Материал публикуется в двух частях. Первую часть можно прочитать здесь.
«Маленькая жизнь», Ханья Янагихара
Если Маргарет Этвуд обернула рассказ служанки Фредовой в плотный слой антиутопии (чтобы, когда становится совсем непереносимо, оставался шанс сказать себе, что это фантастика), Ханья Янагихара читателю в литературной анестезии заведомо отказывает. В «Маленькой жизни» (и в современной прозе пост-янагихарного периода) травмы и внутреннюю боль больше невозможно игнорировать. «Это уже не литература в старинном понимании. Хоть снова учись читать, — писал мне про „Маленькую жизнь“ тонко чувствующий суть художественного слова литературовед и критик Валентин Курбатов, мудрейший член жюри премии „Ясная Поляна“, увы, покинувший этот мир в 2020 году. — Тут видно, как прекрасен и как невыносим человек. Написавший на обороте книги, что „назвать ее шедевром было бы преуменьшением, а не преувеличением“ — прав. Это замешательство рецензента перед мужеством и силой автора, перед тем, сколько страдания приняла на себя Янагихара. Мужчина бы не выдержал. Не знаешь: то ли наградить, то ли запретить, как гибельное чтение».
Все, что вы не хотели знать о людях, останется с вами, искусно и даже любовно разложенное автором на невыразимо прекрасном фоне. Никакой фантастики, никаких других миров и далеких времен — Янагихара намеренно показывает вневременную и при этом абсолютно современную Америку, тасует карты судьбы и начинает собирать пасьянс на четырех молодых королей, подробно объясняя читателю каждый ход.
В огромном — почти 900-страничном — романе в центре внимания всего четыре героя: юрист и математик Джуд, архитектор Малкольм, начинающий актер Виллем и художник Джей-Би. На светлом полотне их близкой дружбы Янагихара и располагает прошлое и настоящее каждого, в первую очередь, конечно, Джуда. Мушкетерско-братские, а потом и более близкие отношения друзей проявляют не только их творческие амбиции, мечты и поиски себя, но и детские травмы, рухнувшие надежды, насилие и боль. «Маленькая жизнь» рассказывает о странных, страшных, порой совершенно невыносимых вещах. И терапевтическим образом отстраненная манера Янагихары говорить об этом как раз и учит эти эмоции называть, принимать и проговаривать.
Возможно, возьми Янагихара за основу женскую дружбу, такого ошеломляющего эффекта не получилось бы, но роман выстроен вокруг судеб четырех мужчин, которые не особенно умеют проявлять и выражать свои чувства. И в этом молчании, в невысказанных переживаниях скрыта невероятная сила, которая обрушивается на читателя, как только он ближе знакомится с жизнью калеки Джуда и его друзей. «Одна из главных героинь романа — дружба как молитва о спасении в разобщенном мире. Похоже, и автор ухватывается за нее, чтобы спастись, но вынужден сдаться жестокости мира и смиряется, когда его героев унижают, убивают, словно мир не может утолиться своей жестокостью. Хотя главное слово книги — „прости“. Все просят друг у друга прощения, но не могут справиться с миром, не властны над собой», — говорит Валентин Курбатов. И с горечью христианского сердца сокрушается, что «при всей жестокости это самая нежная, самая горькая, самая отвратительная книга. Не „маленькая жизнь“, а большая „палата номер шесть“. О Боге никто никогда даже вскользь, Ему тут места нет. Сами себе рай и ад, спасение и суд, смерть и бессмертие. Вот что мы с собой сделали за века цивилизации. Приговор человечеству в жанре гимна».
Прием Ханьи Янагихары с полным обнажением страдающей души и созерцательным изучением глубинных травм после успеха «Маленькой жизни» пытались повторить многие, но так глубоко и искусно пока не удавалось никому
Читайте также
Чтение «Маленькой жизни» временами становится мучительным и невыносимым, как страдания Джуда, но их точно так же нельзя избежать или облегчить, только пережить, пропустив через себя. Этот роман лишает сна и покоя — Янагихара очищает читателя как луковицу, слой за слоем, заставляя быть предельно честным с собой. В намеренно герметичном пространстве романа, где нет очевидных связей с внешним миром, маленькая частная человеческая жизнь остается единственной ценностью. И во время чтения не раз ловишь себя на том, что готов снова и снова идти вслед за автором ради этого практически осязаемого ощущения хрупкости и полноты жизни.
Прием Ханьи Янагихары с полным обнажением страдающей души и созерцательным изучением глубинных травм после успеха «Маленькой жизни» пытались повторить многие, но так глубоко и искусно пока не удавалось никому.
