Любой разговор о книжной индустрии сегодня начинается с последствий пандемии. Как сейчас себя ощущает издательство Clever, как пережили карантин? Перестроился ли бизнес, адаптировался ли к новым условиям?
Думаю, здесь мы мало отличаемся от других. Карантин мы, естественно, пережили, ничего страшного с нами не случилось. Понятно, что все еще не закончилось, и это главная трудность — невозможно строить планы долгосрочно, больше чем на месяц вперед. С другой стороны, может, это и правильно: наше представление о том, что мы можем что-то прогнозировать на год, на два вперед, оказалось ошибочным. И теперь мы живем в новой парадигме.
Еще могу сказать, что мы точно так же останемся в онлайне — мы и до карантина продавали почти 60 % книг через интернет. Традиционные книгопродавцы уже давно не имели для нас решающего значения. Поэтому ко всему, что произошло, мы оказались подготовлены чуть лучше, чем многие другие. Да, в итоге мы не выполнили всех планов по росту, которые ставили, но сейчас мы идем не хуже 2019 года.
Как вы думаете, подвергла ли пандемия бумажные книги угрозе полного вымирания?
О смерти бумажных книг люди говорят десятилетиями — а они все никак не умрут. Началось все это с момента появления персонального компьютера, и прошло уже много времени, а книги все не исчезают. Пандемия уж точно не сможет их уничтожить, в этом я уверен. Тем более что у зумеров произошло достаточно четкое разделение между гаджетами и книгами. Гаджеты для них — это в первую очередь средство общения и коммуникации. А книгам они придают другое значение, например сакральное. Это не просто объект потребления. Именно поэтому книги так часто дарят друг другу, именно поэтому в социальных сетях существует так много книжных аккаунтов, где их фотографируют. То есть я хочу сказать, что книжный рынок уменьшается, но не за счет того, что от него что-то отъедают электронные книги. Они заняли свою нишу, и мы видим, что эта ниша не особенно растет, но и не сильно уменьшается.
К слову сказать, в этом смысле я очень рад перелому в мире аудиокниг. Я застал время, когда аудиокниги были чем-то маргинальным и нишевым, ими очень мало пользовались. А сейчас все иначе, этот рынок постоянно растет во всем мире. И здесь очень круто, что популярность аудиокниг влияет на продажи книг бумажных. Многие люди, заинтересовавшись чем-то в аудио, особенно если речь о нон-фикшне, потом покупают обычную книгу. То есть с аудиокнигами у нас совсем нет конфликта интересов.
В чем, на ваш взгляд, преимущества аудиокниг?
Ну, во-первых, ты можешь быть постоянно с книгой, что бы ты ни делал. Это огромный плюс. Во-вторых, такой формат дает возможность достаточно быстро понять, нужна ли тебе эта книга. Кстати, я в основном в аудио слушаю беллетристику, а в бумажном предпочитаю нон-фикшн.
Что вы послушали последним?
«Лето целого века» Флориана Иллиеса. Очень интересная книга, я всем ее рекомендую. Она отлично начитана Аленой Долецкой и Сергеем Чонишвили. К слову, эту книгу как раз хочется иметь и в бумаге — потому что там столько имен и фактов, что иначе никак не запомнить.
Очень круто, что популярность аудиокниг влияет на продажи книг бумажных. Многие люди, заинтересовавшись чем-то в аудио, особенно если речь о нон-фикшне, потом покупают обычную книгу.
Читайте также
Расскажите о самых важных новинках, которые вышли в период карантина в издательстве Clever.
Я вас сейчас удивлю, но одним из своеобразных открытий пандемии стало то, что рынку необходимо не столько большое количество новинок, сколько качественная работа с уже выпущенными книгами. Не знаю, как будет дальше, но для меня это стало уроком: я понял, что многие книги зачастую пролетали мимо читателя и оставались незамеченными. Я понял, что в этом смысле надо работать медленнее: новинок у нас будет меньше, но они будут сильно лучше и качественнее. Поэтому мы практически ничего не выпускали в пандемию.
