За горами, за лесами,
За широкими морями,
Против неба — на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний был и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Так начинается сказка Петра Ершова «Конек-Горбунок». Возможно, для кого-то это спойлер, но именно этот самый дурак в финале сказки становится писаным красавцем, женится на прекрасной Царь-девице и сам восходит на престол. Можно вспомнить немало других сказок, где явный неудачник, которого даже собственные родители любят не так чтобы очень (и не возлагают на него особых надежд), вдруг становится победителем: «Сивка-бурка», «По щучьему велению», «Царевна-лягушка».
Порой бывает, что дурак и вовсе единственный ребенок, но даже в этом случае особых надежд на него нет. Например, Мартынка из сказки «Волшебное кольцо», отработав три года на службе, между мешком серебра и мешком песка в качестве награды за работу выбирает песок просто из любопытства. А потом легко с ним расстается, думая при этом: «И впрямь, чем таскать с собою этакую тяжесть, лучше человеку пособить. Невелико богатство — песок, этого добра везде много».
В чем сила дурака?
Как же так выходит, что дурак вдруг получает огромное богатство, безбедную жизнь, а порой и вовсе становится другим человеком, меняясь до неузнаваемости? Так герой превращается в прекрасного молодца в сказке Ершова про Конька-Горбунка, в народных сказках «Сивка-бурка» и «По щучьему велению». В чем же сила дурака?
Начнем с того, кто такой дурак. Одно из определений в словаре Даля — это «малоумный, безумный, юродивый». О том, что дурак как фольклорный архетип близок к юродивым, говорят практически все, кто когда-либо писал про сказочных дураков. А юродивый — это в первую очередь человек не от мира сего. Тот, кто видит мир иным, не таким, как все остальные. «Бег его не по земле, но от земли до неба; зрители не люди, а сонмы Ангелов и Святых; раздаятель венцов — Сам Господь», — говорит о нем преподобный Феодор Студит.
Поведение сказочного дурака кажется непонятным и нелепым. Порой недопустимым и разрушительным. Например, Мартынка тратит единственные в семье деньги на покупку собаки и кошки, которых хочет спасти от мучительной смерти. При этом он даже не пытается торговаться, а сразу соглашается взять их за очень большую цену. Ста рублей должно было ему хватить на покупку хлеба на всю зиму. И в обычных бытовых вещах сказочные дураки ведут себя нелепо. Иван в сказке «Сивка-бурка» собирает грибы при каждом удобном и неудобном случае, а ершовский Иван-дурак чуть не разносит дом, когда возвращается из ночного дозора:
О том, что дурак как фольклорный архетип близок к юродивым, говорят практически все, кто когда-либо писал про сказочных дураков. А юродивый — это в первую очередь человек не от мира сего.
Вот он всходит на крыльцо,
Вот хватает за кольцо,
Что есть силы в дверь стучится,
Чуть что кровля не валится,
И кричит на весь базар,
Словно сделался пожар.
Но именно эта инаковость и дает возможность героям получить волшебную награду. Они принимают, казалось бы, необдуманные решения, предпочитая песок серебру, соглашаясь дежурить на могиле отца за всех братьев, забирая перо Жар-птицы, которое им сказали не брать. Можно ли назвать это поведение стратегией? Нет, ведь они не мыслят категорией будущего, совершая поступки здесь и сейчас, не задумываясь о последствиях. Исключение вроде бы составляет Емеля из сказки «По щучьему велению», которого можно поднять с печи обещанием подарков.
Но на самом деле все его поступки так же ситуативны. »Не нарубишь дров, братья с базара воротятся, гостинцев тебе не привезут», – говорят ему жены братьев. Но ни о каких подарках в дальнейшем речь не идет. Потом те самые жены и объясняют вельможе, приехавшему за Емелей по распоряжению царя: »Наш Емеля любит, когда его ласково попросят да красный кафтан посулят, – тогда он все сделает, что попросишь». Давать кафтан необязательно, надо лишь пообещать.
Дурак — противоречивый герой литературы
Столь необычный взгляд на мир во многом обусловлен качествами самих героев. Они противоречивы. Что-то получается у них с легкостью — как, например, поимка удивительной лошади у Ивана из «Конька-Горбунка». При этом они неуклюжие, нелепые. Они не боятся работы и могут делать ее с легкостью, но одновременно бывают очень ленивыми. В чем-то они проявляют удивительную смекалку, но зато их легко обмануть.
Такая их странность и простота часто раздражает людей вокруг. Кажется, что эти качества и становятся причиной того, что окружающие обманывают и обижают их. «Дурак, запечина! Ступай лучше в лес за грибами, нечего людей смешить», — отвечают братья Ивану в сказке «Сивка-бурка», когда он просится с ними на царский двор, чтоб попытать там счастья и жениться на царевне. А королевна, жена Мартынки, похищает у него волшебное кольцо и говорит: «Пусть мой муж в бедности остается, а меня унесите за тридевять земель, в тридесятое царство, в мышье государство. От одного стыда не хочу здесь жить» («Волшебное кольцо»). Ведь ей не нравится быть замужем за таким простым человеком.
Именно отсутствие стратегии и какого-либо расчета позволяет им стать победителями по жизни: они не стремятся к успеху, не пытаются кого-то обмануть, принизить, чтобы самим возвыситься.
Но именно отсутствие стратегии и какого-либо расчета позволяет им стать победителями по жизни: они не стремятся к успеху, не пытаются кого-то обмануть, принизить, чтобы самим возвыситься. И эти их простота и доброта, которые считываются окружающими как глупость, и приводят к наградам.
