Роман стал открытием не только для нашего читателя — он завоевал несколько престижных российских литературных наград, — но и, что редкость, был переведен на 16 иностранных языков. Про него писали в авторитетных изданиях, например во французской газете «Ле Монд». Сейчас готовятся переводы на немецкий, датский, китайский и корейский языки. Мы решили встретиться с Ольгой и поговорить о феномене успеха книги, знакомстве с героиней романа и трудностях работы над текстом.
— У «Сахарного ребенка» необычная история создания: вы записывали книгу со слов главной героини. Можете рассказать подробнее, как вы познакомились со Стеллой Нудольской, как подружились, насколько сложно вам было решиться на исполнение просьбы написать подростковую книгу на основе ее жизни?
— Если бы кто-нибудь сказал мне лет 7-10 назад, что меня станут представлять как автора подростковой повести, я бы долго смеялась. Это, наверное, последнее, что пришло бы мне в голову о собственной судьбе. Когда мы со Стеллой Натановной, жившей со мной в одном подъезде, познакомились ближе, оказалось, что нам очень интересно друг с другом. Это было в начале декабря 1988 года, когда грянуло страшное землетрясение в Армении и вся страна и весь мир срочно собирали помощь для пострадавших. Штаб оказался далеко от нашего дома, и Стелла Натановна, пенсионерка на инвалидности (с больной спиной), договорилась со штабом, что из близлежащих домов люди будут приносить вещи в ее квартиру, а штаб потом их заберет. Прочитав объявление в подъезде, я отметила про себя, что виден характер написавшего: четко печатными буквами указано, куда приносить вещи и — отдельным списком, полученным из штаба по телефону, — что необходимо в первую очередь. И так — 10 экземпляров по всем ближайшим подъездам.
Увидев, сколько вещей уже принесли люди, и поняв, что это все надо упаковать, подписать и т. д., я взялась помогать. Вот так в этой недельной работе мы и сдружились. Конечно, я далеко не сразу и не целиком услышала историю ее жизни, но когда Стелла начала что-то рассказывать, я поняла, что нужно убедить ее писать мемуары. Она не хотела. А если Стелла чего-то не хочет… В общем прошло много лет, прежде чем она взялась что-то писать. Писала она отлично — интересно, живо, подробно. Идея не издавать ее воспоминания как обычные «взрослые» мемуары, а сделать из них повесть для подростков, «с которыми об этом никто не говорит» (а тогда, в конце 90-х, так и было), тоже принадлежала Стелле Натановне. Если бы жизнь распорядилась иначе, на книге стояла бы ее фамилия, а я присутствовала бы там как редактор или как «литературная обработка».
После смерти Стеллы Натановны рукопись ее воспоминаний несколько лет лежала у меня без движения. Точнее, я перечитывала текст или просто листала, смотрела фотографии из ее архива — и не понимала, как из этого сделать повесть.
— Сколько вы работали над книгой? Что было самым сложным?
— Работала я года три. Во-первых, требовалось многое проверить, узнать, сопоставить мемуары с историческими фактами, во-вторых, основную-то мою работу никто не отменял… Ну и потом — я не имела опыта создания художественного текста, да еще для подростков.
Самое сложное?.. Ну, наверное, решиться. После смерти Стеллы Натановны рукопись ее воспоминаний несколько лет лежала у меня без движения. Точнее, я перечитывала текст или просто листала, смотрела фотографии из ее архива — и не понимала, как из этого сделать повесть. Даже предложила одному молодому талантливому писателю этот материал с идеей сделать хорошую повесть. Я была уверена, что он не испортит. Но он оказался занят большой работой на ближайшие пару лет и сказал: «Материал потрясающий, но давайте уж вы сами. Все получится».
— Какие эпизоды повести вы считаете центральными? Какие из них были наиболее трудными в работе? Кстати, как вы заполняли пустоты в истории Стеллы — понятно, что далеко не все в книге рассказала ее героиня, и некоторые сцены вам пришлось добавлять самой.
— С центральными эпизодами интересно. Большинство читателей считают главными сцену с тюльпаном в лагере и разговор девочки с начальником НКВД. Они, конечно, самые яркие. И это, кстати, две главы, которые еще Стелла успела переделать в формат повести, а я только помогала редактировать. Но мне самой кажутся ключевыми первая глава «Игра» (хотя сейчас я бы многое в ней переписала, оставив то же содержание) и разговоры с мамой в главах «Испытания» и «Кант бала не сахар». И еще я люблю сцену, где Стелла и мама поют отсутствующему папе. Она выросла как-то сама собой из одной фразы в воспоминаниях: «Я нередко мысленно разговаривала с папой, хотя уже почти не помнила его реального».
Пустот, несмотря на подробность и богатство воспоминаний, оказалось довольно много. Несколько историй (например, «Манасчи», спор про героев Гражданской войны в главе «Кант бала не сахар», еще кое-что) были оборваны на середине, когда автора что-то отвлекло, а иные вовсе рассказаны устно одной-двумя фразами и не записаны (исключение из пионеров, упоминание о том, что в Киргизии долго не знали об уничтожении евреев фашистами, детали военного времени). Приходилось не просто додумывать, как могло быть, но и представлять себе, как именно эта девочка с этим характером могла поступить в том или ином случае. Ну и проблемой было то, как говорили разные герои, как думали — ведь и лексика у людей иная была, и образ мыслей. Еще мне очень не хватало других героев — пришлось додумывать характеры упомянутых в воспоминаниях и вводить новых.
