Деловой ужин затянулся. Рене Жюяйр в тот вечер порядочно выпил и, вернувшись домой, собирался немедленно лечь спать. На стопке рукописей, с которыми ему предстояло ознакомиться, лежал новый конверт. К нему прилагалась записка. Редактор Франсуа Легри рекомендовал главе издательства Julliard немедленно прочитать роман. Рене просмотрел рецензию: «У мадемуазель Куарез изящное перо, ее строки очаровывают и околдовывают, там мешаются порок и невинность, снисходительность и горечь по отношению к жизни, нежность и жестокость». Жюйяр взглянул на дату рождения: 1935 год. Значит, автору всего лишь 18. Прочитав несколько страниц, Жюйяр забывает, что хотел отправиться спать. Наутро он звонит по указанному телефону. «Мадемуазель Куарез?» — «Барышня спит, — отвечает ему горничная. — Она вчера поздно вернулась домой». Жюйяр отправляет юной писательнице телеграмму в квартиру на бульваре Малерб и назначает встречу в издательстве. К 17 часам мадемуазель на черном бьюике приезжает на рю Университе. «Это ваша история? Вы рассказали то, что пережили сами?» — спрашивает Жюйяр. «Нет, я все придумала», — отвечает застенчивая девчонка с короткой стрижкой. Рене вздыхает с облегчением. Значит, перед ним действительно писатель. И, возможно, она сможет придумать что-нибудь еще.
Оставалось уладить последнюю деталь: так как Франсуаза еще не была совершеннолетней (в 1954 году совершеннолетие во Франции наступало в 21 год), согласие на публикацию должен был дать ее отец. Пьер Куарез, богатый промышленник, директор заводов, не возражает, но просит дочь взять псевдоним. Франсуаза как раз перечитывает Пруста. «Принц Саган? Красивое имя, пусть оно будет моим», — решает она.
За всю свою жизнь Франсуаза напишет порядка 50 романов, но ни один не потрясет основы французского общества так, как «Здравствуй, грусть!». Автора обвиняли в нарушении норм морали, а юным девушкам запрещали читать эту книгу. Годы спустя на встречи с Саган приходили почтенные дамы, которые признавались, что читали ее роман тайком. Девочки из хороших семей сбегали на ночь из старинных замков, чтобы, укрывшись в какой-нибудь хозяйственной пристройке, читать при свете свечи запрещенный текст. Читателей шокировали не столько сексуальные сцены — в том же 1954 году вышла куда более ошеломляющая «История О», эротический роман Доминик Ори, — сколько сам образ главной героини Саган. Сесиль ведет себя так, как будто во Франции уже существуют противозачаточные таблетки, а женщины имеют доступ к своему банковскому счету и могут принимать важные решения без согласия опекуна: отца или мужа.
Все это хорошо, однако зачем сегодня, когда и общество, и его нормы давно изменились, читать романы Франсуазы Саган?
Чтобы ощутить дух Trente glorieuses — Трант глорьез, эпохи счастливого послевоенного тридцатилетия
Сесиль не ждет, пока выберут ее: она сама выбирает партнера для первого сексуального опыта, занимается с ним любовью, при этом — вопреки ожиданиям читателей — не беременеет. Расплата не наступает. Можно радоваться жизни и не бояться, что тебя за это накажут. Таков посыл романа, таков дух эпохи, которая еще не началась, но наступит через 15 лет, после студенческой революции мая 1968 года. Саган — предвестница грядущих изменений. «Она всегда опережала время лет на 50, — напишет ее близкая подруга Анник Жейль (Annick Geille) в книге „Любовь Саган: одна из“. — Не примыкая к феминистическим движениям, она всю жизнь воплощала женскую свободу и независимость».
«Здравствуй, грусть!» — это еще и о столкновении консервативной и богемной Франции, где первую воплощает Анн, дама сорока лет, а вторую — семнадцатилетняя Сесиль. Анн точно знает, как следует себя вести, чтобы все окружающие восхищались вашим вкусом, были бы в восторге от возможности побеседовать с вами десять минут и чувствовали бы себя самыми дорогими гостями на вашем ужине. Сесиль же просто стремится получать удовольствие от жизни и без лишней рефлексии, разве что с грустной улыбкой устраняя все, что могло бы этому помешать. Даже если это живой человек, страдающая женщина.
