Полина Проскурина, филолог, автор проекта «Незамеченное поколение», рассказывает о писателе, с которым обязательно стоит познакомиться, если вы еще не сделали этого.
***
«Я хотел знать, что такое война, это было все тем же стремлением к новому и неизвестному (…) и нужна была вся жестокость моих шестнадцати лет, чтобы оставить мать одну и идти воевать — без убеждения, без энтузиазма, исключительно из желания вдруг увидеть и понять на войне такие новые вещи, которые, быть может, переродят меня».
(Цитата из романа «Вечер у Клэр»)
Когда началась Гражданская война, Гайто Газданову было шестнадцать. В тот год он жил с матерью в Харькове, на территории белых. Это случайное стечение обстоятельств определило выбор — за кого сражаться — и судьбу: Гайто записался в Добровольческую армию.
Мать он больше никогда не видел. И Россию тоже. Поступив в армию генерала Врангеля и прослужив год на бронепоезде, Газданов прошел общим путем бегущей белой армии: Крым — военный лагерь Галлиполи — Константинополь. Потом была Болгария и, наконец, в 1923 году — Париж.
По меткому выражению литературного критика Владимира Вейдле, Газданов сумел «превратить воспоминание в искусство». Каждое его произведение — творческая попытка зафиксировать и осмыслить свой личный опыт.
Читайте также
«Володя уезжал из Константинополя один, никем не провожаемый, без слез, без объятий, даже без рукопожатия. Дул ветер с дождем, было довольно холодно, и он с удовольствием спустился в каюту. Он приехал на пароход почти в последнюю минуту, и потому едва он успел лечь и закрыть глаза, как пароход двинулся. — Надо все же посмотреть в последний раз на Константинополь. Он поднялся на палубу. Было почти темно, скользко и мокро; сквозь дождь уходили неверные очертания зданий, ветер бросал брызги воды в лицо; шум порта с криками турок и гудками катеров, влажно раздававшимися сквозь густеющую темноту, стал стихать и удаляться. Володя постоял некоторое время и опять спустился в каюту».
(Цитата из романа «История одного путешествия»)
По меткому выражению литературного критика Владимира Вейдле, Газданов сумел «превратить воспоминание в искусство». Каждое его произведение — творческая попытка зафиксировать и осмыслить свой личный опыт. А главный герой «русских» романов 1930–1940-х годов во многом проекция самого автора. Его воспоминания о семье, детстве, юности впускают в прошлое писателя, а рассуждения, искания, переживания раскрывают читателю его внутренний мир.
Но не меньшим искусством сделал Газданов свой дар наблюдения. Проработав больше двадцати лет ночным таксистом, он был свидетелем самых неожиданных сцен, разговоров, поступков и собеседником самых разных людей. Ночная жизнь Парижа, как и страшные годы Гражданской войны, вскрыли перед ним бездну изменчивости и непредсказуемости человеческих жизней. И бездонность человеческого падения. Русские офицеры и князья, ставшие городскими сумасшедшими, чернорабочими или держателями борделей, бывшие профессора, спивающиеся на выпрошенные на улице деньги, но с горящими глазами отстаивающие ту или иную идею Гегеля, бывшие балерины с опухшими от побоев и выпивки лицами, зазывающие клиентов, — такие люди странной, надломленной судьбы и их удивительные превращения из принцев в нищих и иногда обратно вызывали у Газданова особое любопытство и особое сочувствие, смешанное с отвращением. Он умел их слушать, умел с ними говорить и сделал этих людей героями большинства своих произведений.
«Постоянное мое любопытство тянуло меня к этим местам, и я неоднократно обходил все те кварталы Парижа, в которых живет эта ужасная беднота и эта человеческая падаль; я проходил по средневековой узкой уличке, соединяющей Севастопольский бульвар с улицей St. Martin, где днем под стеклянным навесом убогой гостиницы горел фонарь и на пороге стояла проститутка с лиловым лицом и облезшим мехом вокруг шеи; я бывал на площади Мобер, где собирались искатели окурков и бродяги со всего города, поминутно почесывавшие немытое тело, видневшееся сквозь неправдоподобно грязную рубаху; я бывал возле Menilmontant, Belleville, Porte de Clignancourt, и у меня сжималось сердце от жалости и отвращения. Но я никогда не знал бы много из того, что знаю, и половины чего достаточно, чтобы отравить навсегда несколько человеческих жизней, если бы мне не пришлось сделаться шофером такси».
