Мир, в котором все друг друга знают
Абгарян проснулась знаменитой после выхода «Манюни» — полуавтобиографической повести о детстве в армянском горном городке Берд. Манюня — подруга и соседка Наринэ. Вместе девчонки стреляют из ружья в токсичного физрука, встречающего день на соседнем балконе, влюбляются в приезжего взрослого москвича и боятся грозной Ба.
Бабушки, дети, взрослые — все герои Абгарян живут в маленьких местах-убежищах: паре деревенских домов, крохотном городке (даже в первой книге «Понаехавшая» основное действие происходит в валютной кассе). Как и многие советские жители, Ба, Манюня или сама Наринэ редко покидали свой «район», а на отпуск выезжали в Анапу.
Идеальная модель общества в книгах Абгарян — деревня, где все друг друга знают, а родители не боятся отпускать детей одних на улицу, потому что соседская бабушка за ними присмотрит, а заодно и научит жизни. Город в рассказах Абгарян — чужое место, там уже невозможно всех знать и тем более доверять каждому встречному. Самое страшное с героями Абгарян происходит, когда они покидают свои дома — уезжают искать спокойной жизни в Москву девяностых, как в «Понаехавшей», — ха! — или бегут от войны с Азербайджаном в том же направлении.
Читайте также
Язык до хохота доведет
Дети в книгах Абгарян говорят как слышат. Им привезли конфеты из Чешии, и сделали сладости, конечно, чеши. Бабушки, как самые почитаемые существа мифологии Абгарян, не сдерживают народную мудрость и при случае даже внучку нарекают «говновязкой», а зятю сулят тьму египетскую в кишках. Девчонки в ответ называют мертвую птаху «птичьим Иисусом» и сравнивают левославных и православных соседей. Почти любую книгу Абгарян невозможно дочитать без смеха, кажется, что герои «Ералаша» приехали в армянское Простоквашино и решили остаться там навсегда.
Герои, с которыми просто хорошо
The Guardian называет Абгарян одной из самых интересных европейских писательниц. Почему же европейских? Самая известная армянская писательница рассказывает читателям из других европейских стран, как Армения и армяне жили в советское и постсоветское время. При этом Абгарян спокойно можно сравнивать с другими «национальными» писателями, по книгам которых и формируется образ, пусть литературный, страны для иностранцев.
Например, в книгах Харуки Мураками нет обилия событий, но тебя всегда погружают в капиталистическую Японию, в которой главное — спасти от экономического чуда внутренний монолог, лес за окном, пакет чипсов или мелодию Колтрейна. Абгарян же держит читателя в пространстве утраты и близости одновременно. Умирает ребенок, уезжает любимый, война разделяет семьи (так произошло и с Абгарян), но при этом каждый герой уделяет максимальное внимание ближнему, главная радость — встреча с родными, своими людьми. За них и надо цепляться, пока по экрану айфона остальной мир быстро убегает за горизонт. Абгарян не любит писать про гаджеты, ведь в природе мобильные телефоны и айпады не растут, а людей они чаще отделяют друг от друга, чем сближают.
Словно армянский Бакман, но с учетом горных нравов, Абгарян выписывает портреты детей и пожилых так объемно и с такой теплотой, что нельзя не влюбиться в Ба, которая шинкует начинку для фирменных воскресных пирогов, или в сестру Наринэ, поколотившую всех парней в округе.
Читайте также
Книги, в которых ничего не происходит
Кажется, что никаких «больших» и «серьезных» событий в книгах Абгарян не происходит. Но писательнице интересно не придумывать остросюжетную прозу, а сохранять детскую наивность своих героев в любом возрасте, как это удавалось Драгунскому в «Денискиных рассказах». Например, посмеяться над модой на золотые зубы в конце восьмидесятых или нарисовать портрет загадочного зверя, москвича. Армянские подростки в позднем СССР представляли его с гитарой в одной руке, бесконечным мороженым в другой и в майке с олимпийским мишкой — а как еще, если вся твоя жизнь проходит на одних и тех же пыльных, но родных улочках?
Игнорировать время, но не историю
Вместо рассказов о дефиците в магазинах и закрытости советского мира Абгарян в «Симоне», в «Зулали» и, конечно, в «С неба упали три яблока» сохраняет детство как пространство, а не как время. Для нее сохранить первую влюбленность или бабушкин яблочный пирог важнее, чем написать очередные воспоминания о советской бедности. Но и в этом «золотом веке» от пеленок до усов находится место для истории как контекста, без которого и не разберешься, почему соседский дедушка бежал с границы, а твоя бабушка вспоминает о турецких погромах. Тень истории не позади, а всегда с тобой, как в книгах Алексиевич или Токарчук. Тень семьи — «Ты стоишь в начале пути. За твоими плечами множатся и множатся твои ушедшие в небытие предки» — и тень настоящего времени.
Абгарян пускает историю и в свою повседневную жизнь: поддерживает сестер Хачатурян и публично критикует армянское правительство, если его политика не совпадает с ее гражданской позицией. И в этом тоже она очень европейский писатель — в отличие от многих авторов, не избегает обсуждения политических вопросов и считает важным открыто артикулировать свою позицию, потому что мир вокруг для нее не абстрактное понятие, а пространство, населенное людьми, которые требуют любви и сострадания.