Тем не менее у нас, например, вышла новая книга Фрэнсис Хардинг «Свет в глубине», вышел роман «О чем знает ветер» Эми Хармон. Еще мы выпустили несколько просветительских детских книг о коронавирусе и профилактике — что надо делать, чтобы не заболеть, и так далее. Мы, кстати, выложили эти книги в открытый доступ, и, вы знаете, чего нам только не писали! Некоторые, например, стали говорить в комментариях, что коронавируса нет, все это выдумка и так далее. Это просто поразительно!
Давайте немного поговорим о совместном проекте со Storyport, то есть об «Обряде». Почему вы решили его сделать?
Ну, начнем с того, что я с большим уважением отношусь к Storyport. В частности, поэтому я и согласился на интервью, хотя уже почти год не общаюсь с прессой.
Что касается формата, то надо посмотреть, как все пройдет. Я вообще считаю, что лучшее — враг хорошего, и в этом смысле правильно начитанная книга — это уже здорово. Но, наверное, у формата аудиосериала есть свой потенциал, в этом есть какая-то маркетинг-история — вам виднее. (Смеется.)
Теперь хочется перейти к детской литературе, на которой специализируется издательство Clever. Как человек, подкованный в этой теме, скажите, есть ли разница между российскими детскими книгами — и зарубежными? И если да, то в чем она?
Разница есть, у нас сейчас происходит настоящий разлом — то есть российская литература сегодня находится с западной на разных берегах. Был момент в конце нулевых, когда казалось, что мы почти заодно — тогда, кстати, и возникло это увлечение скандинавскими детскими авторами в России. Новых имен-то у нас с тех пор не особенно прибавилось. Это расхождение по разные стороны началось в начале десятых годов и усилилось в 2014-м после известных политических событий. Теперь мы движемся в сторону национал-патриотического закрытого общества, а это предполагает совершенно конкретный набор нравственных и этических норм, которые поддерживает государство. И основано все это на каких-то религиозных предрассудках или обычных человеческих заблуждениях.
Как бы сильно мы — то есть общество — от этого ни отбивались, все равно даже на так называемую интеллектуальную прослойку эта риторика оказывает влияние. С другой стороны, такая же пропаганда идет и с Запада, и это размежевание по разным берегам происходит как бы с обеих сторон. Уже непонятно, что первично, что вторично, кто с кем начал ссориться…
Очевидно, что сейчас главная тема на Западе, в том числе и в детской литературе, это diversity, то есть различие. Это разговор о людях с разным цветом кожи, с инвалидностью, с разной сексуальной ориентацией — все это и есть ключевая тема в западной литературе. Что люди разные, и это нормально, это не должно являться поводом для прекращения общения. То есть уважение к жизни — к любой жизни — приоритизировано.
У нас же все наоборот: люди верят в то, что с помощью пропаганды вообще можно изменить сексуальную ориентацию. На мой взгляд, это стоит за гранью здравого смысла. Отдельно замечу, что все это не говорит о том, что у нас плохая литература с точки зрения качества, а у них — хорошая. Речь совсем не об этом — речь именно о содержании и идеях, заложенных в книгах.
У нас сейчас происходит настоящий разлом — то есть российская литература сегодня находится с западной на разных берегах.
Читайте также
Звучит достаточно грустно. Появляется чувство, что так мы и вовсе можем остаться без западной литературы — если этот тренд на наше «расхождение» продолжит развиваться.
Это вполне может быть, почему нет. Я родился в Советском Союзе и, поверьте, видел и не такое. Впрочем, сейчас все это выглядит несколько смешнее: забавно наблюдать, как люди, вышедшие из СССР, обратно туда бегут. Я этого принять не могу. Я еще могу понять, что голову можно запудрить молодым людям, не жившим в Советском Союзе, но моему поколению…
Поэтому, да, все это совершенно возможно. Нам ведь могут просто запретить печатать такие книги, никто от этого не застрахован. А потом, мы можем и сами перестать их печатать — внутренняя цензура зачастую куда сильнее внешней. К тому же у этих книг может просто исчезнуть аудитория в России: молодой родитель перестанет считать их нужными и хорошими.
