Однажды я пришел к родителям и сказал, что мне нужен блокнот и ручка. Зачем пятилетнему мальчику блокнот и ручка? «Будешь рисовать?» Я сказал, что да — рисовать. Но я солгал.
На самом деле я решил писать. Без шуток, в пять лет я решил, что буду записывать свои мысли. Какие именно — я узнаю, когда приду в детский сад и сяду на свой желтый стульчик. С него откроется вид на большую комнату, заполненную детьми. Я буду смотреть на них, и мысли придут сами. Во всяком случае, накануне так и было — мою голову заполнили фантастические идеи. Они были как утки, вспорхнувшие передо мной, а я, безоружный, смотрел на их взлет. Мне нужно было «ружье» и «собака»: ручка и блокнот.
Блокнот я помню отлично, ручку хуже. Она была тяжелой и взрослой, блокнот — в синей холодной кожуре. Я раскрыл его: вылез белый лист и корешок со следами обрывков. Вдруг в голове пробежала первая мысль! Я щелкнул ручкой, и…
И...
В этот момент я понял, что не умею писать. Это звучат глупо, фантастически и походит на вранье? Но все было именно так: перед тем как начать писать, я забыл… научиться писать. Но это меня не остановило. Я решил, что научусь писать здесь и сейчас — прямо на желтом стуле. Начну я с собственного имени — Валерочка.
Рука принялась выводить букву «В»… Но вместо нее получилась ромашка: мы рисовали их накануне. Я попробовал еще раз — снова ромашка. Тогда я начал сокращать количество лепестков. Уменьшил до трех, но получалась все равно не буква «В». А ведь букв нужно было написать еще восемь! И это только первое слово: В а л е р о ч к а.
А сколько труда нужно, чтобы написать предложение. Два предложения. Абзац. Книгу!
Мысли в моей голове были такие легкие, а письмо оказалось таким сложным. Ему нужны рука, ручка, бумага. В конце концов, почерк.
Когда в начальных классах он начал появляться, все взрослые пришли в ужас. Хуже буквы выглядели только у соседки-левши — кудрявой и черноглазой Наташи. Ее переучили с левой руки на правую, поэтому в Наташиной тетради буквы выгляди как взбесившиеся пружины.
В этот момент я понял, что не умею писать. Это звучат глупо, фантастически и походит на вранье? Но все было именно так: перед тем как начать писать, я забыл… научиться писать.
Читайте также
Дома меня заставляли снова и снова писать слова. Я писал одно и то же предложение десятки раз подряд. В конце концов оно превращалось в сплошную арабскую вязь, в дымный завиток. Рассказывали, что в ташкентских пригородах были целители, которые ставили диагноз… по дыму. Пациенту выдавалась палочка — обыкновенный древесный сучок, на который надо было помочиться. После этого лекарь палочку высушивал и поджигал — в завитках дыма он читал на арабском диагноз…
Мой диагноз проявлялся уже в буквах — я не мог выводить их, не отрывая руки. Позже выяснится, что я не умею соединять мысли.
Было это так. В третьем классе учитель повесила на доску большой затрепанный лист — картину Семена Чуйкова «Дочь Советской Киргизии». Нам объявили, что по этой картине нужно написать сочинение.
Дома я открыл учебник с репродукцией и внимательно посмотрел на девочку. Я никогда еще не писал сочинение. Как же это делать? Да очень просто — берешь и пишешь!
Так я и поступил. Положил перед собой разлинованный лист бумаги и корявым почерком вывел: «Девочка кудата идет». Подошла сестра и поправила «кудата» на «куда-то». Я попросил мне не мешать: ошибки — это пустяки, а я ловлю суть. Факты.
Через час сестра вернулась и ахнула. Мое сочинение выглядело так: вот девочка, куда-то идет, она в красной косынке, кофточка синяя, юбка голубая, небо то синее, то голубое, горы сзади, земля, трава торчит, не знаю какая, книжки в руках, девочка некрасивая. Плюс в каждом слове по одной-две-три ошибки.
Сестра сказала, что так писать нельзя. Это не сочинение, а телеграмма. Сестра села за стол, взяла новый лист и написала сочинение сама. Оказалось, что девочка идет в далекую школу, что в руках ее — учебники, а восходящее солнце освещает лицо, пусть и грубоватое, но лицо человека-женщины новой эпохи. Я спросил, откуда у сестры эта информация. Она ответила, что уже проходила эту картину и знает правильный ответ. А, ну если так, то хорошо. Я переписал ее сочинение своей рукой. Готово!
В школе я получил хорошую отметку. Учительница будто поверила, что я написал это сам. Но вскоре я был разоблачен — в числе многих, за кого сочиняли сестры и мамы. Нас раскрыли на изложении, которое писалось не дома, а в классе.
Перед нами поставили картину «Грачи прилетели» Саврасова. Мое сочинение в фирменном стиле выглядело так: стоит дерево, на нем грачи, они прилетели, сидят, пахнет весной. Про «пахнет весной» я украл у соседки, которая тоже это украла. Возможно, цепь наших краж вела к самому Саврасову, который по-настоящему вдохнул тогда весенний воздух, а мы выдыхали его на бумагу углекислым газом своих каракуль.
За изложение мне поставили двойку. Я рыдал.
Люди вокруг верили, что вещи связаны. Верили, что киргизская девочка на картине куда-то идет. Дураки. Я видел, что девочка застыла в полуденном ужасе.
Читайте также
После этого я возненавидел школу. Стал много болеть. Так много, что по несколько месяцев не ходил на занятия. Дни и ночи я проводил в температурном бреду. Однажды мне приснилось, что я надувал жевательный пузырь, но вдруг он стал надувать меня сам. Я разбудил семью ночным криком. Родители наняли мне медсестру, которая работала «с дебильными детьми». Не помню, как ее звали. Помню только, у нее были брови, как два грача, целующихся на ветке.
Однажды медсестра дала мне листок бумаги и предложила нарисовать человечка. Я изобразил овальное тельце, пирожок головы и четыре сосиски, означающие руки и ноги. Медсестра обратила внимание родителей, что я не соединил части в целое. Меня заставили пририсовать палочки — тело стало целым.
И тут меня как молнией пронзило! Я понял, чего добивались от меня учителя. Соединять буквы — в сочинение, части — в человечка, грачей — в запах весны. Люди вокруг верили, что вещи связаны. Верили, что киргизская девочка на картине куда-то идет. Дураки. Я видел, что девочка застыла в полуденном ужасе. Она смотрит на раскаленный шар над солончаковой степью. Пустынный шар в пустой пустыне. Через мгновение он разорвется и сожжет все, что освещал. Нет никакой школы, нет никакой дороги, книги в ее руках — разноцветные пятна. Девочка распадалась в д е в о ч к у.
***
До конца школьных лет я писал такие сочинения, какие нужно было писать. Я был как маньяк, сшивающий части в бывшее тело. Вставлявший руку в пазух спины и чревовещавший: эта картина пахнет весной, а эта — горячим песком. Рыбой и морем пахнет рыбак. Литература не пахнет никак.
К старшим классам я окончательно потерял интерес к писательству. Выпускное сочинение предлагало ответить на вопрос «Кем я хочу стать?». Я ответил, что хочу стать ювелиром. Так я воплотил мечту родителей и учителей — соединять части в целое, бусы в ожерелье. Делать красиво, получать денежки.
Кажется, в финале полагается сказать: «Но все-таки я стал писателем». Но я в этом не уверен. Уверен только, что не стал ювелиром. И жизнь как бусы — идет по кругу. А я как девочка с картины — навстречу солнцу.
Фотография: pexels.com