Трилогия «Миллениум», Стиг Ларссон
Исследование социального зла и одновременно изучение внутренних пределов человеческой жестокости — фирменные приметы скандинавского нуара, который с начала двухтысячных задает планку мирового детектива, выводя лучшие его образцы за пределы жанра. Точка отсчета, безусловно, трилогия шведского журналиста и антифашиста Стига Ларссона «Миллениум» о девушке с татуировкой дракона Лисбет Саландер и ее напарнике журналисте- расследователе Микаэле Блумквисте.
Первая книга цикла «Девушка с татуировкой дракона» (а в оригинале «Мужчина, который ненавидел женщин») вышла в 2005 году — и это был оглушительный успех, которого, увы, не успел увидеть сам Стиг Ларссон, скоропостижно скончавшийся от инфаркта. Роман о девушке-хакере и ее напарнике, которые под видом написания семейной хроники расследуют давнее исчезновение внучатой племянницы легендарного шведского промышленника Хенрика Вангера, переведен на 40 языков, в мире продано двадцать два миллиона экземпляров книги, а общие продажи «Миллениума» перевалили за 83 миллиона. Этого и добивался талантливый и неутомимый Ларссон, который был готов бить во все колокола, чтобы привлечь внимание к проблемам внешне благополучной Швеции. Его трилогия — это огромный социальный репортаж об извращенном насилии по отношению к женщинам, о злоупотреблении шведской системы опеки и соцзащиты, о процветающем неонацизме, упакованный в форму динамичного лихого детектива с отличной парой нестандартных героев.
Если посмотреть на любой из трех написанных им томов (Ларссон задумал десять, но не успел), о социальных проблемах там говорится жестко, прямо, с документами, статистикой и фактами. В качестве эпиграфа к каждой главе «Девушки с татуировкой дракона» используются статистические данные: «48% женщин Швеции подвергались насилию со стороны мужчины», «13% женщин подвергались грубым формам сексуального насилия», «92% процента женщин, подвергшихся сексуальному насилию, не заявляли об этом в полицию». И если прочесть хотя бы опубликованный после смерти писателя сборник его журналистских статей «Неизвестный Стиг Ларссон. С чего начинался „Миллениум“», становится очевидно, что все материалы кропотливо собраны и проверены им за годы расследований.
За активную журналистскую и политическую позицию Ларссону не раз серьезно угрожали, но он был крепким орешком: в конце семидесятых участвовал в подготовке женских партизанских отрядов в Эфиопии — учил женщин обращаться с гранатометом, в начале восьмидесятых вместе с гражданской женой Эвой Габриэльссон участвовал в создании организации шведско-гренадской солидарности, был представителем британской антифашистской газеты и основал шведскую организацию «Экспо», чтобы противодействовать распространению среди молодежи крайне правых расистских и нацистских взглядов. Стиг Ларссон, как и его герой Микаэль Блумквист, читал лекции и участвовал в публичных дебатах, написал нон-фикшен-книгу «Правый экстремизм» и массу статей, но основную ставку в итоге сделал на художественную литературу, надеясь, что через эмпатию и погружение в мир своей главной героини Лисбет Саландер сумеет расшевелить более широкую аудиторию.
Роман о девушке-хакере и ее напарнике, которые под видом написания семейной хроники расследуют давнее исчезновение внучатой племянницы легендарного шведского промышленника Хенрика Вангера, переведен на 40 языков.
Читайте также
Надо сказать, Стиг Ларссон не первым придумал использовать для такого серьезного разговора с аудиторией детективный роман. Строго говоря, основные компоненты будущего скандинавского нуара нащупали Май Шёвалль и Пер Валё еще в 1965 году. Они первыми сознательно добавили в классический детектив политическую идеологию и социальные мотивы преступлений, чтобы давать анализ политической ситуации в стране, но именно Стиг Ларссон, а вслед за ним Ю Несбё довели это до совершенства. Новый подход совершенно изменил отношение интеллектуалов к детективной литературе — ее стали воспринимать всерьез. Сейчас скандинавские детективы отзываются на самые острые общественные проблемы и помимо расследования конкретного преступления собирают «улики» посерьезнее: критикуют неэффективную работу полиции, обвиняют политиков и судей в коррупционных связях, исследуют социальные и экономические мотивы, которые толкают людей на криминал.
