Недавно я залез в свой почтовый ящик и среди вороха рекламных проспектов, счетов и районной периодики обнаружил письмо.
«Дорогая Ульяна Павловна! Пишет вам внучка Сергея Дмитриевича Боровитенко, из Воронежа. Недавно умерла моя мама Софья, дочка Сергея Дмитриевича. Перед тем как ее не стало, мы долго и помногу разговаривали о жизни, о том, как все у нее было. Мама рассказала мне также о том, как вы помогли и что вы сделали для моего деда тогда в Пицунде. Нет слов, чтобы выразить вам мою большую человеческую признательность. Столько лет прошло, а вот, наконец, и я узнала о вашем большом человеческом подвиге. Храни Вас Бог. Верю и надеюсь, что вы еще живы. Если же нет, то царствие вам небесное. Ольга».
Вот так. Очевидно, письмо было адресовано бывшей хозяйке моей квартиры. Что это за чужая тайна? Какой большой человеческий подвиг в Пицунде? Я видел Ульяну Павловну всего несколько раз, ей было под девяносто, и сознание ее было объято мглой, которая рассеивалась утром и снова сгущалась ближе к вечеру. Поэтому и родственники общались с ней, как правило, до обеда. Вечерами, в любую погоду, она выходила на балкон и до первых звезд осеняла округу крестным знамением. Пару лет назад ее не стало.
Глубокая старость имеет немного преимуществ. Одно из них — обаяние тайны. Мы ничего не знаем про стариков, а их воспоминания неверны. Чужое далекое прошлое нельзя до конца узнать, зато его можно домыслить. На этом построено конвенциональное во всех культурах уважение к старости: мы не знаем, что у вас там спрятано в прошлом, но надеемся, что вы прожили достойную жизнь, как пример последующим поколениям. Впрочем, и исповедь случайного попутчика в купе не скажет нам о его подлинной жизни слишком много. Ведь нам признаются только в удобной правде.
Так или иначе, Ульяна Павловна покинула этот мир, и я стал невольным конфидентом двух равноуважаемых семей. Но что же все-таки там могло случиться? Выручила деньгами в роковую минуту? Мелко. Реанимировала умирающего Сергея Дмитриевича? Вытащила из петли? Возможно. Или не оклеветала под угрозой смерти? Стала свидетелем какой-то леденящей кровь сцены? Умолчала в нужную минуту об увиденном-услышанном? Думаю, эта версия ближе к истине.
Особый шарм всей истории добавляет место действия. Загадочный случай в Пицунде. Альковная сторона всесоюзной здравницы. Соблазны и пороки Абхазии. Что бы там ни было, это хранилось Боровитенками в тайне и было открыто внучке только перед самой кончиной деда. Есть во всем этом что-то романическо-готическо-вальтерскоттское. И вот я случайно оказался на пересечении этих кривых и чужих мне путей.
Я передал письмо (Боже! Бумажное письмо! Не квитанция, не объявление о распродаже диванов, а письмо, написанное от руки и отправленное в Москву из сердца Черноземья), в общем, передал письмо родне Ульяны Павловны, пусть уж они сами решают, что с ним делать. Через пару месяцев спрошу, что там и как. Интересно. Все-таки.
Особый шарм всей истории добавляет место действия. Загадочный случай в Пицунде. Альковная сторона всесоюзной здравницы. Соблазны и пороки Абхазии.
Читайте также
Письма доходят всегда. Иногда их получает совсем не тот адресат, кому они предназначались. Иногда за время пути содержание текста полностью меняет свой смысл. Иногда письмо может быть бессловесным: прийти в виде амфоры, цветка или бомбы. Иногда, как в романе «Сто лет одиночества», отправитель отсылает свой собственный труп. Но письмо придет всегда.
В связи с этим мне на ум приходит такой случай. Мой друг Олег Василик, историк и москвовед, недавно обнаружил на своем дачном чердаке письмо времен Первой мировой войны. Вот его текст:
«Русскiе солдаты. Мы желаемъ съ Вами на одном незначительномъ пункте в середине окопов с Вами сходиться. Мы стараемся с Вами в миру жить, этому есть нужно, с Вами на соединение приходить. Если мы солдаты дальше будем биться (неразборчиво) миру не близимся. Для этого есть нужно съ Вами разговор делать. Попробуйте с нами в миру жить приходите съ нами для разговора
Несколько солдат.»
Поразительно. Звучит, как будто пропущено через гугл-переводчик прошлого столетия. Эти несколько строк были написаны немецкими солдатами и переброшены на русские позиции. Кто именно их писал? До первой волны эмиграции оставалось еще несколько лет, так что автор — не бывший российский подданный. Очевидно, что не дезертир. Скорее всего, студент, изучавший на родине русский язык (и не очень успешно). Примеры братания на полях Первой мировой известны. Фолкнер написал об одном таком случае роман «Притча», Кубрик снял фильм «Тропы славы».
Я думаю, что отжившие адресаты, герои писем и их авторы, миновав последнюю черту, переселяются в особый край.
Читайте также
Но ведь записку надо было не просто сочинить и написать, ее надо было еще доставить. То есть риск был двойной: попасть под немецкий трибунал или погибнуть от русских пуль. Но коли уж записка оказалась на подмосковной даче, значит, она была прочитана и, что самое главное, сохранена. К сожалению, установить, какое воздействие эта эпистола имела на наших солдат, уже нельзя. Но сами слова, спустя век после их написания, вызывают у меня мурашки.
Я думаю, что отжившие адресаты, герои писем и их авторы, миновав последнюю черту, переселяются в особый край. Назовем его по остроумному предложению немецкой стороны «одним незначительным пунктом». Там егерь в остроконечном кайзеровском шлеме прогуливается под руку с юной Ульяной Павловной, а русский прапорщик предупреждает о чем-то воронежца Сергея Дмитриевича Боровитенко и его дочку Соню.
Совсем на другой войне Арсений Тарковский напишет одно из моих самых любимых стихотворений. Вот оно:
Письмо
Если б ты написала сегодня письмо,
До меня бы оно долетело само,
Пусть без марок, с помарками, пусть в штемпелях,
Без приписок и запаха роз на полях,
Пусть без адреса, пусть без признаний твоих,
Мимо всех почтальонов и почт полевых,
Пусть в землянку, сквозь землю, сюда, — все равно
До меня бы само долетело оно!
Напиши мне хоть строчку одну, хоть одну
Птичью строчку из гласных — сюда, на войну.
Что письмо! Хорошо, пусть не будет письма,
Ты меня и без писем сводила с ума.
Стань на Запад лицом, через горы твои,
Через сини моря иоа аои.
Хоть мгновенье одно без пространств и времен,
Только крылья мелькнут сквозь запутанный сон,
И, взлетая, дыханье на миг затаи,
Через горы-моря иоа аои!
1942
Автор фотографии Григория Служителя — Георгий Кардава
