Материал публикуется в двух частях. Первую часть можно прочитать здесь.
«Обитель», Захар Прилепин (2014)
В те далекие времена, когда творчество автора еще можно было отделить от его личности, у Захара Прилепина вышел роман «Обитель» о Соловецком лагере особого назначения и сразу же получил «Книгу года» и премию «Большая книга» сезона 2013-2014, обойдя «Теллурию» Владимира Сорокина. Выросший из молодой, агрессивной мужской прозы («Санькя», «Грех», «Ботинки, полные горячей водкой»), брутальный и цельный писатель Прилепин к тому моменту входил в число «100 выдающихся людей года в России», по версии «Русского репортера», был пятым в списке перспективных политиков и вообще человеком на виду. «Обитель» получила огромный резонанс, возглавила список самых читаемых книг года в библиотеках, а сам Прилепин занял второе место в рейтинге писателей года сразу после Донцовой. Сейчас весь этот инфошум уже слетел и забылся, а роман остался. Почему?
Прилепин, отправив совсем еще юного парня Артема Горяинова на Соловки (за преступление, о котором читатель узнает ближе к концу), воссоздает жизнь в лагере с удивительной художественной достоверностью. Бытовой распорядок лагерной жизни и внутреннее устройство сложной иерархической системы Артем испытывает на себе, и Прилепин задействует все органы чувств, чтобы читатель встал на его место. Голод, жажда, теснота и духота, укусы насекомых, бесконечные крики чаек, тяжесть мокрых бревен в ледяной воде, дух немытого тела… Соловецкая бытовая жизнь становится фоном твоей.
Да, историки потом пеняли Захару, что некоторые события он спрессовал по времени, а некоторые и вовсе выбросил, но он писал прозу, а не летопись. И хотя писал не о том, что видел сам, как Шаламов и Солженицын, художественная правда «Обители» безусловна (и нисколько не отменяет, а лишь дополняет общую картину). Будучи человеком ярко выраженных убеждений, Прилепин в «Обители» сумел остаться беспристрастным, как подобает художнику, и не встать ни на одну сторону. Да единой чистенькой правды и нет. Соловецкий лагерь с его школой, биостанцией, типографией и газетами, театром и оркестром, с исправительными работами для воров, убийц, священников и политзаключенных, с писаными и неписаными законами — искаженная модель государства, где, как замечает владыка Иоанн, не всегда понятно, кто в аду. Палачи и жертвы взаимозаменяемы — это условие чудовищного эксперимента. И надо обладать писательской смелостью Прилепина, чтобы на этом сложном, болезненном материале устроить главному герою взлеты и падения в духе классического приключенческого и даже авантюрного романа. Но главное не это.
Процитирую Дмитрия Бутрина: «Вторая книга „Обители“ — один из самых невероятных текстов в русской литературе, видение, ради существования которого, возможно, и был придуман Захар Прилепин. Читать стоит только то, что вы не забудете — а это вы не забудете». Не забудете ужас карцера на Секирной горе, где человек остается наедине со страхом смерти, с предательством своего тела и с самим собой, поскольку, хотя карцер набит людьми — в выстуженном храме нары в три этажа и параша в алтаре, — все они должны сидеть на жердях, как куры, без одежды, не шелохнувшись и молча. На кружке кипятка, полученной в пять утра, и вечерней кружке баланды.
Процитирую Дмитрия Бутрина: «Вторая книга „Обители“ — один из самых невероятных текстов в русской литературе, видение, ради существования которого, возможно, и был придуман Захар Прилепин».
Читайте также
Не забудете, как в ледяном храме спали «штабелями», укладываясь в четыре слоя, друг на друга, так что внизу каждую ночь кто-то задыхался, но остальные отогревались. Не забудете разговор Артема с чудом сохранившимся ликом Христа на стене и коллективную исповедь людей, которые уверены, что смерть придет прямо сейчас.
И если (когда) вы потом окажетесь на Соловках, неважно, через сколько лет после прочтения романа (я приехала через восемь), и услышите крики чаек, вся «Обитель» встанет перед глазами и наложится на остров. И вы узнаете камни, и воду, и давящие своды, и найдете тот самый светлый Христов лик, и возблагодарите Бога за то, что для вас это в первую очередь литература.
«Мягкая ткань. Батист» (2015), «Мягкая ткань. Сукно» (2016), Борис Минаев,
Дилогия «Мягкая ткань» журналиста и писателя Бориса Минаева, возможно, не так хорошо известна читателям, как другие романы из этого списка. И это означает лишь, что наступило самое время ее прочесть. В 2016 году за «Мягкую ткань» Борис Минаев получил награду «Человек года» журнала GQ в номинации «Писатель года» и вышел в финал «Русского Букера» и премии «Ясная Поляна».
