Блог
Storyport

Двуликий Александр Блок — рыцарь туманного образа

Поделиться в социальных сетях

26 ноября 2021

«После революции Блок прожил всего три года. Три года работы на советскую власть, которая, по выражению самого поэта, "выпила" его. Его действительно использовали по полной, назначая на все новые и новые должности в бесконечных комитетах и комиссиях. В 1920-м Блок жаловался Чуковскому, что "оглох", что больше ничего не слышит и не может писать стихи»: поэт и публицист Максим Жегалин рассказывает об Александре Блоке, который, пожалуй, остался в истории нашей литературы главным олицетворением Серебряного века.

Двуликий Александр Блок — рыцарь туманного образа — блог Storyport

Двуликий Александр Блок — рыцарь туманного образа

Серебряный век похож на сон. Будто бы на Петербург опустилось огромное облако, лег туман, зыбкий сумрак, в котором едва различимы очертания домов и людей, горят огни и кажется, что вот-вот что-то случится — что-то страшное. Вот-вот все проснутся, наваждение закончится, и придется жить как-то по-настоящему, а пока — можно бродить в этом облаке, примерять маски, играть роли и искать смыслы. Поэзия Александра Блока во многом близка этому облаку и этому туману — ощущением полусна, состоянием странного опьянения, мельканием теней и бликов.

Как сон, уходит летний день.

И летний вечер только снится.

За ленью дальних деревень

Моя задумчивость таится.

Отважный рыцарь и беззащитный человек

Блок бродил по лабиринту Серебряного века — серьезный, задумчивый, отрешенный, готовый лицом к лицу встретиться с надвигающейся катастрофой, будь то война, революция или конец света. Зинаида Гиппиус, с которой поэт достаточно близко общался до революции, писала:

«Чем дальше, тем все яснее проступала для меня одна черта в Блоке, двойная: его трагичность, во-первых, и, во-вторых, его какая-то незащищенность… от чего? Да от всего: от самого себя, от других людей, от жизни и от смерти».

Эта незащищенность — совершенно детская. И Гиппиус, и многие другие из близкого круга поэта говорили о его милой детскости одновременно с тяжелой задумчивостью и скованностью, почти деревянностью. Он действительно верил в «прекрасную даму», верил в знаки, в пророческие сны — он, безусловно, был рыцарем, рыцарем печального образа, который невозможен без определенной степени наивности и простоты.

Возвышенная любовь и вечные бордели

По-рыцарски он любил и свою жену Любовь Дмитриевну Менделееву, которую знал с детства — они жили в соседних имениях и вместе играли в любительском театре: Блок, конечно же, Гамлета, она — Офелию. Он считал ее Прекрасной Дамой, Вечной Женой, Таинственной Девой. В 1903 году пара обвенчалась. В первую брачную ночь Александр Александрович поцеловал Любовь Дмитриевну в лоб и ушел спать в другую комнату.

Стана ее не коснулся рукою,
Губок ее поцелуем не сжег…
Все в ней сияло такой чистотою,
Взор же был темен и дивно глубок.

Такого развития событий Любовь Дмитриевна, конечно, не ожидала. История их отношений — типичная для Серебряного века мелодрама со множеством действующих лиц, душераздирающих сцен и высокопарных диалогов. Тем не менее весьма условный брак Блока и Менделеевой продлился 18 лет, вплоть до смерти поэта. Любовь Дмитриевна умерла в 1939 году, ее последним словом было «Сашенька».

Это была любовь чистая, высокая, истинная, любовь же земную и самую что ни на есть примитивную Блок искал в борделях. Он вообще как-то умудрялся сочетать бесконечный полет духа и самое низкое, животное и темное.

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Это была любовь чистая, высокая, истинная, любовь же земную и самую что ни на есть примитивную Блок искал в борделях. Он вообще как-то умудрялся сочетать бесконечный полет духа и самое низкое, животное и темное.

Шампанское, шабли, мадера, водка — Блок кутил по-крупному, сравнивал опьянение с состоянием сна, когда любой образ ясен, понятен и ни к чему нельзя остаться равнодушным.

«Время от времени его тянет на кабацкий разгул. Именно — кабацкий. Холеный, барственный, чистоплотный Блок любит только самые грязные, проплеванные и прокуренные „злачные места“: „Слон“ на Разъезжей, „Яр“ на Большом проспекте. После „Слона“ или „Яра“ — к цыганам… Чад, несвежие скатерти, бутылки, закуски. „Машина“ хрипло выводит — „Пожалей ты меня, дорогая“ или „На сопках Маньчжурии“. Кругом пьяницы», — писал поэт Георгий Иванов.

Алкоголь, возможно, служил одним из ключей в тот зыбкий, постоянно ускользающий мир, в котором хотелось задержаться как можно дольше. При этом, как полагается рыцарю, Блок никогда не терял лица и достоинства. Сын Чуковского в своих воспоминаниях описывает, как впервые встретил поэта: тот был точь-в-точь как на знаменитом портрете Сомова — печален и загадочен. Только потом выяснилось, что во время встречи Блок был мертвецки пьян.

