Вы пришли в ЦИМ незадолго до локдауна, то есть до пандемии и самоизоляции. Как вы пережили этот первый период на новом месте?
Вообще, у меня все было распланировано. Как раз ко времени, когда произошло мое назначение в Центр имени Мейерхольда, я заканчивал репетиции «Русской классики» в Петербурге. Я думал: вот сейчас запущу премьеру, приеду в Москву, и начнется активная работа. Но как только я приехал — закрылось вообще все! То есть я совсем ничего не успел сделать. Все планы рухнули.
Вы успели хоть немного освоиться в ЦИМе?
Когда стало понятно, что пандемия — это надолго, мы начали как-то адаптироваться к происходящему. Была бесконечная череда zoom-совещаний, где мы обсуждали весь репертуар и формулировали новую миссию ЦИМа: «ЦИМ — это культурный центр, где создается театр возможного будущего. Мы выбираем театр, который не отражает реальность, а анализирует, критикует, создает реальность будущего — реальность уважения к человеку и равенства людей».
В какой ситуации находятся российские театры сейчас, перед началом нового театрального сезона?
Все сложно. Мы вступаем в ситуацию новых обстоятельств и пока можем только предполагать, как будем в них жить. Но открывать сезон мы планируем, это точно.
А как во всей этой истории себя чувствовали актеры?
Все оказались в очень разных ситуациях. Тем, кто служит в государственных театрах, полегче: думаю, им продолжают платить зарплату, хоть, наверное, чуть меньше, чем раньше. А те, кто работал на фрилансе, попали в ужасное положение. Все выживали по-разному. Кто-то начал сниматься в он-лайн сериалах, кто-то занялся онлайн-театром, онлайн-тренингами… Мне, конечно, интереснее всего люди, которые старались развивать так называемое карантинное искусство.
Я и сам был занят в подобной истории — сделал несколько работ для интернета. Я должен был участвовать в берлинском театральном фестивале POSTWEST со спектаклем «Пушечное мясо» (этот проект продюсировала Евгения Шерменева), и мы планировали репетировать в Риге. Но всего этого не случилось — немцы думали перенести фестиваль на осень, но потом все же сошлись на его проведении онлайн. И нам пришлось перепридумывать постановку, чтобы спектакль было интересно смотреть и вживую, и онлайн. То есть это не просто трансляция или запись. В этом спектакле актрисы работают с камерами телефонов, что дает возможность интернет-зрителю оказаться как бы внутри постановки. Во всем этом была производственная необходимость, но это было по-своему интересно.
Как вы думаете, эти новые формы искусства, возникшие в период коронавируса, останутся после завершения пандемии или нет?
Я как раз недавно модерировал дискуссию об этом, и большинство людей, занимающихся театром, сказали, что останется это вряд ли, мы сами не хотим этим заниматься. То есть современным художникам это еще может быть интересно, но у театральных людей ответ был весьма однозначным. Вообще, важнее в данном вопросе не то, останутся ли конкретные новые формы, а то, что мы приобрели за время пандемии некий опыт и нам теперь с ним жить.
А для вас опыт самоизоляции стал скорее приятным или негативным?
Негативного не случилось — на стенку я не лез. Я просто принял эту ситуацию и постарался провести время с пользой. Не в том смысле, что начал учить языки и посещать он-лайн курсы — это как раз у меня вызывало желание сказать: «Господи, остановитесь!» (Смеется.) И вся эта волна онлайн-трансляций — честно скажу, я почти ничего не смотрел. Хотелось просто отойти в сторону.
Важнее в данном вопросе не то, останутся ли конкретные новые формы, а то, что мы приобрели за время пандемии некий опыт и нам теперь с ним жить.
Читайте также
Не боитесь, что у людей исчезла сама привычка ходить в театр в связи с долгой паузой?
Не боюсь. Я понимаю, что поначалу людям может быть сложно вернуться в театр — хотя бы с психологической точки зрения: одно дело, когда тебе приходится ездить в метро с большим количеством людей, а другое — когда ты по собственному желанию идешь в зал, где будешь сидеть рядом с кем-то незнакомым. И, конечно, допускаю сложности с финансовой точки зрения: люди начали по-другому относиться к деньгам. Но, я думаю, все будет нормально.