Много вы знаете русских романов о Первой мировой войне? Вот то-то и оно, их почти нет. События ХХ века рвут мягкую ткань человеческой жизни на две части: пока еще имперский «Батист», слишком роскошный для войны, но все еще возможный, и солдатское «Сукно» революции, войны гражданской и Второй мировой. Судьбы людей разорваны на лоскуты, но у Минаева есть дар сшивать их воедино жаждой жизни. В многоцветном полотне человеческих судеб есть основные нити: доктор Весленский, братья Каневские и сестры Штейн — и сплетенные с ними: врачи, солдаты, следователи НКВД, поэты.
Невероятно интересно наблюдать, как Борис Минаев создает узор истории за счет погружения в мир конкретных героев и внимательного вглядывания в детали ежедневной, совершенно бытовой жизни. Как работала в эвакуации передвижная лаборатория, что делали библиотекари в филиале Ленинки в бомбоубежище (как вообще так вышло, что в военной Москве 1941 года под бомбами люди думали о книгах)? Для чего юному Дане Каневскому переплывать Ла-Манш, если прекрасная Мари и без того отвечает согласием на его нежность, что за личное выяснение отношений с Богом? Для чего доктор Весленский бальзамирует тело своей любимой жены, разве ХХ век способствует поиску бессмертия? Мягкая ткань дилогии, как и жизнь, состоит из человеческих отношений и переживаний: любви, нежности, разлуки, жестокости, попытки обмануть судьбу — и из повседневных мелочей, которые одни только и важны. Это из них вьются нити, которые сплетаются в полотно семьи, рода — единственную ткань, способную преодолеть конечность бытия.
Борис Минаев, прежде известный как лауреат премии «Заветная мечта» за подростковую книгу «Детство Левы», написав большой философский роман на все времена, признавался: «Я начал с детских рассказов, но неожиданно для себя, в два прыжка, очутился на совершенно иной территории. Никогда не думал, что смогу написать о Первой мировой и о революции». Он пошел за героями — и они не подвели. «Я этих людей не придумывал детально, а скорее очень хорошо представлял себе: не внешне, а внутренне, по их интонации и по какой-то душевной организации. Доктор Весленский, Даня Каневский, их женщины — стали для меня чем-то вроде семьи. В семье такое дело — ты можешь не формулировать свое отношение к людям, можешь даже затрудняться в описании их характеров, если тебя, например, спросят об этом, но ты их настолько чувствуешь и знаешь нутром, что тебе не нужно задумываться. Они слишком близкие, чтобы задумываться».
Невероятно интересно наблюдать, как Борис Минаев создает узор истории за счет погружения в мир конкретных героев и внимательного вглядывания в детали ежедневной, совершенно бытовой жизни.
Читайте также
Сам Минаев говорил, что любит эту дилогию в первую очередь потому, что появилась «возможность развиваться, изобретать новый язык, работать с историческими источниками, выстраивать свои модели русской истории, ну и так далее. С другой стороны, это прежде всего роман о любви, о семье, о взрослении, об отношениях между братьями и сестрами, родителями и детьми. Так что „Детство Левы“ и „Мягкая ткань“, безусловно, взаимосвязанные книги». Стилистически изящный, воздушно-литературный «Батист» с плотной вязью деталей и жестковатое, рубленое «Сукно» с подкладкой из ритмов революционного и военного времени — дилогия об отношениях людей друг с другом и со временем, в которые вплетены сложнейшие политические, национальные, этические и философские вопросы и конкретной исторической эпохи, и человеческого бытия в целом.
«Заххок», Владимир Медведев (2017)
В западной литературе нового времени отчетливо видна волна интереса к литературе бывших колоний. И это не только английская тенденция, наглядно проявленная в длинных списках Букеровской премии последних лет. Мировая литература вообще повернулась в сторону малых земель, затаенных уголков, экзотических культур и жизненного опыта, отличного от европейского, — начиная от книг нобелевского лауреата Абдулразака Гурны с его проблемами беженцев до африканской писательницы Чимаманды Нгози Адичи или номинированного на Букер индонезийца Эки Курниавана. В отечественной же прозе с распадом СССР стали куда реже звучать голоса писателей из Киргизии, Казахстана, Дагестана и других бывших союзных республик. Да, сейчас есть прекрасные книги Сухбата Афлатуни («Поклонение волхвов»), Андрея Волоса («Хуррамабад», «Возвращение в Панджруд») и Наринэ Абгарян («С неба упали три яблока», «Зулали»); об особенностях национального мировосприятия сегодняшней жизни отлично пишут молодые авторы: Ислам Ханипаев из Махачкалы, Азамат Габуев из Владикавказа и некоторые другие. И все же пока сложно сказать, есть ли в современной прозе писатели уровня Гамзатова, Искандера, Айтматова.
