Последняя дуэль поэтов
Ноябрь 1909 года был снежным. 22 ноября (по старому стилю) в Санкт-Петербурге на Черной речке (да, на том самом месте, где Дантес смертельно ранил Пушкина) состоялась последняя известная дуэль поэтов: стрелялись Гумилев и Волошин — конечно же, из-за женщины. Виновницей сей страшной драмы была поэтесса Елизавета Дмитриева, она же Черубина де Габриак, женщина-мистификация, которая писала талантливые стихи, обрамляя их в траурную рамку, при этом изредка звонила в «Аполлон», говорила в трубку сексуальным голосом и представлялась юной испанкой, живущей под надзором отца-деспота и монаха-иезуита. «Довольно полная, рот был слишком велик, а зубы выступали вперед», — так позже напишет о Дмитриевой немецкий поэт и переводчик Ганс Понтер, впрочем, тут же добавит: «…она была необыкновенной, и флюиды, исходившие от нее, сегодня, вероятно, назвали бы „сексом“». В общем, выдающаяся, по всей видимости, была женщина, но нам в этой драме интересны другие действующие лица.
Николаю Гумилеву на момент дуэли было 23 года, Волошину — 32. С Дмитриевой Николай Степанович познакомился еще во время учебы в Сорбонне, и уже в Петербурге, после встречи на «Башне» у Вячеслава Иванова, между ними завязался роман.
«…Мы стали часто встречаться, все дни мы были вместе и друг для друга. Писали стихи, ездили на „Башню“ и возвращались на рассвете по просыпающемуся розовому городу. Много раз просил меня Н. С. выйти за него замуж, никогда не соглашалась я на это; в это время я была невестой другого», — писала Дмитриева спустя много лет.
В общем, роман был коротким. Поматросила и бросила бедного Н. С. женщина-мечта и ушла к влиятельному М. А. Волошину, которого считала «любовью всей своей жизни».
Тут-то и началось: обиженный Гумилев якобы прилюдно высказался, что Дмитриева совершенно бездарная поэтесса, но ничего «как женщина», и разъяренный Волошин немедленно дал Гумилеву звонкую пощечину, встретив его в публичном месте. Н. С. тут же вызвал М. А. на дуэль.
Алексей Толстой, который стал секундантом Волошина, позже писал:
«Я знаю и утверждаю, что обвинение, брошенное ему, — в произнесении им неосторожных слов — было ложно: слов этих он не произносил и произнести не мог. Однако из гордости и презрения он молчал, не отрицая обвинения, когда же была устроена очная ставка и он услышал на очной ставке ложь, то он из гордости и презрения подтвердил эту ложь».
К счастью собравшихся да и к нашему с вами счастью, дуэль та носила более комический, нежели трагический характер. Автомобиль Гумилева застрял в снегу, извозчик Волошина тоже увяз в снежной каше по самую гриву.
Читайте также
В общем, к счастью собравшихся да и к нашему с вами счастью, дуэль та носила более комический, нежели трагический характер. Автомобиль Гумилева застрял в снегу, извозчик Волошина тоже увяз в снежной каше по самую гриву. Секунданты еле-еле вытолкали Н. С., М. А. же в ярости вылез и пошел пешком, потеряв по дороге калошу. А какой уважающий себя мужчина будет стреляться в одной калоше? Пришлось искать. Нашли. Соперники просили о пяти шагах, но Алексей Толстой уговорил их на пятнадцать (на уговоры ушел день). Гумилев гордо и презренно комментировал:
— Граф, не делайте таких неестественно широких шагов!
Н. С. стоял в цилиндре и сюртуке, шубу же бросил на снег. Передавая ему пистолет, Толстой попросил в последний раз разойтись и закончить дело миром. «Я приехал драться, а не мириться!» — ответил Гумилев и приготовился стрелять. Промахнулся. Приготовился умереть. Пистолет Волошина дважды дал осечку. Гумилев категорически требовал третьего выстрела, но секунданты отказали. Подняв шубу, Н. С. сел в машину и уехал. С М. А. не здоровался 10 лет.