«Маленький человек» – пример дурака в русской литературе?
Архетип дурака при этом очень плотно входит в русскую литературу. Можно сказать, не оставляет ее. Образ «маленького» и «лишнего» человека в произведениях Пушкина, Гоголя, Чехова, образ праведника у Достоевского и даже некоторые героические образы в литературе военных лет частично восходят к этому архетипу. В литературе второй половины ХХ века такие герои тоже встречаются нередко. Это и герои практически всех рассказов Шукшина или автобиографичный образ в произведениях Венедикта Ерофеева.
Героев шукшинских рассказов принято в критике называть «чудиками». Собственно, это авторское определение. Именно так Шукшин назвал один из своих рассказов про странноватых, очень простых людей. Чаще всего это деревенские жители, и абсолютно всегда они с особинкой: «Жена называла его — Чудик. Иногда ласково. Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории — мелкие, впрочем, но досадные».
В жизни такого героя всегда есть что-то, что не позволяет ему считаться абсолютно нормальным человеком. Вроде бы все так же, как и у всех, но! Он влипает в истории («Чудик»), он купил микроскоп за 120 рублей, отложенных на шубки детям («Микроскоп»), у него злая, по мнению окружающих, жена («Беспалый»), или он рассказывает о своем неудачном покушении на Гитлера («Миль пардон, мадам!»). Они далеко не всегда приятные люди. А в современной повестке многие из них и вовсе потенциальные преступники: много пьют, иногда угрожают жене физическим насилием.
Они далеко не всегда приятные люди. А в современной повестке многие из них и вовсе потенциальные преступники: много пьют, иногда угрожают жене физическим насилием.
Но в действительности это они получают затрещины от жен, получают выговоры от начальства и сносят всяческие удары судьбы. Никто не понимает этой их особенности, как в случае с Серегой Безменовым и его злой женой: «Он злился на всех и втайне удивлялся: как они не видят и не понимают, какая она самостоятельная, начитанная, какая она… Черт их знает, людей: как возьмутся языками чесать, так не остановишь» («Беспалый»).
Так и герой Венедикта Ерофеева, Веничка. Сам он так определяет свои отношения с окружающим миром: «Всю жизнь довлеет надо мной этот кошмар — кошмар, заключающийся в том, что понимают тебя не превратно, нет — „превратно“ бы еще ничего! — но именно строго наоборот, то есть совершенно по-свински, то есть антиномично» («Москва — Петушки»). Его не понимают, не способны понять. Читателю это подается чаще всего в ироничном ключе. Например, как веселый анекдот про пуканье. Но герой все же испытывает некоторое разочарование.
Если герой Шукшина хочет, чтоб его понимали, часто корит себя за свою нелепость, то у Ерофеева Веничка осознанно отказывается от объяснений, не только осознавая всю их тщетность, но и находя высокий смысл в невысказанности.
Правда, если герой Шукшина хочет, чтоб его понимали, часто корит себя за свою нелепость, то у Ерофеева Веничка осознанно отказывается от объяснений, не только осознавая всю их тщетность, но и находя высокий смысл в невысказанности, в отказе от всякой деятельности и желаний: «А вот возьму — и не буду знать!.. И хотеть не буду! А ведь я могу… могу… одно маленькое, крохотное напряжение мысли… памяти… — и все!.. Но ведь это незачем… это ведь страшно необходимо, и мне самому это необходимо… а зачем это мне?.. это же вовсе не нужно…
Я вот даже плакать буду над тем, что это не нужно… над собой буду плакать… над тем, что я ничего не могу, хотя стоит мне только захотеть… но ведь я и не хочу, чтобы мне хотелось… Я вот и над этим плакать буду!..» («Записки психопата»).
Герой-дурак: победитель или проигравший?
Так остаются ли герои-дураки, к которым восходят и персонажи Шукшина, и ерофеевский Веничка, изгоями в этом мире? Проиграли ли они тем, кто не понимает и не принимает их? Несмотря на всю нелепость и частую неустроенность героев, ответ будет — нет. Пусть их жизнь не всегда хороша, а порой совершенно неказиста, пусть они всеми презираемы. Но в жизни каждого из них есть то, что делает ее наполненной. Можно назвать это счастьем, любовью, смыслом, высоким предназначением или как угодно еще. Но это именно то, что позволяет рассказу про Чудика закончиться такими словами: «Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле — в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко:
Тополя-а-а, тополя-а…
С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было солнышко. И дождик редел, шлепал крупными каплями в лужи; в них вздувались и лопались пузыри.
В одном месте Чудик поскользнулся, чуть не упал. Звали его — Василий Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом».
Пусть их жизнь не всегда хороша, а порой совершенно неказиста, пусть они всеми презираемы. Но в жизни каждого из них есть то, что делает ее наполненной.
И в этот момент из неудачливого человека, постоянно влипающего в истории, он вдруг превращается в того самого фольклорного дурака, который в обмен на свою жалость и сострадание ко всему живому получает взамен весь мир. Будь то настоящая любовь, как в рассказе «Беспалый», мечта и способность дивиться тому, как все устроено, в рассказе «Микроскоп», минута веры в то, что ты мог изменить жизнь всех людей к лучшему («Миль пардон, мадам!»), или найденное наконец в окружающем хаосе равновесие, которое и позволяет понимать мир герою Ерофеева.
