Жили-были ОН и ОНА.
ОН сидел дома и писал умные книжки.
ОНА на новой блестящей машине ездила в Большой город и читала там умные лекции.
У НЕЕ и у НЕГО был дом на… ну, неважно где. Главное, что он был. Большой. В два этажа.
Одни окна смотрели на восход. Другие — на закат. В ЕЕ спальне солнце всходило. В ЕГО кабинете — закатывалось.
ОН писал СВОИ книжки на втором этаже. ОНА готовила ЕМУ паровые котлетки с гречкой-размазней на первом. Таким образом, сферы влияния на территорию были строго поделены.
У НИХ был сосед. У него не было дома. Точнее сказать, не было нормального дома. Вместо него на огромном участке стоял почерневший покосившийся сруб со съехавшей набок крышей. Выглядывая по утрам из окна полюбоваться на СВОИ снежно-белые пионы, ОНА часто думала о том, как этот сосед засыпает в такой антисанитарии. ОН же, отпав от СВОИХ умных книжек и закатывая глаза при смачном зевке, ежевечерне думал, что сосед и его хижина — позорище для всего дачного поселка. Ведь все дома были созданы по индивидуальной фантазии заказчика. И то правда — на фоне мини «французских замков» с донжонами, «восточных дворцов», барских усадеб в стиле «ностальгия по русскому дворянству», блестящих витринным стеклом и алюминием образцов самого смелого хайтека, этот анахронизм смотрелся убого и не тянул даже на этностиль.
Правда, никто, кроме самих хозяев этих домов и их редких гостей, всем этим разнообразием не любовался. Потому что каждое такое произведение архитектурного искусства окружал высоченный глухой забор. Но зато бельмо на глазу всего поселка было видно хорошо и отчетливо: по фасаду избенки соседа шел пьяный, волной кое-где ныряющий в траву штакетник.
ОН и ОНА тоже хотели такой забор, как у всех. ОН полагал, что «достаточно пожил под присмотром чужих глаз» и «имеет право на то, чтобы у себя дома быть как у себя дома». Чьи глаза тут имелись в виду, было, конечно, не совсем понятно: на единственной улице ИХ небольшого поселка проезд машины происходил примерно раз в полдня. На улице не появлялись даже дети. И совсем не потому, что их ни у кого не было. Просто сосредоточены они были также за теми же самыми высокими железными глухими заборами. И только редкий визг докладывал соседям, что к М. приехал внук, а у Е. внучка не хочет умываться или застилать постель.
Хороший забор как у всех был просто жизненно необходим. Ибо ОНА считала, что, как человек предельно утомленный, «нуждается в тишине», поскольку «очень устала от людей». Забор должен оградить ИХ от «излишнего общения», которого ЕЙ, по ЕЕ словам, «вполне хватало на работе».
Чего-чего, а тишины в ИХ доме было в избытке. Как зимняя вата между окнами, она лежала клоками во всех углах, закоулках и переходах большого дома. Да и общение тоже не было излишне утомляющим. Оно целиком проходило в модном нынче стиле минимализма: «Есть будешь?» — «Нет!», «Я иду спать» — «Хорошо», «Ты не купила мне новое издание Камю!» — «Ты не просил». А людей… людей и так, кроме НИХ самих, в ИХ доме не наблюдалось. Старый кот — не в счет.
Чего-чего, а тишины в ИХ доме было в избытке. Как зимняя вата между окнами, она лежала клоками во всех углах, закоулках и переходах большого дома.
Читайте также
Строго говоря, забор у них был. Такой же, как у всех, высоченный. Но, однако, это был все же «недозабор», как с презрением выражался ОН, иногда выходя на крохотный балкончик второго этажа, чтобы, как ОН любил повторять, «омыть мозги кислородом».
Недозабористость забора выражалась в том, что он имел прекрасные подъемные въездные ворота по фасаду дома, великолепную, словно по линейке прочерченную правую сторону — ту самую, с которой жили, как любила гова́ривать ОНА, «нормальные люди». Ну, то есть те, у которых, как и у НИХ самих, дома были не менее двух этажей.
