Иван Гончаров написал три романа, один объемнее другого. И этого ему казалось достаточно — настолько, что незадолго до смерти, считая себя «близким кандидатом в покойники», он просил никогда не печатать его личной переписки и ограничиться романами. Он даже себя самого заблаговременно успел вложить в роман — нет, не в виде главного героя, а в виде эпизодического «литератора, полного, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами», который в финале «Обломова» слышит всю историю от Штольца. Неудивительно, кстати, что альтер эго писателя приятельствует именно со Штольцем, а не с Ильей Ильичом. В Гончарове современников поражала именно потрясающая внутренняя организованность и способность к работе в сочетании с необыкновенной внешней медлительностью и как будто леностью. Он и «Обрыв», свой главный роман, писал двадцать лет и думал, что никогда не закончит. Но ведь дописал же! Так что недооценивать Гончарова не стоит.
Принц де Лень
Современники, впрочем, Гончарова тоже долго недооценивали, а дети семейства Майковых, у которых он в юности служил учителем, даже прозвали его «Принц де Лень» за медлительность и апатичность. И правда, жизненные успехи Гончарова кажутся знаком печальной покорности судьбе. Он был секретарем симбирского губернатора, служил переводчиком в департаменте финансов, где страшно томился от скуки. У него было спокойное купеческое детство в том же Симбирске, в большом каменном доме, переполненном провизией, под начальством умной хозяйственной матери и благородного отчима из дворян, человека «редкой, возвышенной души, природного благородства и вместе добрейшего, прекрасного сердца». Он рос в полнейшем благополучии, и в его романах это отражено: он может отвлечься на описание обедов или нарядов, с удовольствием смакует подробности быта, и все его герои мечтают вернуться в блаженное беспечное детство.
Он рос в полнейшем благополучии, и в его романах это отражено: он может отвлечься на описание обедов или нарядов, с удовольствием смакует подробности быта, и все его герои мечтают вернуться в блаженное беспечное детство.
Читайте также
И все же литературный взлет Гончарова начинается с поступка совершенно неожиданного: в 1852 году, уже опубликовав никем, кроме Белинского, не обласканную «Обыкновенную историю», он отправляется в кругосветное путешествие на фрегате «Паллада». И пусть на самом деле фрегат не обогнул весь мир, путевые записки Гончарова из путешествия от Англии до Китая стали первым русским травелогом, первым текстом, где русский писатель открывал для себя мир и видел его разнообразие. Вернувшись из путешествия, в 1855 году Гончаров опубликовал книгу своих путевых заметок «Фрегат „Паллада“», а уже в 1859-м вышел «Обломов», и остальная судьба Гончарова стала литературой.
Гораций с Поволжья
Юрий Айхенвальд писал о Гончарове, что в его романах всем находится место, он всех привечает с равной любовью: «Мирный и уравновешенный, слегка насмешливый, в меру эпикуреец, остроумный и добрый, Гончаров, точно Гораций с Поволжья, всем доступен, никого не подавляет, никого не гонит от себя». И это правда сильно отличало его от современников, которые с исключительной страстностью превратили литературу в поле политических баталий. Для него же страстность была одной из форм крайностей, а крайности он не любил.
Если приглядеться к романам Гончарова — от «Обыкновенной истории», которую он сам считал, и справедливо, юношеской и не очень удачной, и до шедевра, «Обрыва», — то станет очевидно, что все они повторяют одну и ту же идею. Его герои сами себя наказывают — тем, что не могут найти золотой середины, а потому несчастны. Как в «Обыкновенной истории»: молодой племянник слишком восторжен и нежен, рассудительный дядя слишком сух и слишком практичен. Чего стоит сцена, где дядя, не пожалев, отправляет в камин роман племянника, не очень высоко оцененный редактором журнала, и еще подталкивает, чтобы горело поярче. Но в итоге племянник теряет свое прекраснодушие, а дядя, наоборот, чувствует недостаток в районе сердечной мышцы, он вроде не так и черств, и что-то испытывает, и где-то страдает, но ни выразить этого, ни помочь другим не может.
