Фазиль Искандер оставил нам прекрасную прозу и стихи, но именно «Сандро из Чегема» входит в канон классики, и весьма странно, что за этот роман автор не получил Нобелевскую премию. Должен был — так я считаю. И не только я.
Магическое чувство радости
С чем возникают ассоциации, когда читают «Сандро»? Прежде всего с романом Маркеса «Сто лет одиночества». Искандера как-то даже обвиняли в подражании великой книге латиноамериканского писателя. Но этого никак не могло быть: оба романа написаны почти одновременно, с разницей небольшой, да и переведен Маркес у нас был много позже того, когда вышел «Сандро». А по-испански Искандер не читал.
Он вообще ни на каких языках, кроме русского и абхазского (да и то в молодости), не читал. А писал — на русском, это было его выбором. «Я — русский писатель, но певец Абхазии», — самоопределение Искандера. Формула. Он любил словесные формулы и афоризмы — ими усыпан и «Сандро».
Магический реализм — можно и так квалифицировать. Но самое главное — магическое чувство радости, даже счастья, исходящее от этих двух, местами очень грустных, сочинений: латиноамериканского и отечественного. Дело в том, что читатель впадает в эйфорию от действия авторского воображения, помноженного на обаяние словесного артистизма.
«Я — русский писатель, но певец Абхазии», — самоопределение Искандера. Формула. Он любил словесные формулы и афоризмы — ими усыпан и «Сандро».
Читайте также
Дядюшка Искандера
Кто такой Сандро? Тамада и плут, веселый обманщик и прекрасный рассказчик. Справедливый и хитрый, лукавый и серьезный. Герой на все времена. Бессмертный — такие не умирают. Вечный, вступающий в повседневный контакт с окружающим.
Его «отец», а также «племянник» (Сандро представлен как дядюшка, дядюшка повествователя) писатель Фазиль Искандер родился в Сухуми, или, как теперь принято писать, Сухуме. (В прозе Искандера город детства будет называться — внимание, игра! прочтем наоборот! — Мухус.) Фазиль рос в сухумском дворике, где получил первые уроки настоящей дружбы народов, выразимся красиво и по-современному толерантно — там звучала самая разная речь, вместе и рядом жили абхазы, греки, русские, грузины, евреи, армяне, — дети дворика росли под одним ореховым деревом.
Отец Фазиля был персом, в конце 1930-х его депортировали в Иран, он умер на рудниках на острове в Каспийском море. Детство писателя прошло между Сухумом и селом Чегем — этот кусок прекрасного горно-морского пространства и стал его «почтовой маркой», как Йокнапатофа у Фолкнера. Отсюда и пришел к нему его главный герой, Сандро из Чегема.
«Сандро» и цензура
Молодость Искандера совпала с тремя минутами свободы в 1960-е — и он полностью этой свободой воспользовался. Вернее, так: не очень большая, но все-таки относительная вольница оттепели помогла вчерашнему провинциалу. Его рассказы, особенно повесть «Созвездие Козлотура», опубликованная в лучшем тогда издании, журнале «Новый мир», принесли ему известность и даже настоящую славу в литературной среде. Повесть о невозможной попытке вывести новую породу путем скрещивания дикого тура с домашней козой вызывала гомерический хохот. Сюжет обладал еще и политическим подтекстом: еще не остыла недавняя память о кукурузных мечтаниях Хрущева. Это было написано весело и остроумно — тому свидетельство разошедшиеся среди публики цитаты, которыми перекидывались, опознавая своих по духу и чтению.
У Искандера было правило стойкого оловянного солдатика: «Места, подлежащие уничтожению, писать гораздо лучше».
Читайте также
«Сандро из Чегема» тоже появился в «Новом мире», через несколько лет после «Козлотура», в сильно урезанном виде. Шли годы, оттепель сжималась, наступало, по метафоре Искандера, холодное и одновременно душное «время, в котором стоим». Тут и цензура действовала намного жестче — хотя она и до последних дней существования, до 1990 года, не оставляла автора без внимания. Были отсечены целые главы. Две трети — об этом вспоминает Эллендея Проффер, первая с мужем издательница «Сандро» в американском «Ардисе» целиком, двумя томами, в тысячу с лишним страниц. Но у Искандера было правило стойкого оловянного солдатика: «Места, подлежащие уничтожению, писать гораздо лучше». Для наступившей эпохи застоя, которой он первым дал это определение, он искал свой художественный путь и свой язык. Таким языком для него стал эзопов язык.