А вот левая сторона отчетливо подкачала и резала глаз и ЕМУ, и ЕЙ. Потому что вдоль нее была натянута проржавевшая, дырявая, перекрученная, собравшаяся гармошкой сетка-рабица. Трогать ее категорически запрещалось. И не только потому, что сухой, высокий, неласковый, неприветливый, вечно в каких-то лохмотьях сосед когда-то во времена оны огородил свои владения и теперь берег их как зеницу ока. Часами, невежливо демонстрируя соседям пятую точку в неприлично разорванных штанах, он копался в земле, пропалывая, пересаживая, подрезая и окучивая. При этом он, ни на минуту не замолкая, неизменно громко ворчал, что из-за тени от «понастроенных безвкусных курятников» у него загибается смородина, стал меньше плодоносить крыжовник, упали урожаи огурцов и умирает вишня. От его резкого голоса тишина болезненно сжималась в комочек и спасалась бегством, затаиваясь только в ЕЕ спальне, окна которой выходили на другую сторону. В ЕГО же кабинете было отчетливо слышно каждое слово, что серьезно сказывалось на качестве написания умных книжек и потому вызывало неизменное раздражение их автора. Как следствие, количество и градус семейных скандалов резко повышались. То есть общение неумолимо принимало принудительный характер.
Но самое главное, почему рабица годами мозолила глаза ЕМУ и ЕЙ, была соседская яблоня, чья самая сильная и плодоносящая ветка, протянувшись над бомжовой оградой, нависала над доброй четвертью ИХ участка.
К самой яблоне претензий, конечно, не было. Она и впрямь смотрелась так, будто сошла с иллюстрации к детской сказке. Особенно по весне, когда одевалась в белоснежную фату, а потом печально осыпала ее крупными, плотными, сочными лепестками, обещая щедрый урожай. И никогда не обманывала. Даже в те годы, когда на доставшейся от прежних хозяев участка антоновке у НЕЕ и у НЕГО висели два-три чахлых плода, яблоня соседа улыбалась тысячей алых, блестящих, крепких, здоровых боков, за которыми и листвы-то подчас было не видать. ОН и ОНА за это свойство яблоню уважали. А свое раздражение, которое всегда возникало при виде соседа, на нее никогда не переносили, но и не скрывали. «Как можно! — любила гова́ривать ОНА. — Интеллигентный человек! Бывший архитектор! А так ужасно выглядит…»
Правда, в избытке осыпаемых с ИХ ветки яблок ни ОН, ни ОНА никогда не пробовали. Согласитесь, это же верх христианского смирения!
Но самое главное, почему рабица годами мозолила глаза ЕМУ и ЕЙ, была соседская яблоня, чья самая сильная и плодоносящая ветка, протянувшись над бомжовой оградой, нависала над доброй четвертью ИХ участка.
Читайте также
При всех неудобствах этого положения не доставалось ИМ от яблоневых щедрот ровным счетом ничего именно потому, что жадный сосед ИМ это… запрещал. Нет, он не топал ногами, не кричал, не грозил участковым «за кражу чужого имущества». Просто однажды осенью, еще будучи наивной и не утратившей веру в людей, ОНА гуляла по своему участку и углядела в траве крупное крепкое краснощекое яблоко. Поднять его, аккуратно обмыть под стоящим неподалеку уличным краном и поднести к губам было форменной неосторожностью! Но ОНА поняла это слишком поздно. Не успев даже откусить кусочек, ОНА просто застыла под леденящим, словно пулемет, беспощадно строчившим по НЕЙ соседским взглядом. Яблоко тогда само собой выпало из ЕЕ рук, и больше ни ОН, ни ОНА даже не пытались нагнуться и поднять из травы хотя бы один из сотни алых шариков, в избытке засыпавших ИХ участок каждой осенью. Яблоки довольно долгое время проводили в ИХ траве и затем, как по мановению волшебной палочки, однажды исчезали все до одного.