Мне нравится думать об этой последней в России дуэли поэтов, представлять эту сцену, почти картину, перемещаться мысленной камерой от общего плана к укрупнению: на растерянных секундантов, на раскрасневшегося Волошина, но больше всего — на бледного, надменного, разъяренного Гумилева, который, безусловно, готов был в тот день умереть. Гумилев — последний дуэлянт, последний рыцарь и воин, в котором так много настоящего донкихотовского трагизма. Я люблю этого героя, да и как его можно не любить хотя бы за эти строчки:
Еще не раз Вы вспомните меня
И весь мой мир, волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.
Бесстрашный и хрупкий
Николай Гумилев родился в 1886 году в Кронштадте в семье корабельного врача. В 1887 году семья переехала в Царское Село. Ребенок был болезненным и хрупким, врачи ставили «повышенную чувствительность нервной системы», которая порой достигала такой остроты, что пациент терял слух и ориентацию в пространстве. Несмотря на это, отличался смелостью, любопытством и страстью к приключениям, запойно читал Жюля Верна, Майн Рида, Андерсена и уже мечтал о путешествиях. Друг детства Лев Леман вспоминал:
«Гумилев носился и на оседланных, и на неоседланных лошадях и смелостью своей вызывал восторг товарищей. <…> Во всех этих играх выделялся абсолютно взрослой храбростью при всей своей милой наивности, и резкой вспыльчивостью при бесконечной доброте. А за чрезвычайной гордостью его скрывалась крайняя застенчивость».
Ребенок был болезненным и хрупким, врачи ставили «повышенную чувствительность нервной системы», которая порой достигала такой остроты, что пациент терял слух и ориентацию в пространств
Читайте также
Об этом бесстрашии позже писала в мемуарах и Вера Неведомская:
«Николай Степанович ездить верхом, собственно говоря, не умел, но у него было полное отсутствие страха. Он садился на любую лошадь, становился на седло и проделывал самые головоломные упражнения».
Есть, конечно, в этой вызывающей смелости и показной гордости тот самый железный панцирь, о котором написано в первом стихотворении первого сборника:
Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду.
Свободная жизнь и свободная любовь
В декабре 1903 года «долговязый, нескладный, высоколобый эстет» Гумилев на катке знакомится с Анной Горенко, которая тут же становится его незабвенной Дульсинеей Тобосской, и начинается долгая, мучительная, великая история. Шесть раз Горенко, она же Ахматова, отказывала поэту на предложение руки и сердца. Поэт писал бесконечные письма и стихи, травился в Булонском лесу (поездка в Париж 1906 года, нашли спустя сутки на одной из тропинок без чувств, еле откачали). Пытался утопиться на пляже в Гренвилле — не утонул, только загремел в полицию как сумасшедший бродяга без документов. Отвлекался на других женщин, ту же Дмитриеву, всем делал предложения, готов был на край света — на край света и путешествовал, лишь бы забыться, забыть, разлюбить, развеять.
В 1908 году Гумилев отправляется в первое большое путешествие — в Стамбул. Потом в Афины — друзья отсылали из Парижа заранее заготовленные письма родителям, которые ничего не знали о перемещениях сына. Далее — в Каир и Александрию, где впервые купался в Ниле, ночевал с пилигримами, был арестован за поездку зайцем. Следующий пункт — Джибути, откуда писал Брюсову:
«Здесь уже есть все — до львов и слонов включительно, солнце палит немилосердно, негры голые. Настоящая Африка. Пишу стихи, но мало. Глупею по мере того, как чернею, а чернею я с каждым часом. Но впечатлений масса».
25 апреля 1910 года Гумилев и Горенко повенчались, съездили в свадебное путешествие в Париж, но счастливого мужа было уже не остановить: осенью 1910 года, едва оправившись от тяжелой формы тифа, еще в лихорадке, он снова отправился в Африку.