Однако ясно, что совершенно особое место в литературе ХХI века занимает напряженный, многоголосый, эмоционально трудный для чтения роман «Заххок» Владимира Медведева о гражданской войне в Таджикистане в начале девяностых. «Что же с нами со всеми будет?» — спрашивает в финале один из героев, и автор как может отвечает на этот сложный вопрос всем своим романом. Как писала в свое время открывшая «Заххок» для широко читателя Галина Юзефович, «Медведев не злоупотребляет физиологическими подробностями, и кровь у него льется очень дозированно, однако нагнетаемое внутри романа эмоциональное напряжение и ужас настолько велики, что буквально выдавливают, вытесняют читателя из текста». Но поскольку сопереживать живым, настоящим, а не героически киношным героям «Заххока» начинаешь буквально с первых страниц, «бросить их в неизвестности, наедине с надвигающейся бедой» совершенно невозможно.
Русская учительница Вера, похоронив мужа-таджика, главврача одной из больниц Душанбе, оказывается совершенно не защищенной перед местными и вынужденно перебирается к родственникам в далекий памирский горный аул Талхак. Брат мужа, бывший колхозный ветеринар Джоруб, селит у себя Веру и ее 16-летних близнецов Андрея и Зарину и по мере сил помогает воспитанным в русской культуре племянникам разобраться с тонкостями запутанного восточного этикета. Жизнь худо-бедно налаживается, но через несколько недель в соседнем ауле размещает свою ставку наводящий ужас на округу жестокий полевой командир Зухуршо Хушкадамов. Он всюду появляется с огромным удавом на плечах, наслаждаясь страхом и насилием, которые сеет вокруг себя, как змеерукий тиран Заххок из поэмы «Шахнаме». Он хочет отнять все крошечные земельные наделы, что есть в округе, засеять их маком, создать собственное наркокняжество и пустить наркотрафик через местное ущелье. Где как ни на осколках империи, куда еще долго не доберется новая власть, сеять семена зла. А еще Зухуршо, привыкшему брать что хочется, приглянулась нежная блондинка Зарина.
Особое место в литературе ХХI века занимает напряженный, многоголосый, эмоционально трудный для чтения роман «Заххок» Владимира Медведева о гражданской войне в Таджикистане в начале девяностых.
Читайте также
В романе Владимира Медведева нет единого рассказчика. Странный и страшный мир «Заххока» создается голосами семерых героев — узнаваемыми, стилистически точными. И в этой полифонии невозможно не слышать правду, особенно когда все они — такие разные — перестают перебивать друг друга и начинают звучать в унисон. Молодой, горячий, жаждущий справедливости и бессильный Андрей, наивная, напуганная Зарина, верящий в неписаные законы и ошибающийся Джоруб, дремучий и неуклюжий кишлачный парень Карим, по прозвищу Тыква, которому насмешки окружающих не мешают мечтать о Зарине, альтер-эго автора — столичный журналист, родом из Таджикистана, который прилетел ради интервью с одним из вождей войны (вполне реальным, кстати) — вором в законе Сангаком Сафаровым. Еще двое — персонажи посложнее: бывший советский офицер (а теперь командир личной армии Зухуршо) Даврон и суфийский шейх Ваххоб, почти доктор философии, бросивший кафедру и науку из-за смерти старшего брата и вынужденный вернуться к отцу.
«Заххок» — тот редкий образец современного романа, когда многоголосье нужно автору не ради постмодернистской стилизации, а для усиления ощущения трагедии. Силу зла и его власть над людьми с разной степенью осознанности, но одинаково сильно чувствуют и доктор философии, и кишлачный дурачок. И выразительная стилистика здесь не цель, а средство. «Это тот самый редкий случай, когда автору есть о чем рассказать, и он про это рассказывает, — писал о „Заххоке“ критик Вадим Нестеренко. — Рассказывает умело, виртуозно конструируя сюжет, не провисающий ни на минуту, филигранно удерживая интригу». Из истории своенравного и жестокого горного мирка складывается отчетливое понимание того, как устроена природа власти и почему на этой земле любая новая система, немедленно возникающая на месте разрушенной, начинает выделять яд диктатуры и жестокости, который люди поначалу ошибочно принимают за противоядие.