«Виноваты звезды», Джон Грин
Что сделал Джон Грин для литературы нового времени? Запустил мировую моду на романы young adult, написав историю любви подростков, больных раком. Он, конечно, достойный литературный напарник Ханьи Янагихары по части выбора темы с большим потенциалом манипулятивного слезовыжимательства, но надо признать, что и с умением рассказывать у Грина все очень неплохо. Это важно, потому что без таланта рассказчика нельзя писать о первой любви шестнадцатилетней Хейзел с метастазами в легких и баллоном с кислородом за плечами и 17-летнего Огастуса с протезом после остеосаркомы, — слишком велик риск скатиться в дешевую мелодраму. Однако Грин взялся за этот драматичный сюжет, во-первых, уже будучи известным писателем книг о подростках и обладателем премии Американской библиотечной ассоциации за дебютный роман «В поисках Аляски», а во-вторых, компенсировал выбор темы предельной честностью и пониманием психологии своих героев.
Дело в том, что после колледжа будущий журналист и писатель Джон Грин провел пять месяцев в детской больнице. Он тогда собирался стать священником и пришел работать с детьми, страдающими от тяжелых заболеваний. Этот опыт близкого общения с умирающими детьми и стал отправной точкой романа «Виноваты звезды».
«В конце моей семнадцатой зимы мама решила, что у меня депрессия, потому что я редко выхожу из дома, много времени провожу в кровати, перечитывая одну и ту же книгу, мало ем и посвящаю избыток свободного времени мыслям о смерти. Если вы читали буклет, сайт или статью, посвященную раку, вы знаете, что авторы называют депрессию одним из побочных эффектов онкологии. На самом деле депрессия не побочный эффект рака. Депрессия — побочный эффект умирания», — так, с прямой во всех отношениях речи Хейзел начинается роман «Виноваты звезды». Хейзел и Огастус созваниваются, встречаются, поддразнивают друг друга, читают наперегонки книги и пишут письмо автору любимого романа, который оставил финал произведения открытым.
«Виноваты звезды» вышли в 2012 году и тут же возглавили список бестселлеров The New York Times. «Смесь меланхолии, сладости, философии и веселья. Грин показывает нам настоящую любовь… и это намного романтичнее, чем любой закат на пляже», — комментировали рецензенты, а подростки, настоящие и бывшие, рекомендовали книгу наперебой. Джон Грин не стал никого обманывать: у его героев тяжелая форма рака, хоть и в стадии ремиссии, поэтому чудес не будет. В реальности любовь не в силах противостоять смерти, как в сказках, но зато она может существенно изменить ощущение жизни.
После «Виноваты звезды» начался настоящий бум прозы young adult — и романы о 17-летних перекочевали с полок детской литературы на собственные стеллажи, а возраст читателей перестал ограничиваться тинейджерским.
Читайте также
После «Виноваты звезды» начался настоящий бум прозы young adult — и романы о 17-летних перекочевали с полок детской литературы на собственные стеллажи, а возраст читателей перестал ограничиваться тинейджерским. К концу 2012 года в рецензиях The New York Times даже появился термин «ГринЛит» для описания подобных young-adult-романов с «язвительными остроумными диалогами, несовершенными героями, эпизодическими попойками, безответными влюбленностями и разбивающими сердце сюжетными поворотами». Wall Street Journal констатировал, что именно с Джона Грина и его запоминающегося стиля началось «становление новой, золотой эры современной реалистической подростковой беллетристики» после десятилетия «господства книг о молодых волшебниках и сверкающих вампирах и антиутопий».
Экранизация «Виноваты звезды» 2014 года собрала сумасшедшую кассу, а самого Грина журнал Time включил в список «100 самых влиятельных людей в мире». Теперь личный отзыв 43-летнего писателя о чем-либо мгновенно расходится в соцсетях и вызывает резкий рост продаж — на американском книжном рынке среди издателей и блогеров появилось даже понятие «эффект Джона Грина». Надо сказать, писатель старается этим не злоупотреблять: в сети называет себя феминистом, поддерживая коллег-писательниц, и ведет книжный клуб, доходы от которого идут на благотворительность.
«Разговоры с друзьями», Салли Руни
Молодая ирландская писательница Салли Руни стала известна всему миру после сумасшедшего успеха своей второй книги «Нормальные люди» (о ней в Storyport уже подробно рассказывала Анастасия Завозова). Но все, что выстрелило в «Нормальных людях», сама Руни нащупала, постаралась определить и передать еще в своем дебютном романе «Разговоры с друзьями». И мне эта книга кажется куда свежее, трепетнее и ценнее, чем спрессованные «Нормальные люди», которых Руни плотно-плотно набила актуальным литературным концентратом собственного приготовления. Согласитесь, лимонад из свежего лимонного сока и лимонная кислота оставляют разные впечатления (хотя для развития пищевой промышленности лимонная кислота, может, и в сто раз важнее).