Позже Ахматова вспоминала в своих записных книжках:
«Путешествия были вообще превыше всего и лекарством от всех недугов… Сколько раз он говорил мне при встречах о той „золотой двери“, которая должна открыться перед ним где-то в недрах его блужданий».
25 апреля 1910 года Гумилев и Горенко повенчались, съездили в свадебное путешествие в Париж, но счастливого мужа было уже не остановить: осенью 1910 года, едва оправившись от тяжелой формы тифа, еще в лихорадке, он снова отправился в Африку.
Читайте также
В 1912 году у Ахматовой и Гумилева родился сын Лев. В 1913 году у Гумилева и Ольги Высотской родился сын Орест. Дальше был роман с Ларисой Рейснер, потом с Анной Энгельгардт, которая позже стала его второй женой, бесконечные путешествия, экспедиции, организация «Цеха поэтов», начало акмеизма, и, конечно, как истинный рыцарь, Гумилев не мог пропустить войну. В августе 1914 года он записался добровольцем на фронт. Уже через год получил Георгия за «нечто, совершенное на коне» — научился. Писал с фронта нежные, бережливые письма своей Аничке, отношения с которой к тому моменту были более чем свободными.
«Сейчас война приятная, огорчают только пыль во время переходов и дожди, когда лежишь в цепи. Но то и другое бывает редко. Здоровье мое отлично. Что же ты мне не прислала новых стихов? У меня кроме Гомера ни одной стихотворной книги, и твои новые стихи для меня была бы такая радость. Я целые дни повторяю „где она, где свет веселых серых звезд ее очей“ и думаю при этом о тебе, честное слово».
«Шикарно умер. Мало кто так умирает»
В 1918-м убежденный монархист Гумилев вернулся в Петроград, хотя мог остаться в Париже. Этот поступок на фоне массовой эмиграции современники называли самоубийством. Как настоящий герой, он должен был находиться там, где требовался подвиг, где можно было опустить забрало, поднять копье и пойти сражаться с ветряными мельницами. В революционном городе поэтическая карьера вышла на новый виток: переиздаются его старые сборники, печатается перевод вавилонского эпоса «Гильгамеш», сборники стихов «Костер», «Шатер» и «Огненный столб», куда вошел, в частности, гениальный «Заблудившийся трамвай».
«Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают».
Гумилев становится членом редколлегии издательства «Всемирная литература», организованного Горьким, при этом поэт не скрывает своей позиции и даже откровенно говорит каждому: «Я монархист». Его уговаривали быть осторожнее, но он только смеялся: «Большевики презирают перебежчиков и уважают саботажников. Я предпочитаю, чтобы меня уважали».
3 августа 1921 года Гумилев был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности и участии в заговоре против советской власти. На допросах называл себя дворянином, был уничтожающе надменен и, судя по письмам из тюрьмы, ничего не боялся. 26 августа Николай Гумилев был расстрелян. Со слов одного из чекистов, перед казнью он улыбался, курил папиросу. Большевики, участвующие в расстреле, говорили: «Шикарно умер. Мало кто так умирает». Были, очевидно, удивлены.
26 августа Николай Гумилев был расстрелян. Со слов одного из чекистов, перед казнью он улыбался, курил папиросу. Большевики, участвующие в расстреле, говорили: «Шикарно умер. Мало кто так умирает»
Читайте также
Я не оскорбляю их неврастенией.
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.
Место расстрела неизвестно, могилы у Гумилева нет, как нет ее и у гомеровских героев, как нет ее у мифического Орфея, как нет ее и у Дон Кихота. После смерти валькирии подхватывают душу воина и летят через поля мрака, через ворота мертвых — в Вальгаллу, где вокруг огромного синего озера бродит жираф, где через небо летит трамвай и потонувшие корабли ждут своих капитанов. Там, обняв коленки тонкими руками, сидит Гумилев, грустно смотрит на воду и вспоминает веселые сказки таинственных стран.
Фотография: gumilev.ru
