Литературные негры
Если верить писательской легенде, то даже история создания «Двенадцати стульев» забавна и авантюрна.
В августе 1927 года известный писатель Валентин Катаев решил сделаться кем-то вроде «Дюма-отца», нанять кучку талантливых литераторов, дать им сюжет, вернее, одну историю из многих крутившихся у него в голове — про сокровища, спрятанные в стуле. А когда грязная работа будет закончена, рукой мэтра он хотел придать роману блеск и выпустить книгу под тремя фамилиями. На роль литературных негров он пригласил тогда еще никому не известных Илью Ильфа, с которым дружил, и собственного брата Евгения Петрова. «Я представил себе их обоих — таких разных и таких ярких, — писал позже Катаев в книге „Алмазный мой венец“, — и понял, что они созданы для того, чтобы дополнять друг друга».
Оба одесситы, и Петров, и Ильф к тому времени хоть и трудились журналистами в московской газете «Гудок», где набивали руку на фельетонах, знакомы не были. Не встречались они и в литературных кругах. Да и вообще, казалось, у них совершенно разные судьбы. Ильф хотел стать поэтом, но со стихами не складывалось. А у Петрова в анамнезе значилась работа в одесском угрозыске. К слову сказать, позже он даже стал прототипом Володи Патрикеева из автобиографической повести своего одноклассника Александра Козачинского «Зеленый фургон».
Козачинский был милиционером, но после суда за должностное преступление бросил службу, сколотил банду и занялся разбоем. Грабил, крал и при этом пользовался необъяснимой популярностью у местных жителей, особенно женщин. Попался случайно, пытаясь сбыть на Староконном рынке краденых коней, — тут-то и началась облава. Среди инспекторов Козачинский узнал Евгения Катаева (будущего Евгения Петрова), которому и сдался. В итоге чуть не угодил под пулю, но Петров добился замены высшей меры на тюремный срок.
На роль литературных негров Валентин Катаев пригласил тогда еще никому не известных Илью Ильфа, с которым дружил, и собственного брата Евгения Петрова.
Что же до авантюрного романа, то, дав задание и определив сроки, Катаев укатил на Зеленый мыс в Батуми сочинять водевиль для Художественного театра. А новоиспеченные авторы взялись за дело. С одной лишь оговоркой — Ильф предложил писать не просто в соавторстве, но делать это одновременно. «Понимаете? один будет писать, другой в это время будет сидеть рядом. В общем, сочинять вместе». Итогом этого рискованного предприятия стал, как известно, не только гениальный роман, но и годы плодотворнейшего сотрудничества.
Читайте также
Золотой портсигар
«И начались наши вечера в опустевшей редакции. Сейчас я совершенно не могу вспомнить, кто произнес какую фразу, кто и как исправил ее, — писал позже Евгений Петров в своих воспоминаниях. — Собственно, не было ни одной фразы, которая так или иначе не обсуждалась и не изменялась, не было ни одной мысли или идеи, которая тотчас же не подхватывалась. Но первую фразу романа произнес Ильф. Это я помню хорошо. После короткого спора было решено, что писать буду я, Ильф убедил меня, что мой почерк лучше».
Задумку «Двенадцати стульев» «Дюма-отец» и его литературные негры позаимствовали не то у Конан Дойла (рассказ «Шесть Наполеонов»), не то у Льва Лунца, рано умершего и сегодня мало кому известного литератора. По словам Валентина Катаева, на одном из вечеров Лунц с каменным лицом читал уморительнейшую повесть о том, как одно буржуазное семейство, скрываясь от советской власти, прятало фамильные драгоценности в шкафу. Но не исключено, что идея взялась из воздуха, сюжет о дореволюционных сокровищах и кладах в то время был нередким.
Существует и другая, более правдоподобная версия. Еще в Одессе Валентин Катаев общался с контрабандистом и лихим авантюристом Осипом Шором. Будучи человеком с юмором, Шор любил весело рассказывать о своих похождениях, про которые Катаев обещал когда-нибудь написать роман. Эту-то идею «Дюма-отец» и поведал соавторам. Они с удовольствием вплели многие байки Шора в текст своей книги.