«Обыкновенная история» не самая большая удача Гончарова, попытка в чем-то ученическая, в чем-то young adult того времени, роман воспитания, где главный герой от всякой любви получает только тычки да удары. И хотя в двух других своих романах классик будет не так очевиден и прямолинеен, одно сохранится: стоит герою или тем более героине впасть в любую крайность, захотеть страстей или наоборот слишком резво бежать от них, слишком цинично относиться к жизни, как эти герои оказываются глубоко несчастными. Им не требуется наказания большего, чем они устраивают себе сами.
Стоит герою или тем более героине впасть в любую крайность, захотеть страстей или наоборот слишком резво бежать от них, слишком цинично относиться к жизни, как эти герои оказываются глубоко несчастными.
Читайте также
Так что зря советское литературоведение пыталось сделать из Гончарова обличителя крепостного права, вестника народного сознания. Гончаров никогда и никого не обличал, и это выделяло его на фоне современников, для которых литература зачастую была формой выражения политической агенды, страстных политических баталий. Но одно точно: крепостные почему-то получаются у него гораздо более живыми и точными, чем бесконечно несчастливые помещики. Даже на уровне языка: стоит Гончарову начать описывать народный быт, как его суховатый мир, населенный одинаково высокопарно говорящими гончаровыми и гончаровками, вдруг оживает, наполняется шутками. «Вы — распрекрасная девица, Наталья Фадеевна, словно — барышня! Я бы — не то что в щелку дал вам посмотреть, руку и сердце предложил бы — только… рожу бы вам другую!» — подшучивает над горничными камердинер Егорка. В «Обыкновенной истории» лучшие страницы — словесная перепалка камердинера Евсея и первой ключницы Афросиньи. Ну а в «Обломове» и вовсе пролезает в главные герои слуга Захар и его тихая работящая Анисья, которой он не может простить, что она оказалась умнее его.
В картинах Гончарова — а это именно картины, живописные изображения с самоудалившимся автором, который никогда не выскочит здесь, чтобы сообщить читателю хоть какую свою мыслишку, хоть как-то прокомментировать происходящее: все диалоги, все читайте сами — так вот, в этих картинах счастья может дождаться только деятельный герой, только тот, кто работает на общее благо, а не ради самоудовлетворения своего «я». Все три главных героя его романов — условные собирательные образы, их не встретишь на улице, не узнаешь в прохожем. Но если что и роднит их с читателем, так это чувство глубокой неудовлетворенности своей ролью, когда скрывается внутри какое-то «я», а герой его ни понять, ни нащупать не может. Что ему остается? Перевоспитаться, погибнуть, вечно странствовать, ничего не доводя до финала.
Самый показательный пример здесь — Борис Павлович Райский из «Обрыва», который пишет роман, да никак его не допишет, лепит скульптуру, да не долепит. Двоюродная бабушка Татьяна Марковна недаром бурчит про него, что если он сказал «наверняка», то что бы ни задумал, точно не сделает. И при этом Райский одержим идеей перевоспитания всех вокруг, от холодных красавиц до страстных кузин. Сам не в силах принять смысл и направление собственной жизни, он тем не менее все время ввязывается чинить чужие. И не он один — точно так же Ольга Ильинская и Штольц пытаются переделать Обломова, дядя Петр Иванович пытается перековать Александра. Все всё время кого-то спасают и перевоспитывают. Получится ли хоть раз? Спойлер: нет.
Ольга Ильинская и Штольц пытаются переделать Обломова, дядя Петр Иванович пытается перековать Александра. Все всё время кого-то спасают и перевоспитывают. Получится ли хоть раз? Спойлер: нет.