Здесь надо сказать, что пока, к счастью, такой ситуации не сложилось, и если мы говорим о литературе young adult, например, то как раз книги с той же темой diversity пользуются огромным успехом.
Да, это правда, и это очень хорошо. Это говорит о том, что мы, несмотря ни на что, живем в открытом пространстве, в глобальном мире. Сейчас для многих людей иностранный язык уже не является каким-то немыслимым знанием, они могут читать и слушать любые книги.
Знаете, я в свое время учился в специализированной школе с изучением английского языка, в провинциальном городе, и на полном серьезе не понимал, с кем и при каких обстоятельствах смогу поговорить на английском. (Смеется.) То есть я относился к английскому как гимназисты к латыни, понимаете? С кем мне было общаться на английском языке, кроме своей учительницы? Первого живого иностранца, с которым мне удалось поговорить по-английски, я увидел в 17 лет.
Можете рассказать о книгах или писателях, которые в детстве произвели на вас большое впечатление и которых, возможно, вы порекомендуете прочитать другим?
Наверное, я читал в детстве больше, чем нынешние дети, но совсем не был каким-то особенным книголюбом. Думаю, если бы в то время были такие же компьютерные игры, как сейчас, я бы точно читал меньше. (Смеется.) Но ничего другого не было: по телевизору показывали «Сельский час», так что приходилось читать.
Совершенно невероятное впечатление на меня в то время произвела книга Льва Кассиля «Улица младшего сына». Это история про партизанский отряд, который во время войны действовал в Керченских каменоломнях. Люди спускались туда целыми семьями, спасаясь от немцев, и провели там три года. Оттуда они вели свою подпольную деятельность, боролись с немцами. То есть это совершенно героическое сопротивление — там умерло огромное количество людей. И вот герой этой истории — мальчик-связист, который тоже был в каменоломнях. Уже после войны он помогал советским войскам их разминировать и погиб при взрыве.
Это сильная книга с точки зрения изложенных фактов, но вот я не уверен, что ее стоит советовать современным детям — при всем том количестве хороших художественных детских и подростковых книг, которые мы имеем сегодня. Но в свое время она меня очень впечатлила, я даже поехал с родителями в Керчь, чтобы посмотреть на эти каменоломни.
Что я еще читал… Тогда же я читал Эмиля Золя, Мопассана — зачем я все это читал? (Смеется.) И что же, мне теперь советовать всем детям читать в 8 лет Золя? Вряд ли это хорошая идея. Я даже не советовал бы и того же Жюля Верна читать — на мой взгляд, он очень тяжело писал.
Было огромное количество книжных спекулянтов, которые потом выросли в настоящих книгопродавцев. И, поверьте, многие из них не прочли ни одной книги.
Читайте также
У вас был очень разнообразный круг чтения.
Послушайте, ну здесь надо понимать, что мы читали не то, что хотели, а то, что было доступно. Книги были своеобразной валютой. Их собирали не потому, что все были такими уж начитанными, а потому, что книги были большой ценностью. Это было серьезным бизнесом. Было огромное количество книжных спекулянтов, которые потом выросли в настоящих книгопродавцев. И, поверьте, многие из них не прочли ни одной книги.
Каким должен быть текст, чтобы он понравился детям и подросткам?
Мое глубокое убеждение, что он должен быть живым и современным. Книга — тоже часть нашей жизни, часть моды, если хотите. Никому из нас ведь не приходит в голову взять с полки песню 1970-х годов и заставлять подростка слушать ее, восхищаться. Хотя песня, может, и была в свое время замечательной. Но сейчас слушать ее могут только люди, которые захотят всплакнуть об ушедшем и почувствовать ностальгию. А с книгами почему-то мы считаем возможным так поступать, заставляя детей читать условного Фенимора Купера, Жюля Верна, советских авторов… Многие из них сильно привязаны к конкретному времени, конкретной эпохе, которая уже прошла. В конце концов, поменялся контекст, в котором мы все живем, в котором живут подростки.
Ну и последний вопрос: какие цели вы ставите перед издательством до конца года?
Здесь все просто: мы должны привыкнуть к новой ситуации, в которой оказались, и продолжать развиваться.
