Страшно мне писать про Анну Ахматову. Сотни людей работали над образом великого поэта, «златоустой Анны — всея Руси», Дантовой сестры. Десятки людей работали над низвержением этого образа, так что Ахматова может восприниматься теперь чуть ли не комической старухой. Где правда? Где миф? Мне в этом не разобраться, никакой новой истины не сказать, но мне нравится, что Анна Андреевна сумела обмануть и тех и других, и никто ничего не понял, но все остались под впечатлением.
Когда началось мифотворчество? Судя по тому, что отец называл одиннадцатилетнюю Анну Горенко декадентской поэтессой и просил не позорить фамилию, — с раннего детства. Или, например, булавка, найденная пятилетней девочкой в Царском Селе, — булавка, конечно, в форме лиры. (Бонна сказала мне: «Это значит, ты будешь поэтом».) Или загадочная болезнь, приведшая к двухнедельной глухоте, а из глухоты уже — первые стихи. Что из этого правда?
Женщина-змея
Да, может, и ничего. Может, все — выдумка, легенда, маска. И никто уже этого не разгадает, и Серебряный век так и останется странным маскарадом, где поэты, писатели, оккультисты, философы, полубоги и люди обыкновенные, нищие, богатые, приживалки и сторонние наблюдатели, и Анна Ахматова, и ее любовники, и ее враги — все играли в игру.
В воспоминаниях Веры Неведомской, которая одно время жила по соседству с Гумилевым и Ахматовой (тогда молодоженами), есть такой фрагмент: «…Началось с игры в цирк… Ахматова выступала как „женщина-змея“; гибкость у нее была удивительная — она легко закладывала ногу за шею, касалась затылком пяток, сохраняя при этом строгое лицо послушницы».
Не уронить маску послушницы, когда нога закинута за шею, — это, конечно, надо постараться. Позже Ахматова ответила, что в цирке не участвовала, пару раз показала гибкость и все, а Неведомская, мол, и вовсе была тайно влюблена в Гумилева.
Удивительную гибкость Анна Андреевна демонстрировала и на «башне» Вячеслава Иванова. Дочь поэта вспоминает: »Один раз на ковре посреди собравшихся Анна Ахматова показывала свою гибкость: перегнувшись назад, она, стоя, зубами должна была схватить спичку…»
«Один раз на ковре посреди собравшихся Анна Ахматова показывала свою гибкость: перегнувшись назад, она, стоя, зубами должна была схватить спичку…»
Читайте также
При этом поэт Сергей Маковский пишет: «Весь облик тогдашней Ахматовой, высокой, худенькой, тихой, очень бледной, с печальной складкой рта, вызывал не то растроганное любопытство, не то жалость». А Гумилев говорит Ирине Одоевцевой: «Вот она пишет, что слаба, бледна, а между тем она плавала как рыба, спала как сурок и ела за троих!»
В общем, под трагической маской скрывалась вполне себе здоровая, сильная, способная вдруг ни с того ни с сего показать женщину-змею Анна Андреевна. Но, может, все было наоборот.
Анна Ахматова и Николай Гумилев
Кого любила Ахматова и любила ли вообще (ну, конечно, да) — доподлинно неизвестно. Все старательно запутано ею же самой: поменяны даты и посвящения, заметены следы, при этом оставлены намеки. «Культура женщины определяется количеством ее любовников», при этом: «В течение своей жизни я любила только один раз. Но как это было!»
В 1910 году Ахматова обвенчалась с Гумилевым. Уже к этому времени история отношений двух поэтов тянула на многосерийную мелодраму. Там и мертвые дельфины на берегу как предвестие беды, там и попытки Гумилева отравиться в Булонском лесу (зачем ехать в лес?), там бесконечные отказы, возвращенные подарки, закрытые перед носом двери, там Ахматова переболела свинкой, а Волошин потерял калошу, спеша на дуэль с Гумилевым. И вдруг ни с того ни с сего, когда Николай Степанович приехал в Киев и в тысячный раз сделал предложение, Анна Андреевна согласилась! Ура!
(Серебряному веку не хватало светской хроники. Какие могли бы быть заголовки!)
Кого любила Ахматова и любила ли вообще (ну, конечно, да) — доподлинно неизвестно. Все старательно запутано ею же самой.
После венчания молодожены отправились в Париж, где «ходили по музеям, посетили средневековое аббатство Клюни, Зоологический сад, сиживали в любимых Гумилевым кафе Латинского квартала, были в ночных кабаре». Там Ахматова познакомилась с Модильяни, которого Николай Степанович называл «вечно пьяным чудовищем». В ту поездку, по словам Анны Андреевны, с художником она виделась крайне редко, всего несколько раз.
Первые стихи
Вернувшись из Парижа, поехали к Вячеславу Иванову. Там Ахматова впервые читала стихи.
Дамы шептались в письмах: «…Но в общем она сносно-симпатичная, только очень тощая и болезненная, но не дурная, высокая, брюнетка. Вячеслав очень сурово послушал ее стихи, одобрил только одно, об остальных промолчал, одно раскритиковал. Она вообще очень волновалась».
Так началась светская жизнь Ахматовой, ее поэтическая карьера. Через несколько месяцев она уже писала Брюсову: «Я была бы бесконечно благодарна Вам, если б Вы написали мне, надо ли мне заниматься поэзией. Простите, что беспокою». Как это узнаваемо.