Прочитав первую часть романа, Валентин Катаев остался доволен и пророчил писателям успех, но ставить свою фамилию на обложке отказался.
Прочитав первую часть романа, Валентин Катаев остался доволен и пророчил писателям успех, но ставить свою фамилию на обложке отказался, признавая за авторами полную самостоятельность. Однако выдвинул два условия. Первое — роман должен посвящаться ему, второе — с гонорара Ильф и Петров обязаны отблагодарить его за идею и вдохновение золотым портсигаром. Кстати, портсигар Катаеву преподнесли действительно золотой, правда, намного позже и женский. Так соавторы сэкономили на «Дюма-отце».
«Ключ от квартиры, где деньги лежат»
Если верить дочери Ильфа Александре Ильиничне, всю жизнь занимавшейся архивами отца и его друга, в прозу превращалось все, что окружало соавторов. Например, Старгород полнился одесскими реалиями, редакция газеты «Станок» обстановкой напоминала родной для Ильфа и Петрова «Гудок», а общежитием имени Бертольда Шварца сделали не что иное, как прилегающую к зданию газеты комнату, в которой поселился Илья Ильф с молодой супругой. Скудная обстановка — матрац на четырех кирпичах, стул, стол и три ширмы вместо стен — нашла отражение в описании «пенала» Коли и Лизы.
Прототипами главных и второстепенных героев становились знакомые и друзья. Например, бывший уездный предводитель дворянства Киса Воробьянинов напоминал полтавского дядюшку Петрова Евгения Петровича Ганько. Тот тоже слыл жизнерадостным эпикурейцем, гурманом и носил золотое пенсне.
Журналист «Гудка», способный производить по пятьдесят отличных цитат в день, Миша Глушков, автор знаменитой фразы про ключ от квартиры, где деньги лежат, был полностью доволен списанным с него персонажем Авессаломом Владимировичем Изнуренковым. Поговаривают, будто Миша в знак благодарности даже поцеловал Ильфа в плечо. Язык же довел Глушко до лагеря. Александра Ильф вспоминает: «В 1936 году остроумие привело его к аресту и ссылке. Как-то раз на собрании сотрудник „Жургаза“ сослался на мнение брата, а тот работал на Лубянке. „Знаем мы вашего брата!“ — выкрикнул с места Глушков. Юмора не поняли. Он вернулся из ссылки через двадцать лет и через два года умер».
Эллочкой-людоедкой с ее вечными «хо-хо», «хамишь» и «парниша» стала Тамара, младшая сестра первой жены Валентина Катаева.
Эллочкой-людоедкой с ее вечными «хо-хо», «хамишь» и «парниша» стала Тамара, младшая сестра первой жены Валентина Катаева. Она была известной среди друзей любительницей мод и шмоток.
А вот антагонист Кисы и Бендера отец Федор пародирует не кого-нибудь, а Достоевского, который в то время считался реакционным писателем. На сходство указывает не только внешний вид, но и письма, которые герой пишет жене. По мнению литературоведа Бенедикта Сарнова, общая жалостливость корреспонденции отца Федора, сетования на дороговизну, постоянные просьбы поддержать деньгами указывают на то, что Ильф и Петров, неплохо зная переписку Достоевского, не отказали себе в удовольствии поиздеваться над классиком.
Читайте также
Митя, Ося и великий комбинатор
Что же касается собирательного образа великого комбинатора и «идейного борца за денежные знаки» Остапа Бендера, то здесь мнения литературоведов расходятся. Среди прототипов называют «окололитературного молодого человека, о котором ходили слухи, что он внебрачный сын турецкого подданного», Митю Ширмахера. Митя проворачивал мелкие авантюры и кормился рядом с литераторами, даже организовал для них в своей квартире литературный клуб. Другие исследователи полагают, что Остап Бендер похож на самого Валентина Катева, так же спортивен, лих и плутоват. Но, думается, это просто комплимент писателю.
Все по своим местам расставляют истории из жизни Осипа Шора.