Грусть, о которой пишет Саган, — это печальный вздох внучки на могиле бабушки, тоска новой Франции, где совсем скоро будут «запрещать запрещено» (лозунг французских студентов во время волнений мая 1968 года), по той, где дети обращаются к родителям на «Вы», где точно знают, в котором часу следует начинать воскресный обед и на какие темы уместно вести беседу между первой и второй подачей блюд. Саган, выросшая в семье промышленников-буржуа, была родом из Франции Мопассана и Альфреда де Мюссе. Мешковатый свитер и стрижка под мальчика никого не могли обмануть. Саган в свои восемнадцать и далее всю жизнь — не сорванец Гаврош, не дитя парижских улиц, не девочка из народа, а женщина, получившая очень специальное воспитание, умеющая, как писала Анник Жейль, «разговаривать со своими многочисленными гостями так, как если бы они были самыми важными людьми в ее жизни, и забывающая об их существовании, как только за ними закрывалась дверь».
За всю свою жизнь Франсуаза напишет порядка 50 романов, но ни один не потрясет основы французского общества так, как «Здравствуй, грусть!». Автора обвиняли в нарушении норм морали, а юным девушкам запрещали читать эту книгу.
Читайте также
В своем первом романе Саган описывает свое будущее и будущее Франции. Анн, верная принципам и не умеющая прощать предательство, считающая, что двоечнице следует на каникулах не искать любовных приключений, а готовиться к экзаменам, в конце книги поймет, что ее миру пришел конец, и от отчаяния покончит с собой. Ей на смену придет Сесиль, для которой уже никогда не будет существовать конфликта между долгом и чувством. Какой долг, когда уже наступило лето, и море такое ласковое, а песок горячий, и Люк — герой следующего романа Саган «Смутная улыбка» — целуется гораздо лучше, чем Бертран. Жена Люка, конечно, расстроится, если узнает, но как отказаться от этого чувства полноты жизни, которое и можно обрести только тогда, когда точно знаешь, почему он смотрит на тебя с улыбкой, и хочешь улыбнуться ему в ответ.
Роман «Здравствуй, грусть!» мгновенно станет бестселлером, Саган получит за него престижную премию критиков, солидный гонорар и мировую известность. Писатель Франсуа Мориак напишет о ней: «Это маленький очаровательный монстр восемнадцати лет, чей литературный талант бросается в глаза с первой страницы и не может подвергаться сомнению».
Чтобы вообразить себя частью французской богемы
Фамилию Саган в романе Пруста носят и принц, и принцесса. Исследовательница творчества Франсуазы Саган Анн Бере (Anne Berest) убеждена, что писательница не случайно позаимствовала фамилию у этого персонажа. «В ней была двойственность, Франсуаза была женщиной, которая во многом вела жизнь мужчины», — объясняет автор книги «Саган в 1954 году». Саган действительно любит многое из того, что в то время считалось исключительно мужским развлечением. Она души не чает в гоночных автомобилях, меняет ламборджини на мазерати, всегда сама за рулем, обожает скорость, никогда не пристегивается. Предпочитает проводить время с друзьями, устраивает вечеринки, вывозит за свой счет всю «банду Саган» в Сен-Тропе. Тратит не задумываясь. Складывает гонорары в шляпную коробку у себя в квартире. Если кому-то из друзей нужны деньги, он просто берет столько, сколько нужно. Саган часто раздает деньги нищим, отправляет чеки читателям. Кому-то нужна стиральная машинка, а кому-то — пластическая операция на носу. (Операция прошла неудачно, расстроенная обладательница нового носа чуть не подала на Саган в суд. Ведь если бы не ее помощь, не было бы никакой операции.)
Саган вызывающе щедра и к себе, и к окружающим. Она не скрывает ни свой достаток, ни любовь к дорогим вещам и роскошному образу жизни. «Три четверти критиков — такие лицемеры, пишет она в романе „Синяки на душе“. — Что может быть приятней, чем ехать в солнечную погоду в красивой машине с откидным верхом, которая мурчит у вас под ногами, как прирученный тигр? Что может быть приятней, чем знать, что по окончании игры в гольф вас ждет ледяной виски, а компанию вам составят люди, пребывающие в таком же прекрасном настроении, что и вы? Которые так же, как и вы, не испытывают материальных затруднений? Деньги никогда не бывают дурными, если их тратить, а лучше всего бросать на ветер — желательно, чтобы при этом под окном шел кто-то, кто мог бы их подобрать. Если воспринимать их как что-то яркое, барочное, смешное и то, что таким естественным образом течет как песок сквозь пальцы».
«Деньги никогда не бывают дурными, если их тратить, а лучше всего бросать на ветер — желательно, чтобы при этом под окном шел кто-то, кто мог бы их подобрать».