Разгадка этого чуда пришла к НИМ внезапно. Совершенно непонятным образом проиграв безумную гонку за очередным грантом на написание крайне важного умного шедевра, ОН мучился тогда отчаянной бессонницей. И, в тысячный раз проигрывая про СЕБЯ все СВОИ допущенные в «тараканьем забеге» ошибки, ОН периодически ночами выходил на балкончик, чтобы освежить горящий от гнева мозг. В один из таких выходов ОН и засек, как долговязый сосед с огромной корзиной и специальным фонариком на лбу, словно привидение, легко перешагнув недалеко от яблони легшую в траву рабицу, методично, яблочко за яблочком, собирает весь урожай.
Раздражение на СЕБЯ требовало выхода, и ОН уже было набрал в легкие воздуха, чтобы сообщить соседу, что тот нарушает границы частной собственности, но… Сосед, словно что-то почувствовав, резко поднял голову, и оказавшийся неожиданно сильным свет от налобного фонарика буквально ослепил ЕГО. Было такое чувство, что беспощадный этот луч достигает даже желудка, который внезапно почему-то заныл. И вместо того, чтобы наорать на наглого, всем давно надоевшего своим брюзжанием соседа, ОН внезапно повернулся, спустился на первый этаж, добрел до холодильника, достал оттуда полосатое польское яблоко, купленное ЕЮ в супермаркете, и с каким-то сладостным мстительным чувством вонзил в него зубы.
Так все это и продолжалось годами. Забора все не было и не было. Тишина была неполноценной, общение — избыточным. А яблоня все роняла и роняла свои плоды на ИХ территорию. И ОНИ, все больше раздражавшиеся собственной интеллигентностью, так и не смели ни прикоснуться к яблокам, ни спилить-таки эту проклятую ветку. И превратить наконец недозабор в полноценную крепостную стену, отгородив СЕБЯ от принудительных лекций по теории архитектуры, которые неизменно читал зануда сосед, кося траву или подвязывая помидоры.
Ситуация разрешилась внезапно и стремительно.
К НЕЙ и к НЕМУ приехал внук. Нужно сказать, это было из ряда вон выходящее событие: внука к НИМ привозили редко. Потому что у НЕГО от топота, визга трехлетнего чада и звука таскаемой по полу машинки дико болела голова. ОН просто переставал писать СВОИ умные книжки и был вынужден уходить на другой конец поселка к знакомому играть в шахматы. А ОНА… ОНА была в состоянии подарить внуку целый мир. Но в разумных временных пределах, поскольку огромное количество сил у НЕЕ отнимала подготовка к умным лекциям и проверка студенческих работ. Отвлекать ЕЕ от такого важного государственного занятия внуку было позволено только раз в году и всего на неделю. Поскольку в эти дни ОНА бросала СВОИ лекции и тетради и наряду с гречкой-размазней была принуждена варить еще и манную кашу, выносить горшок и ловить подвижного, как ртуть, карапуза, норовившего то упасть в колодец, то залезть на сетку-рабицу, а то и вовсе расковырять замок калитки и сигануть на улицу.
ОНА была в состоянии подарить внуку целый мир. Но в разумных временных пределах, поскольку огромное количество сил у НЕЕ отнимала подготовка к умным лекциям и проверка студенческих работ.
Читайте также
— Вот станет он постарше, — говаривала ОНА дочери, — будешь привозить его к НАМ чаще. Дед будет играть с ним в шахматы, а Я смогу доверить ему косить траву. Тогда — пожалуйста. А сейчас… сейчас МЫ пока просто не приспособлены к тому, чтобы возиться с таким маленьким ребенком.