Читайте также
Романы Гончарова могут показаться скучноватыми, ведь в них никогда нет большого события, а только много маленьких драм. Известно, например, что Чехов, перечитав «Обломова», разочаровался и в кумире, и в его герое: Обломов показался ему «не так уже крупен, чтобы из-за него стоило писать целую книгу»: мало, что ли, таких обрюзглых лентяев, «пусть себе дрыхнет». Но нельзя, конечно, не видеть, что Гончаров как раз на Чехова оказал огромное влияние. Все эти пьесы, в которых герои хотят, но никогда ничего не добиваются, мечтают о действии, но неспособны его предпринять, стремятся к другой жизни, чтобы и там обнаружить себя несчастливыми, — это, конечно, абсолютная гончаровщина. Просто там, где у Чехова все сводится к фразе, строчке, анекдоту, у Гончарова разрастается целый роман с кучей действующих лиц и сюжетных ответвлений. Он одновременно ни во что как будто не верит — и ищет недостижимую утопию, хочет возврата в детский потерянный рай понятного мира.
Когда дядюшке Петру Ивановичу Адуеву в финале «Обыкновенной истории» предъявили за сухость, за то, что он не верит ни в дружбу, ни в любовь, а чтит только дело и расчет, он ответил, что не сам того требует, того требует век. Так ли уж все свято, что требует твой век, переспрашивает его жена, и он отвечает: «Все и свято!» Для Адуева деятельность ведет к совершенствованию и добру, а не понимают этого только отсталые страдальцы. Но Гончаров как раз ясно показывает, что и никакой прогресс для человека не утешителен. Повезло тебе родиться, зная, где можешь пригодиться, вот и работай, не повезло — страдай.
Бабушка Россия
Считается, что в своих романах Гончаров отразил «три периода русской жизни». В «Обыкновенной истории» — «необходимость труда по обновлению России», в «Обломове» — воплощение сна, «не пробудив самого героя», и, наконец, в «Обрыве» — «картину Пробуждения». На деле пробуждения в «Обрыве» ровно эпизод, один герой, который тащит на себе все возможное будущее страны, — лесничий Иван Иванович Тушин. «Тушины — наша истинная „партия действия“, наше прочное „будущее“, которое выступит в данный момент, особенно когда все это, — оглядываясь кругом на поля, на дальние деревни, решал Райский, — когда все это будет свободно, когда все миражи, лень и баловство исчезнут, уступив место настоящему „делу“, множеству „дела“ у всех, — когда с миражами исчезнут и добровольные „мученики“, тогда явятся на смену им „работники“, „Тушины“ на всей лестнице общества…» Но интересно, что сам Райский Тушиным стать не может — и, повстречав его, со спокойной душой уезжает за границу, где, впрочем, так и не находит покоя, не врастает в чужую почву.
Если есть у Ивана Гончарова что-то постоянное, так это чувство родной почвы, с которой ничто не может сравниться. Кажется, именно оно, а не искусство обобщений, делает его по-настоящему великим русским писателем.
Читайте также
И сильнее всего — исполинская фигура, великая бабушка Россия. За тридцать лет до того, как закончить «Обрыв», сам Гончаров с такой же интонацией путешествовал по миру на фрегате «Паллада». Вот как команда фрегата гуляет по белоснежному пляжу у мыса Доброй Надежды: «Все не наше, не такое», — твердили мы, поднимая то раковину, то камень. Промелькнет воробей — гораздо наряднее нашего, франт, а сейчас видно, что воробей, как он ни франти. Тот же лет, те же манеры и так же копается, как наш, во всякой дряни, разбросанной по дороге. И ласточки, и вороны есть, но не те: ласточки серее, а ворона чернее гораздо. Собака залаяла, и то не так, отдает чужим, как будто на иностранном языке лает».
И если есть у Ивана Гончарова что-то постоянное, так это чувство родной почвы, с которой ничто не может сравниться. Кажется, именно оно, а не искусство обобщений, делает его по-настоящему великим русским писателем. Открываешь любой роман — и все, ты дома.
