«Для обеспечения общественного порядка и безопасности следовало бы призвать сюда драгунов и тореадоров, чтобы они заткнули рот этой барышне и надели бы на нее смирительную рубашку, предварительно вылив ей на голову ведро воды. Так им бы наконец удалось заставить ее прекратить эти непристойные движения».
Такую рецензию французская газета Le Siècle опубликовала 8 марта 1875 года, через пару дней после премьеры оперы Жоржа Бизе «Кармен». Сегодня, по данным сайта Operabase, каждый день в мире — от Загреба до Гонконга — где-то дают «Кармен». Популярней только «Травиата». Тогда же парижская публика — среди которой были и Александр Дюма-сын, и Альфонс Доде — восприняла премьеру очень холодно. «Что еще за история про проститутку?» — негодовал корреспондент газеты Patrie. Композитор был так расстроен, что после представления всю ночь до рассвета бродил по парижским улицам, а ровно через три месяца — 3 июня 1875 года — умер от инфаркта в возрасте 36 лет. «История про проститутку» с тех пор стала классикой, а героиня со страниц журнала La Revue des deux mondes (там в 1845 году Мериме опубликовал свою «Кармен», говорил, не хватало денег на покупку новых штанов, надо было что-нибудь сочинить) перешла в пространство мифа и стала частью мировой культуры.
Сегодня Кармен во Франции — персонаж комиксов и арт-буков (особенно хорош альбом Бенжамена Лакомба, где по страницам ползают выписанные тушью пауки, а мантильи Кармен — настоящая ручная вышивка), а еще повод поговорить о природе власти, насилия и свободы. В 2018 году во Флоренции зрители увидели Кармен, которая не погибает от руки своего любовника, а, сопротивляясь, убивает его выстрелом из пистолета. Оперный режиссер Лео Мускато признался, что пока женщины каждый день подвергаются насилию, аплодировать сцене убийства одной из них абсолютно невозможно. Пресса — в зависимости от политических предпочтений — негодовала и восторгалась. «Умер не дон Хосе! Умерла опера!» — написал журнал Le Point. А радио France Culture процитировало режиссера Оливье Пи: «Я прекрасно понимаю, почему Мускато предложил иной конец. В операх XIX века женщина часто представляется жертвой, которая, что еще хуже, соглашается терпеть страдания. И мы не можем не задаваться вопросами. Не видеть, что такое восприятие женщин сегодня уже не может считаться приемлемым».
Интересно же то, что героиня, придуманная французским инспектором по охране памятников — именно этому занятию Мериме посвятил 25 лет своей жизни — и, казалось бы, полностью слепленная из клише и стереотипов (цыганка-воровка, роковая женщина, коварная соблазнительница), словно оказывается сильнее своего создателя и живет собственной жизнью.
Читайте также
Испания как Украина
Сам Мериме не увидит оперы Бизе. Он умрет за пять лет до постановки. Новелла при жизни автора тоже не пользовалась сокрушительным успехом. Мериме признавался, что написал ее за восемь дней. В основе — воспоминания о путешествии в Испанию, совершенном пятнадцать лет назад. В то время Испания для французов, которые читали Шекспира и Вальтера Скотта (а Мериме читал), как Украина для петербуржцев XIX века. Это собирательный Юг и Восток, территория, которую мало кто стремится изучить, но о которой так приятно фантазировать. На Севере — муштра и порядок, необходимо быть застегнутым на все пуговицы, соблюдать приличия и уважать иерархии. Юг — место, где можно позволить себе развязать галстук. Там в представлении государственных служащих — будь их фамилия Пушкин, Мериме или Гоголь — мужчины не пишут рапорты начальству, подпирая локтем промокашку. Они дерутся с быками, занимаются контрабандой, скрываются от властей, ставят свою подпись на объявлениях о собственном розыске (историю о бандите, который поступил именно так, Мериме рассказали его испанские друзья, и она его необычайно вдохновила) — словом, живут настоящей жизнью! А не вот это вот все.
Кстати, Мериме обожал истории о казаках. Он выучил русский язык и прочитал «Тараса Бульбу», проштудировал Карамзина и Костомарова и написал очерки о Богдане Хмельницком и Степане Разине, по его меткой характеристике «коммунисте, социалисте и варваре». «Запорожские казаки напоминают мне наших флибустьеров, — писал он. — Меня привлекают бандиты. Не то чтобы я хотел непременно встретить их на своем пути, но энергия этих мужчин, которые противостоят обществу, вызывает у меня восхищение, которого я стыжусь». «Но вообще-то вы знаете, что я и сам казак», — такое неожиданное признание писатель делает в письме своей знакомой мадам Przedziçka. Казаки — в представлении парижан, переживших взятие столицы в 1814 году, — варвары с Востока, которые, может быть, еще вернутся. «Когда они придут, надеюсь, я буду готов и выучу назубок спряжение всех русских глаголов», — пишет Мериме в письме медиевисту Франциску Мишелю.
