В моем постсоветском детстве было очень много Джека Лондона. Много томов, прочитанных, но осевших в памяти лишь названиями: «Морской волк», «Белый клык», «Сердца трех». Книги казались скучными, но таков был стандартный список чтения для подростков в то время. И только одна книга Лондона почти потерялась в памяти, но осела в подсознании. Два десятка лет спустя я воскрешаю ее и перечитываю для этого эссе.
«Кто твои любимые герои, кумиры, на кого ты хочешь быть похожей?» — обычный вопрос, который нам задают все и всегда. Родители, одноклассники, друзья, незнакомые люди.
Кажется, я всегда говорила, что революционеры. Кажется, что кто-то из начала двадцатого века. Кажется, но я не могла вспомнить точно.
Но это было почти точно — ведь на утраченной навсегда советской киноленте Мартина Идена играл Владимир Маяковский. А режиссер изумительно красивой итальянской экранизации 2019 года Пьетро Марчелло открыто признает, что хотел, чтобы исполнитель роли Идена был внешне похож на Маяковского. Так и вышло: Лука Маринелли действительно напоминает поэта-революционера. Тот же упрямый взгляд, тяжелый подбородок и необъяснимое ощущение масштаба, размаха личности.
Мартин Иден — вот один из моих ранних героев.
Режиссер изумительно красивой итальянской экранизации 2019 года Пьетро Марчелло открыто признает, что хотел, чтобы исполнитель роли Идена был внешне похож на Маяковского.
Читайте также
Джек Лондон ассоциируется у нас с сильными личностями, превозмогающими обстоятельства и всегда одерживающими победу. И «Мартин Иден», если снять пену политических терминов — социализм, анархизм, левые, красные, — история о человеке, поставившем себе цель стать великим писателем. Идея достаточно объемная для того, чтобы породить множество толкований и кардинально отличающихся интерпретаций. Отличающихся в первую очередь объяснением решения и жизненной траектории Мартина Идена, ответом на вопрос «зачем»?
Зачем? Ради чеков и гонораров, ради тщеславия, ради любви — вот три популярных прочтения романа.
Начнем с истории матроса, решившего стать писателем ради заработка (может быть, когда-то эта версия звучала не так смешно, как сегодня). Материальная, бытовая сторона писательства и вправду описана Джеком Лондоном точно и беспощадно — но одновременно и с теплым юмором, и с любовью. Чего стоят сцены, где Мартин Иден наведывается в журналы «Трансконтинентальный ежедневник» и «Шершень», чтобы вытрясти из редакций свои гонорары. Визит в «Шершень» — один из лучших эпизодов романа: игровой, ребяческий и полностью опровергающий утверждение о прагматизме главного героя. Не откажу себе в удовольствии привести его целиком:
В редакции «Шершня» сидели какие-то молодые гладко выбритые люди, настоящие бандиты, которые привыкли грабить всех и каждого, в том числе и друг друга. Мартин успел поломать кое-что из мебели, но в конце концов редактор (в студенческие годы бравший призы по атлетике) с помощью управляющего делами, агента по сбору объявлений и швейцара выставил Мартина за дверь и даже помог ему очень быстро спуститься с лестницы.
— Заходите, мистер Иден, всегда рады вас видеть! — весело кричали ему вдогонку. Мартин поднялся с земли, тоже улыбаясь.
— Фу, — пробормотал он, — ну и молодцы ребята! Не то, что эти трансконтинентальные гниды!
В ответ снова послышался хохот.
— Нужно вам сказать, мистер Иден, — сказал редактор «Шершня», — что для поэта вы недурно умеете постоять за себя. Где это вы научились этому браруле?
— Там же, где вы научились двойному пельсону, — отвечал Мартин, — во всяком случае у вас будет синяк под глазом!
— Надеюсь, что и у вас почешется шея, — любезно возразил редактор. — А знаете что, не выпить ли нам в честь этого? Разумеется, не в честь поврежденной шеи, а в честь нашего знакомства.
— Я побежден — стало быть, надо соглашаться, — ответил Мартин.
И все вместе, грабители и ограбленный, распили бутылочку, дружески согласившись, что битва выиграна сильнейшими, а потому пятнадцать долларов за «Пэри и жемчуг» по праву принадлежат «Шершню».
Итак, победа и гонорары принадлежат сильнейшему, и Мартин Иден с легкой душой отказывается от них и легко принимает этот проигрыш — как легко принять то, что не меняет нашей картины мира и хода жизни.