Читайте также
Еще Саган обожает азартные игры, в казино в Довиле она — почетный гость. Бывает, проигрывает, но чаще всего ей удается отыграться. «На нее было приятно смотреть, когда она играет, — пишет сопровождавшая ее в казино Анник Жейль. — Это были редкие моменты, когда она была по-настоящему счастлива, когда ее внутренняя связь с самой собой, обычно надорванная, вновь восстанавливалась». В один из таких вечеров Франсуаза выигрывает 80 000 франков. Наутро она как раз должна покинуть замок в Нормандии, который снимала летом. Совсем скоро нагрянут хозяева проверить количество вилок и ложек. Франсуаза устала и хочет спать, а не пересчитывать столовое серебро. «Кстати, а сколько стоит замок?» — интересуется она между прочим у владельцев. «80 000? Как удачно. У меня как раз с собой нужная сумма». Так на выигрыш в казино она покупает поместье Ле Брей. XVIII век, буковая аллея при въезде. Франсуазе 23 года. Когда многочисленные гости будут ее утомлять, она будет тихонько выходить из-за стола и подниматься к себе, в зеленую спальню, писать новый роман.
Современники вспоминают, что друзья Саган наведывались в замок, даже когда ее там не было. У управительницы мадам Фернанде всегда находилась для них холодная курица и листик салата. «Когда Саган была в Ле Брей, она всегда выходила к приезду и отъезду гостей, — рассказывает Анник Жейль. — Даже если она не спала всю ночь, ее всегда можно было встретить в 8 утра на завтраке, если к нам присоединялся кто-то новенький». Позднее в своем единственном историческом романе «Недвижная гроза» Саган воссоздаст атмосферу старинных французских поместий, где не получить приглашение на бал от хозяйки дома считалось бесчестием, а не явиться на него — опасной провокацией.
Чтобы узнать, как выйти из любовного треугольника по-французски
Когда Саган впервые пригласила Анник Жейль в Ле Брей, та тоже не посмела отказаться. Франсуаза, по воспоминаниям Анник, уверенно и спокойно вела машину, не отрываясь от сигареты. В салоне звучала музыка Брамса (сама Саган Брамса любила!), и Саган увеличивала громкость, когда ей особенно нравился какой-то отрывок. «Кто еще был так добр ко мне, как Франсуаза? — вспоминает то путешествие Анник в своей книге. — Даже мой любовник, который так заботился о моем благополучии и доставлял мне столько удовольствия, не мог с ней соперничать. Мужчины напрасно стараются. Какими бы добрыми, влюбленными и чувствительными они ни были, им все равно будет не хватать тонкости. Разве мой любовник стал бы звонить мадам Фернанде и просить ее приготовить красную спальню, застелить кровать, поставить букет цветов на комод? Стал бы он приглашать третьих лиц — секретаря и бухгалтера, чтобы я не чувствовала себя неудобно в этот первый уик-энд, который мы должны были провести вместе? Франсуаза вела наши отношения как ребенка, которому она помогала сделать первые шаги».
Когда Анник пишет эти строки, она бесповоротно влюблена во Франсуазу. Так же, как и ее секретарша Изабель. Так же, как и модель и модный редактор Пэгги Рош, с которой Франсуаза проживет под одной крышей 20 лет. «Что ты хочешь, все в нее влюблены», — скажет как-то, глубоко вздохнув, Изабель, обращаясь к Анник. Самый молодой главный редактор французского издания журнала «Плейбой» за всю историю, двадцатитрехлетняя Анник пришла как-то вечером к Франсуазе домой на улицу Алезия, чтобы взять у нее интервью. Разговор продлится с пяти вечера до двух ночи, вскоре Анник переедет жить к писательнице. Та выделит ей спальню и поделится частью гардероба, отметив, что Анник очень идет ее желтая юбка. Однажды за праздничным ужином в замке Ле Брей, во время которого «Франсуаза говорила так, как если бы меня не существовало», Анник поймет, что то, что французы называют affection — любовь-дружба, превратилось просто в любовь. «Все стало окончательно ясно, когда мы уехали на Гваделупу, — пишет Анник Жейль. — Жара, солнце, любовный ожог, все случилось само собой. Но есть еще и Пэгги Рош. И Пэгги совсем не нравится, какой оборот принимает ситуация».
«Разве мой любовник стал бы звонить мадам Фернанде и просить ее приготовить красную спальню, застелить кровать, поставить букет цветов на комод?»