Он научился обходить труднообходимые препятствия с невероятным изяществом. Язык иносказания насыщал авторскую речь, задерживал читателя над образом и над словом, включал его в опасную игру с бдительной цензурой. Это не был язык рабских намеков — это был язык свободного человека, пробивающего смыслы.
Как «росла» книга
Выбор архитектоники был тоже очень важен. Сандро и другие рассказывали свои истории в застолье, дополняя друг друга все новыми, иногда возникающими по ассоциации, бесконечными историями. Байки были самостоятельными — и цеплялись друг за друга. Если вниманию цензора подвергалась одна глава, на ее место перемещалась другая, построенная по аналогичному принципу. Ни смысл, ни уровень всего произведения в целом не менялись. Когда мы читаем «Сандро», мы находимся как бы внутри этих устных рассказов. А время романа движется с начала ХХ века: через гражданскую войну (с деревянными, по-искандеровски, танками и бронемашинами); через появление советской власти с ее «кумхозами» — так крестьяне произносят новоявленное слово «колхозы»; через любовь, рождение и мнимую смерть (а какой она еще может здесь быть? только обманщицей — в этом смеховом и карнавальном мире); через пляски у сапог Сталина («Пиры Валтасара»).
Искандер использует все оттенки и все возможности смеха, не как «юмора», а как невероятно пластичной и богатой культуры.
Читайте также
Книга продолжала жить и развиваться и после урезанной журнальной публикации. Искандер дописывал новые главы, каждую из которых можно читать отдельно, присоединял новые повествования — и это все приживалось к стволу романа.
Правда, он перерастал границы жанра. Это уже был не просто роман. Это был эпос, частная абхазская ситуация распространялась на весь Советский Союз, выходила за его границы. Есть такие литературные герои, которые как будто ярко национальны, как солдат Швейк, но преодолевают границы и становятся близкими читателям других национальных культур, а человеческое содержание такого национального героя становится всеобщим достоянием. Тем более — если весь текст пронизан смехом в разных его вариантах: светлом и радостном, насмешливой улыбкой, гротеском, карикатурой, иронией и сарказмом. Искандер использует все оттенки и все возможности смеха, не как «юмора», а как невероятно пластичной и богатой культуры.
Воспоминание о Золотом веке счастья
Итак, место действия — маленькая Абхазия между побережьем и горами. Но ведь Черное море выходит в Средиземноморье. И роман насыщается средиземноморской аурой, здесь пахнет лавром и лимоном, под волшебными деревьями встречаются божественно прекрасные влюбленные. А греки здесь не только живут — с их именами в текст входит тень греческих мифов, воспоминание о Золотом веке счастья, любви и понимания.
Искандер в «Сандро из Чегема» и пишет этот вечный пейзаж Золотого века, пронизанного лучами солнца, как пейзаж его прекрасной Абхазии. А все, с чем Сандро насмешливо или саркастически сражается, должно исчезнуть при свете этих лучей вечности.
Оно и исчезло.
Первоначально Искандер хотел назвать свой роман «Сандро из Чегема, или Лекарство для жизни». От второй части названия он отказался, но смысл остался: текст лечебен, он полон высокогорным воздухом, насыщает кровь кислородом, промывает легкие. Но прежде всего он полезен для мозга. Искандер заметил как-то, что он смотрит на литературу как на крепость, куда человек уходит, чтобы вынести этот мир, чтобы обрести внутреннюю гармонию. А чтобы достичь «хорошего» юмора, надо дойти до бездны, заглянуть в нее, увидеть, что там ничего нет, — и вернуться обратно. Фазиль Искандер этот путь для нас совершил. Послушаем его.
Фотография: pexels.com