(Цитата из романа «Ночные дороги»)
Люди странной, надломленной судьбы и их удивительные превращения из принцев в нищих и иногда обратно вызывали у Газданова особое любопытство и особое сочувствие, смешанное с отвращением.
Читайте также
Роман «Ночные дороги» стал настоящей энциклопедией ночного Парижа 1920–30-х годов. Этими дорогами ходили, конечно, не только русские эмигранты. Но большинство трагичных сценариев и ночных историй принадлежало все же в эти годы им — людям без страны и настоящего. Спасаясь от одиночества, они бродили по ночным улицам или сидели до рассвета в кафе. Заплатив за чашку кофе, здесь можно было скоротать всю ночь. А утром шли на работу –– на заводы, фабрики, вокзалы, в гаражи.
Так долгие годы жили очень многие белоэмигранты, вне зависимости от возраста, сословия и прошлых регалий. Многие не выдерживали такой жизни ни физически, ни психически.
«Трагически погибли совсем еще молодыми людьми Н. Гронский, В. Диксон, Б. Новосадов, Б. Поплавский, С. Шарнипольский.
Покончил с собой Болдырев.
Пропал без вести Агеев. Никогда больше не встречаешь в печати и многих других имен.
Буткевич умер от истощения в марсельской городской больнице.
От тяжелых болезней, вернее, от тяжелой жизни преждевременно умерли Вера Булич,
К. Гершельман, Ирина Кнорринг, И. Савин.
Умер от чахотки А. Штейгер».
Такой далеко не полный список рано ушедших из жизни писателей и поэтов-младоэмигрантов указал в своей книге «Незамеченное поколение» писатель Владимир Варшавский. Книга была издана в 1956 году и дала жизнь новому литературоведческому термину. «Незамеченным поколением» стали называть писателей-младоэмигрантов, чье детство и юность пришлись на две революции, Первую мировую и Гражданскую войны, а зрелость и писательское самоопределение набирались уже в изгнании.
Газданов был одним из них. Ему повезло: он сумел выжить и найти возможность заниматься любимым делом — писать. Писательство стало для него попыткой найти опору среди того ночного хаоса и безысходности, свидетелем которого он был долгие годы. В своих романах он старался «довоплотить» и себя самого, и судьбы промелькнувших в его жизни покалеченных историей людей.
Писательство стало для него попыткой найти опору среди того ночного хаоса и безысходности, свидетелем которого он был долгие годы.
Читайте также
«Несколько дней тому назад во время работы, глубокой ночью, на совершенно безлюдной в эти часы площади св. Августина, я увидел маленькую тележку, типа тех, в которых обычно ездят инвалиды (…) в ней сидела закутанная необыкновенно маленькая старушка; видно было только ссохшееся, темное лицо, уже почти нечеловеческое, и худенькая рука такого же цвета, с трудом двигавшая руль. Я видел уже неоднократно людей, похожих на нее, но всегда днем. Куда могла ехать ночью эта старушка, почему она оказалась здесь, какая могла быть причина этого ночного переезда, кто и где мог ее ждать?
Я смотрел ей вслед, почти задыхаясь от сожаления, сознания совершенной непоправимости и острого любопытства, похожего на физическое ощущение жажды. Я, конечно, не узнал о ней решительно ничего. Но вид этого удаляющегося инвалидного кресла и медленный его скрип, отчетливо слышный в неподвижном и холодном воздухе этой ночи, вдруг пробудил во мне то ненасытное стремление непременно узнать и попытаться понять многие чужие мне жизни, которое в последние годы почти не оставляло меня».
(Цитата из романа «Ночные дороги»)
Фотографии: pexels.com