И вскоре уже читала на «башне». И Вячеслав Иванов, если верить самой Ахматовой, посадил ее по правую руку от себя, на место покойного Анненского, и сказал: «Вот новый поэт, открывающий нам то, что осталось нераскрытым в тайниках души И. Анненского». А дословно: «Вы сами не знаете, что делаете…»
Гумилев то и дело уезжал в Африку, Ахматова оставалась одна. В феврале 1911 года она познакомилась с критиком Георгием Чулковым. И несмотря на то что Чулков после всячески старался обойти эту тему стороной, несмотря на то что Ахматова называла его исключительно верным другом — роман между ними все-таки был, и шептались тени по углам: «Чулков и Ахматова влюблены друг в друга». И «Мне с тобою пьяным весело…», и даже «Сжала руки под темной вуалью…» — все об этом. Хотя, может, ничего между ними и не было. Но исследователи говорят.
Желая насолить Гумилеву, которому Африка была интересней (туземки!), Ахматова снова поехала в Париж, теперь уже одна.
Читайте также
Желая насолить Гумилеву, которому Африка была интересней (туземки!), Ахматова снова поехала в Париж, теперь уже одна. Там она подружилась с женой того самого Чулкова, и они любили ходить в зоосад — смотреть на змей.
На Монмартре Анна Андреевна всегда появлялась в огромной шляпе, украшенной страусиным пером. Хотя и просто так, без шляпы, на нее заглядывались все мужчины (по свидетельству той же Чулковой). Был ли в том Париже роман с Модильяни — бог знает. Но Ахматова позировала ему обнаженной, а ведь еще и года после венчания не прошло. Страшно себе представить светскую хронику начала двадцатого века.
«В 1911 году я приехала в Слепнево прямо из Парижа, и горбатая прислужница в дамской комнате на вокзале в Бежецке, которая веками знала всех в Слепневе, отказалась признать меня барыней и сказала кому-то: „К слепневским господам хранцужанка приехала“».
Ахматова: слава
В 1912 году у Ахматовой, которая к тому времени была уже известна, печаталась во многих журналах, была знакома и с Блоком (не было романа), и с Мандельштамом (романа не было), выходит первый сборник стихов «Вечер», на обложке которого лира, чуть ли не та самая, найденная в Царском, принадлежащая (в чем Анна Андреевна была уверена) Пушкину.
Предисловие написал Михаил Кузмин, оно заканчивалось так: «Итак, сударыни и судари, к нам идет новый, молодой, но имеющий все данные стать настоящим, поэт. А зовут его Анна Ахматова».
Ахматова категорически относилась к этому: только «поэт», никаких «поэтесс».
Кузмин был частым гостем у Гумилевых. На тот момент они с Анной Андреевной приятельствовали, потом, однако, связи истончились, поэты далеко-далеко разошлись. И Ахматова долго мстила Кузмину — то ли за то, что тот хотел навсегда «оставить ее в десятых годах», то ли за то, что сама долго писала «под Кузмина» и многое у него заимствовала.
18 сентября 1912 года у Ахматовой родился сын. И тут игра: у Гумилева и Гумильвицы родился Лев Гумилев.
«На следующий день все приходят к А. А. с поздравлениями. А. А. узнает, что Н. С. дома не ночевал. Потом, наконец, приходит и Н. С. с „лжесвидетелем“. Поздравляет. Очень смущен».
«Итак, сударыни и судари, к нам идет новый, молодой, но имеющий все данные стать настоящим, поэт. А зовут его Анна Ахматова».
После рождения сына Гумилев и Ахматова договорились, что больше не будут интересоваться интимной стороной жизни друг друга. Полная свобода. Но зачем тогда Анна Андреевна, когда год спустя нашла в ящике письменного стола письма гумилевских любовниц, перестала писать в Африку? Почему она, когда муж (пусть и условный) вернулся, передала ему эти письма особенным, «царственным» жестом, что заставило бедного Николая Степановича «смущенно улыбаться» и говорить, что его «любовные связи ничего общего не имеют с их особенными отношениями»?
Свободы не существует.
В 1913-м у Гумилева родился сын Орест. «А от бедной, милой Ольги Николаевны Высотской <Гумилев> даже родил сына Ореста. Все это не имело ко мне решительно никакого отношения. Делать из меня ревнивую жену в 10-х годах очень смешно и очень глупо».
На тот момент Ахматова была в близких отношениях с критиком Недоброво, который якобы отучил Анну Андреевну от манер и говора «приморской девочки», и та стала совсем и окончательно чопорной дамой.
«Источником существенных развлечений служит для меня Анна Ахматова, очень способная поэтесса», — писал Недоброво своему другу Борису Анрепу.
В поздних воспоминаниях Ахматова говорила, что Недоброво был единственным, кто понял ее правильно.
В 1914 году вышел сборник стихов «Четки», и Анна Андреевна, как говорится, проснулась знаменитой. «До революции ни одна книга русского поэта не была переиздана столько раз, как „Четки“», – писал позднее Арсений Тарковский. Ахматова стала модным поэтом, поп-звездой: курсистки писали стихи под Ахматову, стриглись под Ахматову и носили шали. Гумилев и Гумильвица превратились в «Ахматовых». О разводе было уже договорено.
Ахматова стала модным поэтом, поп-звездой: курсистки писали стихи под Ахматову, стриглись под Ахматову и носили шали. Гумилев и Гумильвица превратились в «Ахматовых».
Борис Анреп (будущий любовник) писал письма, композитор Лурье (тоже будущий) строил планы, Шилейко, от которого она через несколько лет будет «по-змеиному» уползать, проскальзывая в подворотню, ходил кругами.
Началась война, и Серебряный век закончился, оборвался. Слетели маски, кончился карнавал, пора расходиться.
В 1916 году на Неве горел временный деревянный мост. Ахматова и Недоброво стояли на берегу и смотрели, как к устью реки плывет горящая глыба.
Горели письма, менялись местами имена, уплывали точные даты и дословные пересказы. Оставались обрывки, клочки, пятна и анекдоты, спутанные воспоминания, версии, слухи, тайны. И начинались легенды.