С малых лет безотцовщина Ося жил в Одессе и помогал деду в лавке не только торговать, но и заниматься контрабандой. Поэтому о «четырехстах сравнительно честных способах отъема (увода) денег» знал не понаслышке. Однако Шор был мечтателем, любил книжки о путешествиях и хотел уехать в Бразилию и Аргентину. Он одевался с шиком: носил капитанскую фуражку, белый костюм и длинный шарф. Но в итоге доехал лишь до Петрограда, где планировал поступить на механический факультет. Гражданская война, голод и бронхит не дали плану осуществиться. И Осип решил вернуться в Одессу.
Из-за отсутствия денег дорога домой заняла больше времени, чем планировалось. По пути Ося представлялся то гроссмейстером, то художником (не знаю, играл ли он в шахматы, но рисовать точно не умел), чтобы перезимовать в тепле, женился на какой-то дурочке, брал взятки, представляясь пожарным инспектором… В общем, авантюрист был еще тот. Однако история про фирму «Идеальная курица» заслуживает особого внимания.
Другие исследователи полагают, что Остап Бендер похож на самого Валентина Катева, так же спортивен, лих и плутоват. Но, думается, это просто комплимент писателю.
Как-то раз, уже в Одессе, Ося представил на сельскохозяйственной выставке лысую курицу (сам ли он ощипал бедняжку или кто-то ему помог, неизвестно). Собравшихся уверяли в том, что это особый вид кур, сразу рождающихся без перьев. На выставке некий седенький профессор прочел небольшую научную лекцию о революции в птицеводстве и выгоде разведения новой породы. Покупатели пришли в восторг, с «идеальной курицей» заключили сразу несколько договоров на поставку, уплатив деньги вперед. Стоит ли говорить, что к моменту отгрузки не смогли найти ни фирмы, ни седовласого профессора, ни лысых кур?
Разумеется, не все Осины истории стали авантюрами Остапа Бендера, но не замечать явного сходства тоже нельзя.
Почему роман «Двенадцать стульев» по-прежнему популярен?
Здесь все просто и одновременно сложно.
Во-первых, роман написан метким языком и легко распадается на цитаты. «Есть еще от жилетки рукава, дырка от бублика и мертвого осла уши», «Ближе к телу, как говорит Мопассан», «Я человек, измученный нарзаном» и так далее. Во-вторых, почти все персонажи, будь то сам великий комбинатор, «знойная женщина» мадам Грицацуева, инженер Щукин или автор бессмертной «Гаврилиады», стали нарицательными. Практически любой типаж, выведенный в «Двенадцати стульях», точно бьет в цель. Эллочка — алчная и безмозглая, Киса — жадный и серый, Бендер — мечтатель и преступный гений. Оглянитесь, вы таких персонажей в реальной жизни и сегодня найдете немало.
В-третьих, важны и жанровые особенности. С одной стороны, «Двенадцать стульев» легко вписываются в канву плутовского романа. Перед нами так называемый подвижный герой, плут, который стремится всеми правдами и неправдами добиться своей выгоды, ввязавшись в приключения. В мировой литературе таких проходимцев целая галерея. С другой — трагический финал романа разрушает привычную схему. Авантюрист не выходит победителем, не потому что не справился с очередной авантюрой, а потому что на поверку оказывается слишком идеальным героем. Согласитесь, мечтателю Остапу Бендеру нет места в современной ему Советской России. К слову сказать, смерть Остапа была решена жеребьевкой. Ильф и Петров бросили в пепельницу две бумажки (на одной нарисовали череп с парой косточек), перемешали и вытянули «гибель». Потом, кстати, они не раз жалели о своем легкомыслии.
Авантюрист не выходит победителем, не потому что не справился с очередной авантюрой, а потому что на поверку оказывается слишком идеальным героем.
Что еще? Абсурдные ситуации, безумные аферы, в которые попадают сами концессионеры и втягивают других, просто не могут не смешить. Но главное, пожалуй, другое. Советская жизнь, высмеянная Ильфом и Петровым, с ее многочисленными институтами, кооперативами, вечным жульничеством и проникновением государства во все уровни обывательской жизни, — это, как верно заметил литературовед Олег Лекманов, почти оруэлловская проблема. Вот только решена она писателями по-своему и в забавном ключе.