— Когда вы работали над книгой, могли предположить, что у нее будет такой успех? Не боялись, что непростая тема скорее отпугнет читателей?
— Я даже приблизительно не думала не только об успехе, но даже о том, где и как ее издавать. Просто писала. Когда глава издательства «КомпасГид» Виталий Зюсько, увидев недописанную еще повесть, принял ее со словами «Вот вам дедлайн, я ставлю ее в план издательства», я сильно удивилась. И решила, что, если первый небольшой тираж как-то разойдется, я буду считать свое обещание выполненным. По поводу «отпугнет — не отпугнет» я не думала. Нужно было доделать, а там — будь что будет. Хотя в глубине души считала, что повесть никому не известного автора, да еще на такую тему, особенно замечена на литературном поле не будет.
Одна пятиклассница спросила: «Ведь фантастику написать легче, чем настоящую историю? Там как ты все придумал, так и будет. А здесь откуда вы знаете, как было, если вас тогда не было?»
— Как читатели реагируют на книгу? Можете рассказать, что подросткам показалось самым интересным в книге?
— Конечно, это не та книга, которую подростки передают из рук в руки со словами типа «Прочти, это классно». Чаще к знакомству с ней подталкивают взрослые — родители, педагоги. Но, как правило, книга их чем-то цепляет. Думаю, в основном тем, что они об этих временах и правда ничего не знают или знают мало, а здесь есть не сведения из учебника, а просто человеческая история. В обратной связи для меня читательские вопросы важнее, чем просто отзывы. Когда шестиклассник говорит: «Я только одного не понял — а где доказательства, что папа враг народа? Как это, реабилитирован за отсутствием состава преступления? Значит, ни за что посадили?», — попробуйте объяснить, что доказательств никто и не искал. Одна пятиклассница спросила: «Ведь фантастику написать легче, чем настоящую историю? Там как ты все придумал, так и будет. А здесь откуда вы знаете, как было, если вас тогда не было?» По мне-то фантастику написать куда труднее. Но тогда у нас возник хороший разговор о том, как из воспоминаний и исторических документов получается повесть. Конечно, и просто хорошие отзывы читать приятно, но я до сих пор им как-то еще удивляюсь.
— Как вы сами считаете, о чем в конечном итоге получилась книга? Банальный вопрос, но чему она может научить?
— Я хотела, чтобы книга получилась о любви и о хороших людях. Такова интонация воспоминаний, и моей задачей было ее сохранить. Надеюсь, получилось. Невозможно было опустить страшные истории про лагерь, но мне и там хотелось больше рассказать о том, как люди в этом ужасе остаются людьми. Это же почти непостижимо, если представить себя на их месте.
— Да, в книге ваша героиня нередко повторяет, что запомнила прежде всего хороших людей, — плохие вокруг, наверное, тоже были, но или меньше, или она их не запомнила. Вам близка такая позиция?
— Однажды на мой вопрос о плохих людях в ее жизни Стелла ответила: «Я их не помню почти. Да и не надо — много чести!» Я с этим согласна. И мне тоже помнятся больше хорошие люди. Жить с обидой на кого-то — портить себе жизнь. Встречались мне люди, которые перенесли всякое в 30-40-е годы и остались до конца жизни несчастными и обиженными на все человечество. Их можно понять и простить, но жить рядом с ними — ужасно.
— С чем вы связываете успех книги? Особенно интересно ваше мнение об успехе за границей. Кстати, вы знаете, что там читатели (или издатели) говорят о «Сахарном ребенке»? Чем их привлекает эта история?
— От успеха книги я до сих пор пребываю в крайнем изумлении, иначе не скажешь. Думаю, что цепляет в ней все же не столько фабула жизни в 1930-40-х годах, сколько характеры и вот эта реалистичность в мелочах, которая была в мемуарах и которую я изо всех сил старалась сохранить. А в целом это все же для меня загадка.
Об успехе за границей. Первое зарубежное издание вышло в Бельгии. Моему изумлению не было предела: Бельгии-то зачем советская история?! Я прямо спросила об этом переводчицу. И вот что она ответила. Для бельгийцев это история о том, как воспитать человека в нечеловеческих условиях, а сами эти условия могли быть любыми — хоть англо-бурская война, хоть что другое. Ну вот здесь они советские. В принципе им неважно, какие именно условия — к слову, переводчику пришлось делать комментарии о советских реалиях, — а важна человеческая составляющая, не историческая.
То же самое было во Франции. Рецензия в газете «Ле Монд» отмечала фигуру матери как центральную в повести, а воспитание как ведущий мотив. Кстати, я согласна, что главной героиней по сути получилась мама.
Для бельгийцев это история о том, как воспитать человека в нечеловеческих условиях, а сами эти условия могли быть любыми — хоть англо-бурская война, хоть что другое.
— Есть ли примеры в западной литературе, с которыми вы можете сравнить свою книгу?
— Не знаю… По степени документальности событий и искренности, может быть, «Дневник Анны Франк». Больше мне не встречалось похожих. Есть очень сильные вещи о трудных вопросах истории, но это все же совсем художественные вещи. Но мало ли, чего я не знаю, я же могу говорить только о том, что у нас переводилось.
— Можете ли посоветовать какую-нибудь любимую детскую книгу, которую стоит обязательно прочитать или послушать?
— Очень люблю повести и рассказы Нины Дашевской. Из повестей, пожалуй, «День числа Пи» и два сборника рассказов, «Около музыки» и «Второй». У автора совершенно удивительный слог и очень точные интересные герои.