Что же сделала Руни? Она поступила как камера Polaroid с функцией мгновенной печати снимка — запечатлела, проявила и предъявила миру сегодняшних двадцатилетних европейцев как они есть. Причем показала разом глазами их самих и глазами предыдущего поколения. Как сформулировала Анастасия Завозова, Салли Руни пишет о миллениалах, «которые всю дорогу пытаются понять, что есть нормальность в условиях современного мира».
И нам-то важно, что их «универсальные попытки разобраться в собственных чувствах к себе и друг другу в условиях бесконечного информационного шума и вечно мешающего образа нормального человека в вакууме» фиксирует не условная Оливия Киттеридж, которая все видит, подмечает, понимает, но не может передать, а их же собственная ровесница Руни, которая живет на тех же улицах, тусуется в тех же барах и спорит до хрипоты в тех же компаниях.
«Разговоры с друзьями» — безупречный литературный документ, в котором абсолютно сегодняшним, скудно лаконичным языком цифрового поколения зафиксированы его страхи, поиски «своих», попытки самовыражения, неумелые стремления выразить собственные чувства и невозможность искреннего, #безфильтров, общения от сердца к сердцу в условиях, казалось бы, невероятных возможностей коммуникации. Герои «Разговоров с друзьями» постоянно пишут друг другу письма и сообщения, перебрасываются статусами — и все это естественным образом включено в текст романа.
Надо сказать, авторитетный журнал The New Yorker одним из первых начал хвалить Руни именно за язык (казалось бы, слишком простой: он сказал, она сказала, мы обнялись). Очевидно, что намеренно очищенная, скуповатая манера Салли Руни писать — ее важное достоинство: «она пишет с редкой, захватывающей уверенностью, в ясном и требовательном стиле, не загроможденном стероидными образами и вспышками образного языка, которые так обильно используют писатели-ремесленники». Почти стерильно с точки зрения языка, но при этом яростно и страстно Руни исследует тот самообман молодых людей, который все время гнездится где-то за пазухой самопознания и обманчиво греет душу, отравляя ее.
Она показывает, насколько неумение молодых людей принимать себя и критичное, снисходительное отношение к собственной персоне не только вредят им самим, но и рикошетят по другим.
Читайте также
Две юные студентки — рассказчица Фрэнсис и ее ближайшая подруга и немножко любовница поэтесса Бобби — на творческом вечере известного фотографа Мелиссы знакомятся сперва с ней самой, а позже и с ее мужем — актером Ником. Ник и Мелисса на десять с лишним лет старше девушек, но богемная Мелисса любит привечать и опекать творческую молодежь, поэтому приглашает их то в дом, то на день рождения, то зовет с собой к морю. Все четверо проводят много времени в одной компании, обсуждая все на свете, от искусства и политики до секса, дружбы и друг друга. У Фрэнсис практически сразу начинается роман с Ником, а доверительные отношения с Бобби заканчиваются.
Салли Руни пишет о том, как молодые женщины становятся взрослыми и исследуют собственное «я». Она показывает, насколько неумение молодых людей принимать себя и критичное, снисходительное отношение к собственной персоне не только вредят им самим, но и рикошетят по другим. Через талантливую юную Фрэнсис с удивительной способностью к саморазрушению и ее окружение Салли Руни показывает читателю, какие невидимые глазу оковы опутывают и связывают по рукам и ногам очевидно свободных и очевидно не осознающих этого молодых людей.
«Моя борьба», Карл Уве Кнаусгор
После невероятного успеха первого романа шеститомного цикла норвежского писателя Карла Уве Кнаусгора в 2009 году в мире набрал силу тренд на автофикшен — сплав мемуара с песнью акына, эссеистики с поэтической исповедью. После изучения «других» и внимания, направленного вовне, автор перевел взгляд на себя и обратил его внутрь.
Нельзя сказать, что в литературе прежде не было ничего подобного, разумеется, было (от «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста и «Других берегов» Владимира Набокова до поэмы «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева), но Кнаусгор показал, какие возможности открывает этот жанр новой этике и всему болезненному, трудному для обсуждения дискурсу, связанному с насилием, квир-проблематикой, пережитыми травмами и так далее. Хотя сам Кнаусгор пишет, казалось бы, о более простых и прозаичных вещах, описывая в мельчайших подробностях бытовые, семейные, неловкие и стыдные ситуации, вроде выяснения отношений с бывшей женой, своих ощущений от смерти отца-алкоголика или первого неудачного секса, «Моя борьба» декларирует главное: важнее всего не факты, а эмоции, только их подлинность имеет значение.