Главный поэт-символист и страх тишины

Первая книга Блока — «Стихи о Прекрасной Даме» — вышла в 1903 году. Практически мгновенно А. А. стал главным поэтом-символистом, вокруг него начал выстраиваться собственный мир, миф, который требовал постоянного служения.

Зла, добра ли? — Ты вся — не отсюда.
Мудрено про тебя говорят:

Для иных ты и Муза, и чудо.

Для меня ты — мученье и ад.

Прислушиваться к тишине и высекать из нее стихи — постоянная кропотливая работа, которая стала органической основой жизни Блока, ее главной составляющей. И самым большим страхом было то, что однажды тишина замолчит.

Мрак. Один я. Тревожит мой слух тишина.

Все уснуло, да мне-то не спится.

Постепенно тревога и ощущение грядущей катастрофы начинали усиливаться, сбываться. Туманный сон неминуемо заканчивался. Блок был готов к этому — готов полностью отдаться стихии, воспринять ее как праздник. В революции он видел одновременно и долгожданное разрушение старого «неправильного» мира, и созидательную, хоть и жестокую, силу, которая снесет все не своем пути. Он — опять же по-детски, при этом со стойкостью и бесстрашием рыцаря — начинал играть в эту игру, которая в итоге его и уничтожила.

Поэма «Двенадцать». Конец всего

«Двенадцать» — странная поэма, в который каждый мог (может до сих пор) увидеть то, что ему хочется. Одними она воспринималась как полная и постыдная капитуляция перед большевиками. Другими — как искренняя и жаркая ода революции. Третьими — как акт немыслимого кощунства. Четвертыми — как тонкая и злая ирония над всеми сразу. Блок никогда не ставил знака равенства между революцией и большевиками, за него это делали другие и, собственно, само время. А. А. верил в то, что этот туман, этот сон, это снежное марево закончится долгожданным пробуждением — «В белом венчике из роз / Впереди Иисус Христос». Но закончилось оно тем, чем закончилось.

Мне очень нравится эпизод из воспоминаний Гиппиус, как она в 1918 году едет по Петербургу в трамвае и вдруг в трамвай заходит Блок.

«Первый, кто вошел и стал в проходе, как раз около меня, вдруг говорит:

— Здравствуйте.

Этот голос ни с чьим не смешаешь. Подымаю глаза. Блок.

Лицо под фуражкой какой-то (именно фуражка была — не шляпа) длинное, сохлое, желтое, темное.

— Подадите ли вы мне руку?

Медленные слова, так же с усилием произносимые, такие же тяжелые.

Я протягиваю ему руку и говорю:

— Лично — да. Только лично. Не общественно.

Он целует руку. И, помолчав:

— Благодарю вас».

Возможно, уже тогда он понимал, что ошибся: что никакого нового прекрасного мира революция не принесла, а прекрасный туманный сон уже не вернется.

По-моему, потрясающая сцена, где поступок Блока — пример какого-то совершенно нездешнего благородства, которому неведома, непонятна суета, обиды и разделение людей на «своих» и «чужих». Возможно, уже тогда он понимал, что ошибся: что никакого нового прекрасного мира революция не принесла, а прекрасный туманный сон уже не вернется.

После революции Блок прожил всего три года. Три года работы на советскую власть, которая, по выражению самого поэта, «выпила» его. Его действительно использовали по полной, назначая на все новые и новые должности в бесконечных комитетах и комиссиях. В 1920-м Блок жаловался Чуковскому, что «оглох», что больше ничего не слышит и не может писать стихи. Тишина замолчала. 1 марта 1921 года А. А. читал стихи на сцене малого драматического театра в Петербурге — это было одно из последних его выступлений. Так этот вечер описывает Ходасевич:

«То и дело ему кричали: „Двенадцать“, „Двенадцать“, но он, казалось, не слышал этого. Только глядел все угрюмее, сжимал зубы все крепче. И хотя он читал прекрасно (лучшего чтения я никогда не слышал) — все приметнее становилось, что читает он машинально, лишь повторяя привычные, давно затверженные интонации, и что это притворство ему мучительно. Публика требовала, чтобы он явился пред ней прежним Блоком, каким она его знала или воображала, — и он, как актер, играл перед ней того Блока, которого уже не было».

Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!

Блок умер 7 августа 1921 года от странной, скоротечной и мучительной болезни. Выехать на лечение в Финляндию ему не разрешили. За два месяца до смерти он написал в письме Чуковскому:

«Итак, „здравствуем и посейчас“ сказать уже нельзя: слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка — своего поросенка».

Вместе с Блоком окончательно умер и Серебряный век — туман рассеялся, тени разбежались. Но хочется верить, что где-то на темной зимней улице, под тусклым фонарем — аптека и ледяная рябь, и все началось сначала.

Добавьте нас в закладки

Чтобы не потерять статью, нажмите ctrl+D в своем браузере или cmd+D в Safari.
Добро пожаловать в мир историй от Storytel!

Вы подписались на рассылку от Storytel. Если она вам придётся не по душе, вы сможете отписаться в конце письма.

Вы уже подписаны на рассылку
Ваш адрес эелектронной почты не прошёл проверку. Свяжитесь с нами