«F20», Анна Козлова (2017)
В современной русской прозе не так просто встретить новый тип героя. Кажется, что все герои нашего и ненашего времени найдены, все лишние люди описаны и ничего нового уже не предложить. Однако в 2017 году сразу две женщины-писательницы сумели это сделать. Ольга Славникова получила премию «Ясная Поляна» за новый тип героя-негодяйчика в книге «Прыжок в длину», а Анна Козлова выиграла «Нацбест» с романом «F20», где вывела на передний план двух героинь, которым в других романах перепала бы в лучшем случае роль второго плана. По коду МКБ F20 — это шизофрения. И у обеих героинь Козловой — Юли и ее сестры Анютика — как раз она. «Не лечиться нельзя, от лечения еще хуже. Одна капитулировала, другая сопротивляется, какая именно стратегия лучше — вопрос сомнительный», — формулирует критик Константин Мильчин.
Скупо и сухо, но при этом физиологично, правдиво и бесстрастно Анна Козлова, известная своим резким, обнажающим взглядом на жизнь, описывает Юлино взросление. «F20» — будни подростка с диагнозом в мире, ненормальном настолько, что непонятно, у кого на самом деле тут шизофрения. «Притворяйся нормальной — это все, что ты можешь сделать. Как и я», — советует сестре Анютик. Как говорит сама писательница, «это роман не про шизофрению, а про всех других, живущих рядом с „нормальным“ большинством и притворяющихся, что их нет». Открывая «F20», надо понимать, как честно и без всякого снисхождения к читателю умеет писать Козлова. Ее книга жесткая, откровенная и хлесткая, но только так и можно рассказать о невидимых героях — без бессмысленных слов о жалости.
Время от времени я вижу среди отзывов на роман заявления «диванных специалистов», что Козлова, мол, ничего не смыслит в болезни и написала мрачную чернуху ради эпатажа. Разумеется, это позиция исключительно читателя-страуса: мир не может быть таким отвратительным, ваша Козлова все выдумала. Однако, когда книга только вышла, моя хорошая знакомая — врач-психиатр, заведующая отделением одной московской психбольницы — написала следующее: «Очень сложные чувства. Первые страницы раздражали, а потом… хотелось плакать. Буквально двумя предложениями, абсолютно точно и жестоко, описана побочка от нейролептиков. Так, как на самом деле. С патографической, клинической скрупулезностью — психоз. И остальное, о чем больно говорить, тоже очень честно. Не проходит ощущение, что главная героиня — самая здоровая, несмотря на F20». И подытожила: «В общем, коллегам рекомендую, если вдруг еще кто не успел. Ординаторам — точно читать. Для психиатрии это знаковый роман».
«F20» — будни подростка с диагнозом в мире, ненормальном настолько, что непонятно, у кого на самом деле тут шизофрения. «Притворяйся нормальной — это все, что ты можешь сделать. Как и я».
Читайте также
И для литературы тоже. Анна Козлова как раз понимает всех своих героев и в отличие от «диванных экспертов» принимает их. Посыл романа, по ее собственным словам, в «невозможности, некомпетентности любого судейства. Это же не столько про шизофрению. Это скорее про желание быть собой, право быть собой. Про момент, когда ты себя принимаешь, признаешь». Признать, что Юля с ее диагнозом тоже героиня русской литературы, — важный шаг, и благодаря премии «Национальный бестселлер» он сделан.
«Вечная мерзлота», Виктор Ремизов (2020)
В этом списке несколько книг, где художественный вымысел накладывается на правду, но «Вечная мерзлота» — единственный текст, применительно к которому слова «исторический» и «роман» абсолютно равнозначны. Мощный, фактологически выверенный и художественно достоверный 800-страничный русский эпос о сталинском времени и годах террора с послесловием, которое читатель еще долго будет мысленно продолжать сам.
«Вечная мерзлота» начинается и заканчивается ледоходом на Енисее: в 1949 году буксир «Полярный» везет баржи с заключенными на новую грандиозную стройку железной дороги за полярным кругом, а в 1953-м, сразу после смерти Сталина, амбициозный и бессмысленный проект замораживают — и те же баржи увозят оставшихся обратно. Между двумя ледоходами целая жизнь огромной страны в нечеловеческих условиях и две личные истории: бывшего геолога, доктора наук, а теперь заключенного и лагерного фельдшера Георгия Горчакова и молодого, верящего в мудрость вождя и необходимость перемен речного капитана Сан Саныча Белова, которого система затянет в свои жернова и искалечит.