Стало интересно: если залы сейчас могут заполняться лишь наполовину, означает ли это, что цена билетов вырастет вдвое?
Не могу говорить за всех, но, мне кажется, в большинстве театров цена останется прежней. Безусловно, для театров это потеря — особенно для негосударственных. И здесь есть свои вопросы. Я вот недавно летал на самолете — и там полностью забитый салон: все сидят, и это вроде как нормально. А с театром, получается, другая история, в театре так сидеть нельзя. Почему?
Хороший вопрос. Но давайте поговорим о ваших ближайших планах. Скоро у вас премьера — в петербургском «Приюте комедиантов» сыграют спектакль «Русская классика». Расскажите о нем подробнее — что это за спектакль, о чем?
Ко мне обратился Виктор Минков, директор театра, и предложил сделать спектакль по какому-нибудь классическому для театра тексту. Но дело в том, что лично мне интерпретационный театр не очень интересен: брать классический текст, переделывать его, интерпретировать… Но все же согласился. Я долго думал об этой идее и решил поставить спектакль сразу по всей русской классике — вернее, по русской классике XIX века.
Мы с актерами начали работать над спектаклем. Мы перечитывали тексты, собирали информацию, делились находками, открытиями. Из этих разговоров постепенно стал появляться спектакль. В какой-то момент мы поняли, что нас объединяет то, что у всех совершенно разные взгляды на русскую классику. У нас разные любимчики, разные знаковые тексты и так далее.
В итоге я попросил актеров — а их пять — выбрать из каждого десятилетия XIX века самое важное для себя событие. И, представляете, у пятерых не совпало в этих списках событий вообще ничего! Поэтому мы решили сделать пять разных спектаклей — то есть мы решили показать пять разных взглядов на то, что происходило с русской классикой с 1799 года (когда родился Пушкин) по 1904-й (когда умер Чехов). И у каждого здесь свои акценты.
Когда вы в марте рассуждали о спектакле «Русская классика», то упомянули, что заниматься интерпретациями старых текстов — не совсем ваша история, это не очень вам близко. Вы сказали: «А зачем это делать? Можно ведь просто взять современный текст, а не переписывать, не заниматься этим упражнением». Сейчас вы для себя ответили на этот вопрос «зачем»?
Нет, мы ведь в итоге так и не занимались интерпретацией никаких текстов. Этого нет в спектакле. Мы делали не это — мы, каждый по-своему, складывали историю русской литературы из десяти событий. Вот и все. Общее в этом списке было только одно событие (оно не литературное, но все же) — это отмена крепостного права.
Я долго думал об этой идее и решил поставить спектакль сразу по всей русской классике — вернее, по русской классике XIX века.
Читайте также
У вас есть какой-то любимый художественный текст из этого периода, кстати?
Да, конечно. У меня даже есть в связи с этим одна сентиментальная история. В юности меня сбила машина, и я долгое время лежал в больнице. У меня было сотрясение мозга. Я ужасно скучал: не было интернета, не было смартфонов, ты просто лежишь в кровати, и у тебя в руках телефон со «Змейкой» — и все. Поэтому я упросил отца принести мне хоть какую-то книгу — он сказал, что принесет одну. И я попросил «Евгения Онегина».
Еще, кстати, в самоизоляции я перечитал «Войну и мир». Это было очень большое переживание для меня — я растягивал чтение специально, и в то время, когда я читал этот роман, мне кажется, был самым счастливым человеком на земле.
То есть в классическом вопросе: «Кого выберете, Толстого или Достоевского?» — вы выбираете Толстого?
Да, конечно, Толстого.
Тогда же, в марте, вы рассуждали на тему спектакля: «Является русская классика нашим внутренним кодом или нет?» И вот сейчас, когда спектакль так или иначе в вашей голове сложился, когда проведено некое творческое исследование, вы можете что-то сказать об этом: является русская классика нашим кодом или нет?