Исследовательницы жанра и преподаватели этого направления в литературной мастерской CWS Арина Бойко и Наталья Калинникова отмечают, что сам термин «автофикшен» появился в 1977 году во Франции. Его предложил писатель Серж Дубровский, чтобы охарактеризовать свой собственный роман, и обозначил суть жанра как «вымысел абсолютно достоверных событий и фактов». Способность творить литературу из сиюминутных переживаний доводится в автофикшене до абсолюта. Кнаусгор в интервью The Paris Review рассказывал, что для него такое письмо первоначально было способом борьбы с творческим кризисом: «Я установил себе принцип, что я буду писать очень быстро и не буду редактировать, что в тексте будет все. Это был единственный способ заманить себя обратно в писательство». Но за два года он написал шесть увесистых томов, которые неожиданно заворожили всю Норвегию.
Издатели Кнаусгора говорили, что в первый год продаж «Моя борьба» разошлась тиражом более 450 000 экземпляров. Если учесть, что население Норвегии меньше пяти миллионов человек, получается, что книга Кнаусгора есть у каждого десятого (а сколько еще взяли у него почитать!). После успеха в Скандинавии Кнаусгора перевели на английский — и понеслось. Дотошный дневник — 3 600 страниц личных переживаний — цепляет и держит. Британская писательница Зэди Смит писала в соцсетях, что подсела на «Мою борьбу» как на крэк, а американский поэт Бен Лернер сравнил прозу Кнаусгора с гуглом: «Читать Кнаусгора — это как первый раз открыть Google Earth: из космоса ты приближаешь континент, потом страну, потом город, где ты вырос. Можно кликнуть на панораму улицы и прогуляться до дома, где ты родился. Кажется, можно кликнуть еще и увидеть себя-ребенка, как ты лезешь на дерево или исчезаешь на велике за поворотом».
После невероятного успеха первого романа шеститомного цикла норвежского писателя Карла Уве Кнаусгора в 2009 году в мире набрал силу тренд на автофикшен — сплав мемуара с песнью акына, эссеистики с поэтической исповедью.
Читайте также
Письмо как пространство рефлексии привлекает писателей все больше. В постцифровом мире то ли прозрачных границ, то ли призрачных границ уже не важна правда факта. Важна его рефлексия, подлинность переживания. Через десять лет после Кнаусгора Том Поллок напишет young-adult-роман «Heartstream. Поток эмоций» о мире, где люди научились стримить чувства. Для читателей это пока еще фантастика, а вот писатели уверенно взяли этот прием на вооружение. «Автофикшен — волшебная формула романа XXI века. Когда все техники исчерпаны и кругом пост-пост и мета-мета, не остается другого способа, кроме как перестать изобретать литературу и откровенно рассказывать о себе», — констатирует критик Лиза Биргер.
Интересно, что русской «Поттерианы» или «Маленькой жизни» пока так и не появилось — эта эстафетная палочка для современных российских авторов слишком тяжела, а вот автофикшен оказался очень востребован. Получивший премию «НОС»-2019 «Нью-йоркский обход» врача и писателя Александра Стесина, сборник Аллы Горбуновой «Конец света, моя любовь», вышедший в финал «Большой книги», роман «Описание города» Дмитрия Данилова, «Рассказы» сценаристки «Аритмии» Наталии Мещаниновой, «Ода к радости» критика Валерии Пустовой, активно обсуждаемый сейчас пронзительный роман «Рана» Оксаны Васякиной, где молодая поэтесса везет прах умершей от рака матери из Волгоградской области в Сибирь, чтобы похоронить на родине рядом с бабушкой и теткой, — все это классический автофикшен.
Филолог и исследовательница жанра Мария Цирулева определяет суть этого направления так: «Критерий автофикшена для меня — расслабленная и свободная стилистика, такой loose feeling, когда то сюжет, то эссеистические наблюдения, мысли, потом снова немного сюжета». И тут хочется с удовлетворением констатировать, что автофикшен, похоже, становится тем новым козырем, с которого новая русская литература заходит на мировой книжный рынок. Поэтическая, эссеистическая книга «Памяти памяти» Марии Степановой в финале международного Букера этого сезона — хорошее тому доказательство.
Первую часть обзора читайте здесь.
Фотография: unsplash.com