Маленькому ребенку между тем на сложности, которые он создавал в жизни взрослых, было, конечно же, глубоко наплевать. Таща за собой по ступенькам на второй этаж за хвост старого кота, он другой рукой умудрялся попутно отковыривать от стены с любовью и тщанием наклеенные на нее фотообои. И тут же, оступившись, кубарем катиться вниз, оглашая весь дом невыносимыми воплями. ЕЙ приходилось бросать привычную возню с паровыми котлетками и бежать дуть на разбитые коленки, заливая их зеленкой, приклеивать оторванные фотообои и часами искать ошалевшего и раздраженного кота, который прятался не где-нибудь, а на участке морализирующего соседа. Ради спасения несчастного животного приходилось вступать в долгие переговоры с этим самым соседом, а потом, тщательно выбирая, куда ступить, чтобы — ни-ни! — не задеть юбкой кусты жимолости и облепихи или, не дай бог, не раздавить фасоль и горох, и в это же самое время ловя чутким ухом странный стеклянный грохот в СВОЕЙ кухне и сильно подозревая, что внук развлекается последовательным разбиванием ЕЕ любимых бокалов, вытаскивать из-под соседского сарая кота, взъерошенного и царапающегося, и трусцой бежать с ним обратно — спасать бокалы…
Словом… О какой тишине и ограниченном общении могла идти речь в ту неделю, когда внука привозили на свидание с бабушкой и дедом? От этих «родственных набегов» они отдыхали потом как от тяжелых затяжных боев под Москвой, о которых рассказывал ЕЙ в свое время отец.
В тот день, перешагивая через легшую рабицу с удачно найденным котом, ОНА увидела, как славный продолжатель ЕЕ рода, едва удерживая ручонкой огромное красное яблоко, от души кусал его своими не до конца окрепшими молочными зубками, а шаловливой ножонкой с наслаждением поддевал выглядывавшие из травы красные шарики. Они взмывали в воздух на манер футбольных мячей и разлетались во все стороны. Когда случайным движением внуку удалось отправить один из таких мячей аккурат в окно кухни и он в очередной раз вострубил свою победу, ОНА в ужасе бросила кота и помчалась спасать СВОЕ имущество, спиной уже ощущая собирающуюся на соседском участке грозу.
Подхватив внука, гладя его по крутящейся во все стороны голове, удерживая его за молотящие по НЕЙ ножки и уворачиваясь от колотящих по НЕЙ ручек, ОНА ласково попыталась уговорить его не трогать соседские яблоки. ОНА с горечью, громко и внушительно рассказывала ему, как сложно устроены в этой жизни все человеческие отношения, с каким уважением надо относиться к старшим и к чужому труду, как нехорошо не беречь имущество и брать без спросу чужие вещи. Малыш меж тем упрямо, с бешеной скоростью продолжал крутить головой, орать истошным голосом, фонтаном рассыпая во все стороны бисеринки слез, и со всей дури лупить ЕЕ по голове недоеденным яблоком. Сколько бы продолжалась эта душераздирающая сцена — неизвестно, если бы внимание изнемогшей бабушки и отчаянно отстаивавшего свои права внука не привлек странный звук. Оба одновременно замерли.
Сосед с остервенелым выражением лица, с силой удерживая в руках яростно прыгающую электропилу, елозил ею по нависающей над ИХ участком яблоневой ветке…
— Что вы делаете! — отчаянно закричала ОНА. — Зачем? Неужели для ребенка вы пожалели яблока?
Но сосед, желчно сплюнув в ИХ сторону, не ответил и не прекратил своего изуверства до тех пор, пока яблоня, тихо охнув, не уронила полную плодов ветку в покорно легшие под ее тяжестью травы.
Через три дня внука увезли. ОН наконец смог вернуться из шахматной ссылки, ОНА — к СВОИМ тетрадям и лекциям, а яблоня… Яблоня стала отчаянно болеть.
Она хирела с каждым днем, внезапно сбросив весь свой еще недозревший урожай в траву, свернула листики и скорбно наклонилась в сторону хибары соседа. ОН и ОНА, периодически выглядывая в окно, молча качали головами и осуждающе переглядывались друг с другом, при этом строго соблюдая ту самую тишину, которую настолько распугал внук, что она все никак не могла вернуться в ИХ большой дом и улечься по своим привычным углам еще несколько месяцев. И только с первым снегом ИМ удалось окончательно восстановить нормальный образ жизни, поймать-таки и водрузить на его законное место в кресло у камина облезшего, продрогшего и одичавшего кота, купить новые, похожие на прежние бокалы и наконец вернуться к столь чаемому минимализму общения.