Ну смотрите, сейчас вообще происходит пересмотр многих вещей. Например, с учетом новой этики. Буквально на днях у нас было совещание, и речь зашла о «Герое нашего времени» Лермонтова. И моя коллега говорит: «Боже мой, не нужно давать это произведение читать школьницам! Что они могут вынести из истории этого Печорина?» Или вот еще: «Кто твой герой, Печорин или Онегин? Сложный выбор — оба хуже». И я могу понять такие разговоры. Потому что, когда читаешь того же Толстого — при всем том, что его романы написаны гениально, — с точки зрения сегодняшнего момента к нему есть вопросы.
Но это правда интересно, что будет происходить с классическим корпусом текстов, потому что там вопросы есть много к кому — к тому же Бунину, например.
Ну да, вообще-то и у Пушкина были крепостные. И, прямо скажем, он абьюзил крестьянок. Но мы все-таки должны понимать, что некоторые вещи не существуют вне контекста, вне эпохи. Так что это сложный разговор. И, кстати, сколько раз Пушкина уже пытались скинуть с корабля современности? А он все стоит.
Известно, что вы любите ставить современные тексты и, думаю, с интересом следите за современными драматургами. На кого советуете обратить внимание?
Для меня самым важным современным русскоязычным драматургом является Павел Пряжко. Скоро, кстати, выходит его двухтомник, который будет выпущен стараниями «Искусства кино» и Зары Абдуллаевой. Я много работаю с его текстами, и это совершенно уникальный автор с уникальным взглядом на мир и уникальным театральным языком. Чтобы поставить его пьесы, каждый раз приходится как бы придумывать театр заново. И все это делается не ради провокации. Нет, это точные и сильно продуманные тексты. Например, у Паши есть пьеса 2013 года, она называется «Солдат» — я ее ставил. И в ней всего два предложения. Но там два предложения не потому, что он ходил и думал, как бы ему написать короткую пьесу. Нет, он писал ее долго — о солдате, который вернулся домой. Просто потом он понял, что все, что он написал, — лишнее. Мы знаем контекст, поэтому все это не нужно. И он оставил всего две фразы, и этого достаточно, чтобы понять историю.
Ну да, вообще-то и у Пушкина были крепостные. И, прямо скажем, он абьюзил крестьянок. Но мы все-таки должны понимать, что некоторые вещи не существуют вне контекста, вне эпохи.
Читайте также
«Петровы в гриппе»: интервью с Антоном Фёдоровым — режиссером спектакля по роману Алексея Сальникова
А если говорить о современной литературе, то какая книга вам запомнилась сильнее всего за последнее время?
Недавно посмотрел сериал «Нормальные люди», и он произвел на меня большое впечатление. Поэтому я вслед за ним сразу пошел и купил книгу. И она мне тоже понравилась.
Больше понравился сериал или книга?
Сложный вопрос, потому что Руни имела прямое отношение и к сериалу все-таки. То есть у меня и сериал, и книга спаяны в одно. Это цельное высказывание, и мне трудно отделить одно от другого.
Традиционный вопрос: какие планы на будущее?
Мы уже начали работу над новым проектом в театре «Практика». Екатерина Августиняк написала очень интересный текст, который называется «Lorem ipsum». Lorem ipsum — это такой латинский текст, скорее даже случайный набор слов, все дизайнеры используют его как «рыбу» для макетов. И есть несколько сайтов в русском сегменте интернета, которые генерируют тексты на разные темы для дизайнеров. Такие тексты, где смысл не имеет значения, это случайный набор слов на определенную тему. Например, они могут сгенерировать текст на медицинскую тему, на спортивную. Катя придумала девять тем, которые ей интересны, компьютер сгенерировал ей тексты — дальше драматург берет этот материал, начинает его внимательно читать и перечитывать, вычленяет героев, реплики. И так получается итоговый текст — с такими, например, героями: Бабувизм, Негр Румяный, Аорта, Миокарда и так далее. Мы с художником Ксенией Перетрухиной выступаем кураторами этого проекта. А ставить пьесы — все девять текстов — будут люди из «Мастерской Брусникина». Ну а последнюю, десятую, пьесу буду делать я.