Казаки больше не вернутся в Париж, а Мериме — несмотря на дружбу с Тургеневым, перевод «Пиковой дамы» и научные публикации о Лжедмитрии — до России так и не доедет. Испания ближе. И кроме благородных разбойников, там, в воображении писателей-романтиков, живут еще и женщины, с которыми можно не обмениваться длинными письмами о поэтике Шекспира. Интересно, что на литературном юге — русском ли или французском — ведьмы встречаются значительно чаще, чем на севере. Здесь женщины не подчиняются мужчинам: они прыгают им на шею, вроде бы уже укладываются в гроб, а потом выбегают из него, пугают, толкают на преступление, доводят до греха и до приступа. То есть воплощают главный страх: а что будет, если перестать ее опекать и контролировать? Писатели-романтики отвечают: все умрут, но до этого вы как минимум нескучно проведете время. Кармен — родная сестра гоголевской панночки, фантазия о потере контроля и страх потерять в этом полете над украинской степью — или улочками Севильи — самого себя.
Мир «Кармен» как закрытая вечеринка, на которую можно прийти в костюме цыганки и контрабандиста, открыть себя с другой стороны, расширить представления о людских предпочтениях и с удовлетворением закрыть книгу.
Читайте также
Кармен придумал автор, который писал своему другу Стендалю: «Как же плоско время, в котором мы живем, несмотря на все потрясения!» Работница табачной фабрики, которая, развязав платок, скручивает сигары у себя на коленке, — воплощение желания, стыда и страха. Такая может происходить только из Зазеркалья, с территории, где сняты запреты и где идет бесконечный карнавал. Мир «Кармен» как закрытая вечеринка, на которую можно прийти в костюме цыганки и контрабандиста, открыть себя с другой стороны, расширить представления о людских предпочтениях и с удовлетворением закрыть книгу. Возможно, это и объясняет, почему эта «история о проститутке» — преодолев отторжение — до сих пор вызывает огромный интерес и рождает новые интерпретации. «Кармен» — про влечения и тревоги, которые все еще хочется прожить или сыграть.
Архнадзор от Мериме
Мериме написал и другие новеллы, но помнят его в сегодняшней Франции как автора «Кармен», переводчика Пушкина и, возможно, в первую очередь как спасителя французских памятников. О его работе на посту инспектора в 2014 году вышел исторический роман Оливье Дютелли «Монументальные приключения». В 1830 году во Франции создается государственная служба охраны памятников. В то время огромное количество церквей и монастырей по всей стране находилось в руинированном состоянии — наследие Великой французской революции. Государство задается вопросом: оставить их в виде развалин, как в Греции, либо же провести реставрацию. Не без участия интеллигенции — один роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери» навсегда изменил отношение французов к собственному наследию — было принято второе решение.
Руководить службой спасения памятников по счастливому стечению обстоятельств назначили Мериме — к 1834 году он успел поработать в министерстве флота, торговли и внутренних дел и хорошо разбирался в государственной службе. До 1860 года он будет разъезжать по стране, составлять списки церквей, монастырей и гражданских построек, нуждающихся в реставрации, находить необходимые средства, нанимать мастеров. Во многом благодаря Мериме, церкви перестали покрывать штукатуркой. Ему удается спасти от разрушения множество старинных построек, в том числе укрепления в Авиньоне, — их собирались снести, чтобы построить железную дорогу.
Мериме — будь то в текстах, путешествиях или отношениях — уже в XIX веке ищет то же, что и множество современных французов: возможность выйти за пределы уютной квартиры, унаследованной от родителей, где стоит бабушкин шкаф, а на полках — дедушкина библиотека. Отдалиться от привычного, разумно и аккуратно устроенного мира, отправиться в лес, где обитают колдуньи и разбойники. «В России небо кажется больше», — сказала как-то одна француженка, живущая в России. Возможно, в поисках высокого неба Мериме и отправляется вначале в придуманную им же самим Испанию, затем в средневековую Францию и литературную Россию. «В русских есть что-то восточное, и это мне нравится», — говорит он. «Почему же ваша дочь не учит русский язык? — пишет он в письме швейцарскому министру наук и искусств Альберу Штапферу. — Это самый красивый язык Европы, не исключая греческого. Он гораздо богаче немецкого, и его отличает чудесная ясность. А так как этот язык еще молод и педанты еще не успели испортить его правилами, он замечательно подходит для поэзии. Там есть один великий поэт и другой, почти такой же великий. Оба совсем молодыми погибли на дуэли. А еще там есть великий писатель, Тургенев, мой друг».
Сам Мериме сетовал, что пишет слишком «сухо», что его тексты похожи на скелеты. Возможно, «Кармен», Россия, казаки, руины — все это было ради поэзии.