Лишь ранней весной ОНИ нарушили дорогой их сердцу порядок тем, что два вечера подряд спорили: пора ли уже поставить этот самый забор или все же подождать, когда яблоня окончательно умрет. Спор был разрешен в пользу забора. Ибо яблоня в этот год не зацвела. И потому вскоре по участку, безжалостно сминая свежескошенную траву и забивая ее тонкий аромат бензиновыми парами, заелозили гусеницы трактора, заходили сапоги рабочих, зазвучал смех, грубые шутки и грохот молотка по железу, которые снова изгнали из ИХ дома привередливую тишину. Это было настолько травматично, что ОН срочно купил горящую путевку в Турцию и умчался творить к морю. А ОНА, совсем уж переутомленная идущими экзаменами, тем не менее по возможности подольше задерживалась в Большом городе и совершенно не гнала машину, возвращаясь домой.
К июлю новенький забор высился во всей своей красе. Проклятия, которые посылал из-за него сосед-архитектор, хотя и доносились до ИХ слуха, стали совершенно неотчетливы, и ими, казалось, было возможно пренебречь.
Однако интеллигентность… ох, это мерзкое качество, которое, как и рабство, совершенно не выдавишь из себя по капле, как советовал когда-то великий классик! Совесть мучила ЕЕ ночами, ведь, когда все же удавалось разобрать, что кричит сосед за высокой стеной, охраняющей ИХ покой, получалось, что из-за тени от ИХ забора погибла окончательно не только яблоня, но и все его посадки этого года.
Впрочем, вскоре выяснилось, что и ОН тоже совершенно не может работать, ибо выбит из колеи видом, открывающимся с его небольшого балкончика: сосед бродил по участку в растерянности, безуспешно пересаживая на редкие оставшиеся солнечные участки малину, смородину и помидоры… Но главное… главное, яблоня теперь стояла бесстыдно-беззащитно голая, почерневшая, каким бесстыдно-беззащитно голым бывает труп в морге на столе патологоанатома.
Чтобы хоть как-то компенсировать соседу его неудобство и заглушить в СЕБЕ неприятное сосущее чувство вины, ОНА заехала как-то в дорогой магазин, выбрала лучший коньяк, огромную коробку элитнейших конфет, под обертку которых положила некоторую сумму «зеленых» денег, и прямиком отправилась с визитом к неуемному соседу.
Но главное… главное, яблоня теперь стояла бесстыдно-беззащитно голая, почерневшая, каким бесстыдно-беззащитно голым бывает труп в морге на столе патологоанатома.
Читайте также
Сосед приоткрыл калитку, увидел коньяк и конфеты, точным движением выбил у НЕЕ из рук с такой душой приготовленное извинение и неприлично громко грохнул перед ЕЕ носом закрывающимся железным засовом.
Вот тут ЕЕ совесть наконец была побеждена: такого хамства от бывшего известного архитектора ОНА никак не ожидала.
И снова тишина и покой разлеглись по углам и закоулкам большого дома. С той лишь разницей, что теперь у нее стало больше места: она поселилась и у колодца, и в закутках забора, и под антоновкой, где, не видя больше, как сосед демонстрирует пятую точку в рваных штанах, ОН и ОНА могли совершенно спокойно попить чаю. А с приходом зимы и вовсе наступила подлинная благодать: возвращаясь из шумного и суетного Большого города, ОНА с наслаждением слушала, как снежная тишина глушит шуршание шин, шаги от калитки до крыльца, а мягкие ковры, расстеленные на первом этаже, не позволяли сделать слышимым даже топот лап спрыгивающего с кресла, отяжелевшего, раздобревшего и снова обленившегося старого кота. Что происходило на втором этаже, ОНА не знала — ОНА туда не поднималась уже несколько лет, снизу спрашивая ЕГО: «Есть будешь?» — и вполне удовлетворяясь ответом: «Позже», но подозревала, что благодать разлилась и на этих интеллектуальных высотах.
Ранней весной ОН спустился как-то утром к завтраку и, вопреки обыкновению есть молча, сообщил:
— Яблоня зацвела.
— Что?!
— Да… я сам удивился, но яблоня зацвела.