В противовес этому легкому развенчанию, прочтение романа как истории яростного, саморазрушительного подвига ради любви кажется более убедительным. «Мартина Идена» вполне можно прочитать именно так. Ведь именно встреча с Руфью становится отправной точкой романа; именно Руфь вдохновляет Идена на перемены, на работу над собой и желание стать образованнее. Все это кажется Идену важным, потому что образование как будто обещает лучше понимать красоту — а именно «красота неодолимо влекла его». Другое дело, что по мере работы над собой Мартин не только учится по-новому видеть мир, но и по-новому видит свою невесту. И ее идеальный образ постепенно тускнеет, приобретает бытовые краски, легкий оттенок чеховской пошлости, мещанства — и, в конце концов, образ теряет красоту, которую раньше видел в ней Мартин.
По мере работы над собой Мартин не только учится по-новому видеть мир, но и по-новому видит свою невесту. И ее идеальный образ постепенно тускнеет, приобретает бытовые краски, легкий оттенок чеховской пошлости.
Читайте также
В первой главе романа есть маленький, но важный эпизод, своего рода mise en abyme: впервые придя в гости к Морзам, Мартин Иден восхищается картиной в гостиной. Однако, подойдя, чтобы рассмотреть ее ближе, он видит только расплывающиеся мазки краски, лишенные красоты. То же происходит и с Руфью: Мартин восхищается ею, когда она кажется недостижимо красивой, недостижимо образованной, недостижимо умной, тонко разбирающейся в литературе. Но по мере приближения к ней (не сближения, а именно преодоления интеллектуальной бездны, которая, казалось ему, их разделяла) он видит совсем другую Руфь. Ее красота оказывается внешней — таким же «глупым фокусом», каким он когда-то посчитал картину в доме Морзов.
Поиск красоты — неявный, но самый важный лейтмотив романа. И здесь важно разглядеть то, что за перо Мартин Иден берется не из жадности, не из тщеславия и даже не из желания завоевать земную женщину. Скорее, он движим желанием приблизиться к красоте вообще; красота, которая значит для него много больше, чем просто источник визуального удовольствия.
Вот как Джек Лондон описывает его первую встречу с Руфью:
Ее тело было чем-то особым; казалось даже, что оно не было подвержено обыкновенным телесным недугам и слабостям. Оно было не только обиталищем ее души, — оно было эманацией духа, чистейшим и прекраснейшим воплощением ее сущности. <…>
Мартин никогда не верил в божественное. Он всегда был человеком без религии и весело смеялся над священниками и над произведениями, толкующими о бессмертии души. Никакой жизни «там», говорил он себе, нет и не может быть; вся жизнь здесь, а дальше — вечный мрак. Но то, что он увидел в ее глазах, была именно душа — бессмертная душа, которая не может умереть. <…> И его вдруг охватило честолюбивое желание добиться бессмертия.
Добиться бессмертия — самая прекрасная из всех возможных целей. Выйти за пределы, стать большим, чем может стать человек. И сделать это через писательство — вот в чем состоит поиск Мартина Идена. Вот почему его так разочаровывает Руфь, вот почему он бросает писать, увидев, как литературный мир склочно принимает «Эфемериду», поэму его наставника Бриссендена. Иден перестает верить в связь красоты и бессмертия, в то, что красота является дорогой в запредельное. В то, что слава венчает достижения, к которым он стремился, а не зависит от моды и случайных совпадений. Именно поэтому собственная слава Идена тяготит и даже злит его. Если тщеславие и было ему свойственно, то лишь до тех пор, как он действительно стал известным, — очередной «глупый фокус».
Добиться бессмертия — самая прекрасная из всех возможных целей. Выйти за пределы, стать большим, чем может стать человек. И сделать это через писательство — вот в чем состоит поиск Мартина Идена.
Читайте также
Финал романа — одна из самых мощных развязок, которую я могу вспомнить навскидку в зарубежной прозе. Мощная — потому что она исполнена той самой суровой красоты, которую искал Мартин Иден: реалистической правды жизни в сочетании с возвышающим человека романтизмом.
Настоящая дорога Идена заканчивается не в тот момент, когда он перестает писать. Она заканчивается тогда, когда он заставляет себя перестать существовать: по собственному желанию прекратить жизнь и принять смерть. Его самоубийство превращается в романе в акт силы воли, в победу духа над разумом и телом, ведь Иден запрещает себе последовать инстинктам, вынырнуть из воды, дышать. Он заставляет себя перестать бороться и умереть. И в момент, когда Мартин Иден умирает, он, преодолевая границы человеческого в себе, становится бессмертным.
Наверное, вот кем были мои герои — теми, кто преодолевает себя. Впрочем, никто из них не знал, что бессмертие состоит не в том, чтобы не умирать — а в том, чтобы умереть и одновременно остаться.
Я тоже этого не знаю. Мне неоткуда знать.
