидимой» и пестовать ипохондрию, к прошлому героиню не подпускает и всячески отлынивает от расспросов о том, кто ее отец. Собственно, поиск родителя-незнакомца и определяет дальнейшее развитие сюжета: так, шаг за шагом возникает новая биография Пьюрити.
«Вдруг появилось ощущение, что материнские навязчивые опасения и обиды — самодостаточная мини-вселенная. Что для Пип теперь нет, по большому счёту, места в ее жизни».
«Как тебе такое, Iron Mask?», Игорь Савельев
Новая книга прозаика и журналиста Игоря Савельева — своего рода слепок последних «путинских» десятилетий; остроумная попытка объять парадоксальную, неуютную российскую действительность, на фоне которой и разворачивается трагикомический сюжет романа.
Студент Кембриджа Алекс Николаев срывается в Москву ближайшим авиарейсом: по слухам, Москву ожидает нечто наподобие революции, а его отец, видный государственный чиновник, приближенный к [Mr. P.], в срочном порядке назначает герою встречу. Впрочем, вернувшись на родину, Алекс едва ли постигает происходящее: абсурд, царящий в столице, провоцирует его на болезненную рефлексию обо всем и сразу — от неисцеленных детских травм до нервирующего будущего, в котором их отношения с отцом по-прежнему неопределенны.
«Алекс впервые всерьез — подумал? почувствовал? — что отца нет в живых. Сколько суток происходит все это? — почти неслышимое на поверхности, как глубинные-глубинные толчки».
Читайте также
«Убить пересмешника», Харпер Ли
Американский бестселлер, удостоенный Пулитцеровской премии, изображает жизнь — фактически — образцовой южноамериканской семьи Финчей из вымышленного городка Мейкомб. Расизм и жестокость, правосудие и социальное неравенство — серьезные темы подаются в романе сквозь призму детского восприятия: повествование ведется от лица шестилетней Джин Луизы, дочери адвоката Аттикуса.
Глазастик увлеченно рассказывает о старшем брате Джиме, будоражащих страшилках, связанных с таинственным домом Рэдли, рутине и, конечно, об отце, который взялся защищать чернокожего Тома Робинсона, обвинённого в изнасиловании. Так, культивируя справедливость и честность на работе, Аттикус Финч и дома оставался «проводником» в постижении моральных ценностей.
«Понимаешь, малышка, если кто-то называет тебя словом, которое ему кажется бранным, это вовсе не оскорбление. Это не обидно, а только показывает, какой этот человек жалкий».
«Дети мои», Гузель Яхина
В полусказочном романе Гузели Яхиной, посвященном судьбе поволжских немцев, проблема «отцов и детей» — сердцевина мерцающей истории главного героя. Школьный учитель из колонии Гнаденталь, невзрачный и молчаливый Якоб Бах, живёт в бесконечном «дне сурка», который внезапно прерывается встречей с Кларой — дочерью богатого и мрачного старика Гримма.
Нарушив волю отца, Клара сбегает с шульмейстером — влюблённые селятся на хуторе, которого как будто не касается внешний бурлящий мир. Здесь-то и случается страшная сказка, дарящая герою Анче и Ваську — детей, которых ему придётся оберегать.
«Что оставалось ему теперь? Только любить своих детей… Детей, которые говорят на другом языке. Которые готовы покинуть его, забыть и предать. Этих странных и чужих детей, которых он почему-то возомнил своими…»
Читайте также
«Не жизнь, а сказка», Алена Долецкая
Автобиографические «сказки» Алены Долецкой представляют собой увлекательную ретроспективу: идеолог русского Vogue смакует прошлое, полное красотой и адреналином, и не скупится на подробности, страшные и смешные. Командировки в Африку, самоубийство мужа, первый номер культового журнала, переговоры с дачной мышью и попытки унаследовать родительскую профессию — Долецкая с нежностью и иронией оглядывается назад, уделяя немало слов сказочному «зачину».
Так, ее родители, знаменитый детский хирург Станислав Яковлевич Долецкий и онколог Кира Владимировна Даниель-Бек, сумели доказать на собственном примере, что свободомыслие, самобытность и вкус к жизни — выбор, доступный при любых обстоятельствах. Невзирая на трагическую семейную историю и советскую повседневность.
«Знаешь, ты задал планку, на которую мы, все Долецкие, равняемся до сих пор… Прямая спина, кайф от того, что делаешь, внутренний стержень, порядочность, врожденный стиль, любовь ко всему изящному. Все, что стало у нас фамильным. Родовым».