Однако ствол, как выяснилось, оказался непобеленным, излишние ветки неподпиленными, отчего всегда нарядно-аккуратная яблоневая крона залохматилась, словно спросонья непричесанная голова неопрятной женщины. Да и вообще, со СВОЕГО «наблюдательного балкона» ОН давненько не видел соседа, а ОНА вдруг вспомнила, что, кося первую, изо всех сил тянущуюся к солнцу траву, не слышала ни одного проклятия, посылаемого из-за стен ИХ крепости. Кроме того, как сообщил ОН, участок соседа никто не косит, и такими темпами и без того вросшая в землю избушка скоро и вовсе утонет в зеленом море. А на ИХ участок, невзирая на прочно и глубоко вкопанное в землю железо, стали пробиваться отдельные упрямые малиновые плети от заброшенного соседского малинника, просачиваться назойливый хрен и репейники.
Недоумение ИХ вскоре получило разрешение: на соседской калитке проявился большой баннер с надписью: «ПРОДАЕТСЯ», и по ИХ улице довольно интенсивно заколесили разнообразные машины. Из них вылезали бесцеремонные люди, которые громко разговаривали, хлопали соседской калиткой, чем-то возмущались и снова уезжали.
В один из вечеров ближе к осени, когда ОНА, усталая, вернулась из магазина и выгружала из багажника разнообразные пакеты, к соседской калитке подъехала очередная машина, и оттуда вылез хорошо одетый молодой человек. Он пружинящей походкой подошел к соседской калитке и стал открывать несколько заржавевший замок. Молодой человек настолько мучительно был похож на желчного соседа, что ОНА, уже догадываясь, кто это, решилась наконец удовлетворить СВОЕ любопытство.
Да умер, слава Богу, ваш Аркадий Петрович… В августе умер… Всех заманал своими нотациями… теперь Бога на небе достает… Да и у того, видимо, никакого ангельского терпения на него не хватит, и отправит он его на х… в ад
Читайте также
— Простите, пожалуйста! — окликнула ОНА чертыхающегося юношу. — А вы участок уже продали?
— Да если бы! — с досадой ответил молодой человек. — Кому нужна эта старая рухлядь… Вот заботу оставил козел придурошный… Нанимать кого-то траву косить… Сельсовет за…л своими предписаниями…
ОНА поморщилась, помолчала.
— Простите, а Аркадий Петрович…
— Да умер, слава Богу, ваш Аркадий Петрович… В августе умер… Всех заманал своими нотациями… теперь Бога на небе достает… Да и у того, видимо, никакого ангельского терпения на него не хватит, и отправит он его на х… в ад, чертям на потеху…
Молодой человек в досаде бросил на землю ключи, так и не справившись с замком.
— Короче… Гори оно гаром, поехал я… Некогда мне. Сами тут разбирайтесь.
Он прыгнул в машину, завел мотор и рванул с места в карьер так, как будто это была не улица тихого поселка, а гоночный трек.
А где-то через месяц, убирая двор перед приближающимися снегопадами, ОНА вдруг ощутила тонкий сладковатый запах тления… Остановилась, принюхалась, вздрогнула от внезапной догадки и, похолодев, обернулась к дому.
— Ваня, Ваня!
ОН, недовольный, высунулся на СВОЙ маленький балкончик.
— Что ты кричишь и зачем ты меня отвлекаешь?
— Ваня! — в ужасе кричала ОНА. — Ты чувствуешь, как пахнет… гнилью?
И голос у НЕЕ отчего-то сел.
— Чувствую, и давно… Только прекрати, пожалуйста, истерику и не мешай мне работать.
— Но ведь… А если… — начала было ОНА и осеклась, не в силах выговорить то, о чем думала.
ОН недовольно поморщился.
— Никаких детективов не стоит тут придумывать. Опали яблоки с яблони. И их, как всегда, много. Они и гниют. И пока кто-нибудь не купит эту халабуду, мы с тобой обречены это нюхать. И вообще, не трогай меня, пожалуйста, у меня как раз идет крайне важный кусок текста, и я не могу сосредоточиться от твоих воплей.
…Видимо, это все, что надо знать о современных человеческих отношениях, добре и зле и законе кармы…
Фотографии: www.pexels.com