Трижды судимый Горчаков свой первый срок получил сразу после открытия рудных месторождений в Норильске, практически вслед за наградой. Тогда и он, и его молодая жена, блестящая пианистка Ася, были уверены, что все образуется, власти во всем разберутся. Когда его осудили на 10 лет, он ждал свободы и возвращения домой. Приговор на 25 лет Горчаков (книги которого тем временем штудируют ведущие геологи мира) принимает стоически и, уверенный, что никогда больше домой не вернется, принимает решение порвать все связи с родными: просит жену забыть о нем, сказать сыновьям, что отец погиб, и выйти замуж за другого. Таким, принявшим свой жребий зэком с прошлым светила геологии читатель и видит Горчакова в романе. Ася с его решением никак не смирилась, жизнь и трагедия этой семьи становятся первой опорной сюжетной линией романа.
Вторая же связана с прозрением прямодушного и открытого Белова, который, даже привозя заключенных на каторжные работы и много общаясь с теми, кто попал в жернова системы, долго оставался верным сталинцем. Ему не могло прийти в голову, что такой, как он, честный, удачливый, получивший ордена и награды блестящий капитан — подходящая пешка в нквдшной игре. Пройдя вместе с Беловым сложный путь от отрицания к постепенному осознанию через испытания, унижения и пытки, можно представить, как должен был внутренне меняться подвергавшийся всему этому живой человек. Причем Ремизов не дает забыть, что и допросы, и пытки, и издевательства не имели другой цели, кроме нагнетания страха и имитации деятельности. Как точно формулирует критик Ольга Богуславская в «Дружбе народов», власти «требовалось разоблачение крупных заговоров — органы откликались и спешно надували еще один огромный пустой пузырь-симулякр. Пустой, но при этом пожирающий людей».
Мощный, фактологически выверенный и художественно достоверный 800-страничный русский эпос о сталинском времени и годах террора с послесловием, которое читатель еще долго будет мысленно продолжать сам.
Читайте также
Говоря о «Вечной мерзлоте», некоторые критики почему-то пишут, что браться за тему лагерей после Варлама Шаламова и Александра Солженицына не стоит. По-моему, это равносильно призывам к забвению. Финалист «Большой книги» и «Русского Букера» Виктор Ремизов, разумеется, из другого поколения литераторов, он опирается не на собственный опыт, а на множество документов и свидетельств реальных людей — от личных, рассказанных в живых беседах воспоминаний заключенных Ермаковского лагеря до книги памяти Енисейского пароходства, от мемуарной литературы лагерников до архивов «Мемориала» (организации, признанной в России иностранным агентом. — Прим. ред.). Но, по-моему, как раз временная дистанция, умение сопоставлять факты и видеть историческую перспективу дают Ремизову нужную объективность и мужество писать.
Невозможно читать без слез авторское послесловие и благодарности тем, чьи судьбы легли в основу героев романа, невозможно не думать о миллионах людей, которые жили тогда, и не проводить личные и исторические параллели. О «Вечной мерзлоте» писать трудно. Этот роман ворочается внутри долго, и даже хорошо знающим историю тяжело пропускать его через себя. Тяжело, но необходимо.
Ремизов не дает забыть, что грандиозное строительство Великой Сталинской Магистрали, полторы тысячи километров железной дороги, проложенной по полярному кругу от низовий Енисея к Северному Уралу, — прихоть одного человека, не просчитанная проектировщиками, а на выходе потемкинская деревня, построенная поверх замерзших болот по нехоженой тайге ценой тысяч жизней. Опубликованный список остановленных строек, утвержденный немедленно после смерти Сталина, масштабирует происходящее и производит оглушающее впечатление.
Виктор Ремизов со своей спокойной манерой письма, живым языком и выразительным синтаксисом вообще обладает талантом увеличивать кратности. Он сперва дает в руки читателю мощный бинокль, а потом очень естественно меняет фокус — и каждая деталь, каждая поражающая до глубины души ситуация и судьба, прожитая читателем в романе, становится лишь одной из многих. Правдивость открывшейся картины почти невозможно вынести, но беспощадность истории в том, что она всегда готова повторить урок для тех, кто отводит глаза и не готов смотреть в прошлое.
Материал публикуется в двух частях. Первую часть можно прочитать здесь.
Фотография: unsplash.com