Читайте также
«Пэгги была для моей матери подругой, любовницей, защитницей, советчицей, — напишет позднее в автобиографии сын писательницы Дени Уэстхофф. — Между этими женщинами существовала такая смесь страсти, нежности и взаимного восхищения, признательности, дружбы и взаимопонимания, которых моя мать не знала ни до, ни после». Франсуаза завязывает отношения с журналисткой Elle после двух неудачных браков — с издателем Ги Шоллером и моделью Робертом Уэстхоффом, отцом Дени.
Пэгги играет в жизни Саган роль «жены великого писателя». Она полностью избавляет Франсуазу от бытовых проблем, сама руководит дворецким и кухаркой, составляет списки продуктов, организует поездки на море, собирает багаж, дает Франсуазе дельные советы в вопросах моды. «С появлением Пэгги моя мать стала одеваться гораздо элегантней», — отмечает Дени Уэстхофф. А еще мадам Рош бесцеремонно выпроваживает из дома слишком надоедливых визитеров, желающих использовать Саган в своих интересах. Пэгги как раз отдыхает с Саган на Гваделупе, когда туда приезжает влюбленная Анник. Франсуаза ей очень рада: сажает подругу в машину и уезжает с ней в глубь острова. «А как же Пэгги?» — спрашивает ее Анник. «Она сегодня решила отдохнуть», — отвечает Саган.
Но Пэгги все же оказывается совершенно необходимой Франсуазе. Когда годы спустя Пэгги заболеет раком, Франсуаза первой узнает результаты анализов и до самой смерти подруги — той останется жить только 6 месяцев — будет стараться убедить ее, что она обязательно поправится и им предстоит еще много лет вместе. После смерти Пэгги, как свидетельствует Дени Уэстхофф, Франсуаза никогда полностью не оправится.
Пока же, чтобы отвлечь Анник, Саган по возвращении в Париж знакомит ее со своим «литературным мужем», бывшим любовником и ближайшим другом, писателем Бернаром Франком. Франк — чье творчество высоко ценил Сартр — происходил из благополучной еврейской семьи, которой пришлось бежать из Парижа во время нацистской оккупации. Эта история позднее вдохновит Саган на создание романов «Рыбья кровь» и «И переполнилась чаша». «Саган любила Бернара в том числе и за то, что он был евреем», — скажет позднее Анник. Прочитав по совету Саган его книги, она мгновенно влюбляется в творчество писателя, а затем и в него самого. «Это был типичный план а-ля Саган, — напишет Анник. — Зная мою страсть к литературе, Франсуаза понимала, что через книги Бернара я полюблю и его самого. Она бросила меня в пасть волка и таким образом оставила жить у себя дома, на улице Алезия (Бернар жил там же). Пэгги тогда сразу все поняла, я же не поняла ничего. Я стала любовницей Бернара через три дня после знакомства. Думала, что соблазнила его, а на самом деле просто была марионеткой в руках Франсуазы».
Пэгги играет в жизни Саган роль «жены великого писателя». Она полностью избавляет Франсуазу от бытовых проблем, сама руководит дворецким и кухаркой, составляет списки продуктов, организует поездки на море, собирает багаж.
Читайте также
Однако все меняется, когда Анник предлагает Бернару переехать к ней жить. В тот вечер, когда он должен был остаться навсегда, Анник подала на стол запеченного ягненка и разлила по бокалам бордо. Внезапно зазвонил телефон. Франсуаза сказала, что плохо себя чувствует, и попросила Бернара немедленно приехать к ней (после автомобильной катастрофы и уколов морфина Саган страдала от наркотической зависимости). Анник возмущена и обижена. Но Бернар больше дорожит Франсуазой. Он выполняет ее просьбу и оставляет Анник. «Франсуаза одолжила мне Бернара, она же его и отобрала, — напишет она потом. — Саган знала, что Бернару нравятся высокие блондинки из хорошей семьи, и немедленно подыскала ему такую. Это была журналистка, которая пришла брать у нее интервью. Как и я когда-то».
От перенесенных потрясений Анник чуть не покончит с собой. Франсуаза заподозрит неладное и придет к ней домой. «Уже через несколько часов мы ехали в красном кабриолете в Ле Брей. Франсуаза говорила, что любила меня и все еще любит и не хочет, чтобы я натворила глупостей. Я отвечала, что, если бы не было Пэгги, не было бы и Бернара. Тогда мы впервые поговорили о наших чувствах». Анник проведет в замке Саган несколько недель, а дружба двух писательниц — Анник тоже напишет несколько романов — продлится еще десять лет. «Та, кто стал автором моего счастья и несчастья, стала автором моей жизни», — напишет Анник.
