Блог
Storyport

Осень в Нескучном саду: Григорий Служитель о странных историях, подозрительных совпадениях и легкой грусти

Поделиться в социальных сетях

13 октября 2020

Писатель и публицист Григорий Служитель рассказывает об одном из самых странных – заповедных – мест Москвы: о Нескучном саде, в котором может случиться все что угодно.

Григорий Служитель

Осень в Нескучном саду: Григорий Служитель о странных историях, подозрительных совпадениях и легкой грусти

Гуляю по Нескучному саду. Осенью есть такие дни, когда природа как бы садится на дорожку перед долгими морозами. Что-то про себя вспоминает. Или молится. Наверное, и правда молится. Теперь, когда люди разучились говорить, наши грехи приходится замаливать растениям, животным и камням. Деревья облетели, небо заволокло добротными, крепкими облаками. Белки собирают провиант на зиму как-то вяло, через не хочу. Ток времени застывает.

В Нескучном саду шаг замедляется и становится вязким, как во сне. У кафе стоят детские коляски. Почему-то безнадзорные. В отсутствие матерей младенцы пытаются наладить контакт самостоятельно. У них очень печальные и взрослые глаза. Отчего? Наверное, где-то во мраке своих маленьких слепых сердец предчувствуют, что воспоминание об этой осени они пронесут через всю жизнь как эталон осязаемого счастья. Но что же в этом грустного? Пошел дождь, редкий и скорый. Перестал, как по приказу. Его никто и не успел заметить, прохожие даже не раскрыли зонтиков. На скамейках, устроившись на спинки, сидят молодые люди и лузгают семечки. Помню, прочитал у какого-то русского эмигранта, что много семечек на тротуарах — к революции.

Фотография: pexels.com

Кстати, о революции. Недавно узнал интересную историю. Во время октябрьских боев семнадцатого года в Троицком переулке у Остоженки юнкерами был тяжело ранен красный прапорщик по фамилии Померанцев. Он провел в госпитале несколько месяцев, балансировал между жизнью и смертью, но все-таки выжил. После Гражданской Алексей Александрович оставил военную службу и ушел в науку, стал известным физиком, профессором МГУ. Однажды, спустя годы, он ехал в троллейбусе и обратил внимание на объявление остановки: «Померанцев переулок». Удивился: он был коренным москвичом, но впервые слышал, что в городе существует улица с таким именем. Все-таки тезки. Заглянул в справочник, прочитал: «Померанцев переулок (бывший Троицкий) назван в память о командире 193-го пехотного полка прапорщике Померанцеве А. А., геройски погибшим здесь в октябре 1917 года в бою за интендантские склады».

Надел другие очки, перечитал еще раз. Подумал и решил никуда не обращаться. Оставить все как есть. К сороковой годовщине революции один журналист, готовивший очерк о героях тех дней, установил истину. Померанцев, чьи дни уже были на излете, согласился дать интервью. На вопрос, почему он никак не опровергал официальную версию, Померанцев отвечал: «Погиб прапорщик. Его сменил ученый-физик. Переулок назвали в его честь, не в мою». Кто вычеркнул Померанцева из списков личного состава полка, так и осталось тайной. Может быть, с точки зрения новой власти, в этом и не было ошибки. Наверняка те, кто принимал решение о переименовании, знали, что прапорщик жив. Этим противоречием они как бы очерчивали линию между старой и новой жизнью. Теперь живые и мертвые взаимозаменяемы. Есть и обратные примеры — когда мертвые объявляются живее всех живых.

Ландшафт в Нескучном какой-то совсем не московский. Больше похож на предгорье: пройдешь по навесному мосту через пропасть и окажешься у подножья Альп. А там Волшебная гора, пансионат для чахоточных, Ганс Касторп.

Прохожу ресторан под открытым небом. Сегодня воскресенье, вчера здесь гуляла свадьба. На дорожках лепестки роз, рис, серпантин. На столах пустые бутылки, в них гудит холодный октябрьский ветер. Ландшафт в Нескучном какой-то совсем не московский. Больше похож на предгорье: пройдешь по навесному мосту через пропасть и окажешься у подножья Альп. А там Волшебная гора, пансионат для чахоточных, Ганс Касторп. В Нескучном и правда небезопасно: легко оступиться, и тебя уже не соберут. Например, двести пятьдесят лет назад здесь в овраг на своей повозке угодила совсем юная княжна Софья Волконская. Погибла. Современник оставил о ней краткую и нежную запись: «Сонечка была восхитительно дурна собой. Говорили, что лошади, наверное, оттого понесли, что обернулись».

Я исходил Нескучный сад вдоль и поперек, так часто здесь бывал, но только сейчас обнаружил шахматный клуб «Белая ладья». Вход свободный. Посетители — глубоко немолодые мужчины. Бороды, береты, костюмы-тройки, очки с резинками вместо дужек. Какие-то неправдоподобные. В жизни такие не водятся. Исключительные атрибуты Нескучного, которые не выживают за его пределами. Рождаются и умирают здесь, на задворках парка, в ареале «Белой ладьи». Так изображают чудиков студенты театральных институтов. Неприкаянные души. Художники, алкоголики, трибуны, философы. Неужели они когда-то были молодыми? Старение — растущая гипертрофия клеточной протоплазмы. Ловлю фразы: «Какое же все в мире что-то там», «Я с этой натурщицей больше не работаю, она затаскана чужими глазами», «Ты, Федя, конечно, хороший игрок, но Капитон (указывая на себя) — это талааант». Осень всех заразила.

Возвращаюсь назад. В траве блестит связка ключей. Кто-то сегодня не попадет домой. Уже темно. Звезды колеблются, как монеты на дне фонтана. Захожу в магазин. На кассе, погружая продукты в пакет-майку, замечаю, что у него не развилась лямочка. Генетический сбой. Такое бывает. Я не стал требовать новый, здоровый пакет, а понес продукты в том, какой мне достался. Возможно, где-нибудь там, в целлофановой вселенной, мне улыбнется бог пакетов-маечек. Подхожу к квартире, долго хлопаю себя по карманам, понимаю, что те ключи в траве — мои. Собираюсь назад в Нескучный. Специально дойду до «Белой ладьи». Что-то мне подсказывает, что на ее месте я обнаружу голый пустырь.

У Пастернака есть стихотворение об октябре в Нескучном.

С тех дней стал над недрами парка сдвигаться

Суровый, листву леденивший октябрь.

Зарями ковался конец навигации,

Спирало гортань и ломило в локтях.

Не стало туманов. Забыли про пасмурность.

Часами смеркалось. Сквозь все вечера

Открылся, в жару, в лихорадке и насморке,

Больной горизонт — и дворы озирал.

И стынула кровь. Но, казалось, не стынут

Пруды, и — казалось — с последних погод

Не движутся дни, и, казалося — вынут

Из мира прозрачный, как звук, небосвод.

И стало видать так далеко, так трудно

Дышать, и так больно глядеть, и такой

Покой разлился, и настолько безлюдный,

Настолько беспамятно звонкий покой!

1916

Автор фотографии Григория Служителя — Мария Павловская

Добавьте нас в закладки

Чтобы не потерять статью, нажмите ctrl+D в своем браузере или cmd+D в Safari.
Добро пожаловать в мир историй от Storytel!

Вы подписались на рассылку от Storytel. Если она вам придётся не по душе, вы сможете отписаться в конце письма.

Вы уже подписаны на рассылку
Ваш адрес эелектронной почты не прошёл проверку. Свяжитесь с нами