Чтобы понять, почему нам на самом деле грустно после расставания с любимым человеком
В отличие от беспечной Сесиль из книги «Здравствуй, грусть!», самой Саган удается предотвратить самоубийство женщины, ставшей объектом ее манипуляций. Франсуаза знает, чем все может закончиться, и трагичной развязки удается избежать. Более того, оказавшись персонажем романа Саган, который та пишет не на бумаге, а в жизни, Анник — несмотря на перенесенные страдания — сохраняет к «автору» своей судьбы нежность и благодарность, которыми пропитана ее автобиографическая повесть. Возможно, здесь дело в харизме Франсуазы, силе ее личности, которая вызывала у многих людей восторг, поклонение, желание быть рядом. Саган — как и герои ее вселенной, как и все «уставшие европейцы», о которых она пишет, как и все люди, не озабоченные вопросом физического выживания, — стремится ощутить чувство полноты бытия. И, возможно, она это делает чуть более талантливо, чем все остальные. Вероятно, рядом с ней жизнь хотя бы ненадолго переставала быть простым ожиданием смерти. «Странно, возможно, надо, как я всегда это делала, ненавидеть жизнь изнутри, чтобы обожать ее во всех проявлениях», — скажет героиня ее романа «Ангел-хранитель».
Сегодня ведущие радио France Culture недоумевают, почему Саган окружала себя не блестящими интеллектуалами (за исключением разве что Бернара Франка и Жана-Поля Сартра: первый жил у нее дома, со вторым они регулярно ходили ужинать в ресторан La Coupole), а героями светской хроники, журналистами модных изданий и очаровательными герцогинями. «Ее гости напоминали персонажей Пруста, которого она прочла в пятнадцать лет, — рассказывала в интервью Анник Жейль. — Все они были потенциальными героями ее книг».
Наблюдая за их отношениями, провоцируя встречи и расставания, сочиняя еще одну историю любви из мира французских дизайнеров, издателей и репортеров (кто-то из них где-то на 67 странице обязательно посмотрит в окно и скажет: «Дорогая! Ну как же прекрасен Париж!»), Саган пишет не столько о сложностях отношений мужчины и женщины, сколько о самом веществе человеческой жизни, и это ставит ее в один ряд с признанными французскими классиками. Как и Флобер, Саган пишет книги «ни о чем», сюжет — только повод воссоздать с помощью слов тихую, грустную, светлую мелодию, где чувствуется боль от одиночества, скука, страх жизни и отчаянные попытки его побороть.
Как и Флобер, Саган пишет книги «ни о чем», сюжет — только повод воссоздать с помощью слов тихую, грустную, светлую мелодию, где чувствуется боль от одиночества, скука, страх жизни и отчаянные попытки его побороть.
Читайте также
Саган создает не картины — в ее текстах нет цветистых метафор, — а гравюры. У нее в руках не кисть, а стека скульптора, пара насечек, несколько точно выбранных слов — и вот уже ясно передано ощущение напрасности, усталости, тщетности, и на их фоне — надежда на возможность вновь почувствовать себя живым, как в романе «Немного солнца в холодной воде». Саган — это еще и про «интеллект как разрушение комедии», о котором писал французский культурный деятель Андре Мальро, про избавление от иллюзий, про снисходительный, но честный взгляд, обращенный внутрь себя.
«Каждому хочется, когда он идет, чтобы кто-то обернулся, или, когда он не спит, чтобы кто-то о нем беспокоился, а когда он уступает смеху или слезам, чтобы его кто-то слышал, — писала Саган в романе „Смятая постель“. — И если он счастлив, чтобы кто-то ему завидовал. Возможно, поэтому любой разрыв, любой развод причиняет такую боль. Вам не хватает не любимого существа, а „другого“, свидетеля, микрофона и постоянно включенной камеры (до изобретения социальных сетей оставалось тридцать лет — прим. авт.). Еще вчера был кто-то, кто со страстью или ненавистью — не так уж это и важно — видел, как вы встаете утром, одеваетесь, курите, выходите из дома, кто-то, кто слышал, как вы посвистываете, зеваете или молчите (даже если он на вас не смотрел и вас не слушал). И вдруг больше никого нет!»
Если Саган до сих пор читают во Франции и во всем мире, то это не для того, чтобы узнать, выберет Доминик Люка или Бертрана, а ради вот таких строк.
